Такое вот кино (СИ)
— Лена, успокойся. В конце концов, он ни куда-то побежал, а к жене.
— И мне от этого должно быть легче? Он мужик или где? Если ты заводишь любовницу при живой жене, значит ты должен быть уверен, что потянешь обеих. Разве я не права? А если так пойдёт и дальше, он мне деньги начнёт на тумбочке оставлять?
Я невольно поморщилась.
— Ты говоришь какие-то ужасы.
— Я в этом ужасе живу! — вдруг рявкнула мне сестрица в ухо, и я трубку поторопилась отвести. Услышала подозрительные звуки и поинтересовалась: — Ты пьёшь?
— Я стресс снимаю. Разницу чуешь?
Я присела на подлокотник кресла, поразмышляла недолго, ничего умного не придумала, в голове полная каша после столь резкого пробуждения, и, в итоге, предложила:
— Может, ты приедешь? Хотя бы на выходные. Дух переведёшь, успокоишься…
— Не знаю, — совершенно несчастным голосом проговорила Ленка. — Мне плохо. Может, ты ко мне приедешь? Мы с тобой в клуб сходим или ещё куда-нибудь.
— Я не могу, Лен. У меня работа и, вообще…
Дверь спальни приоткрылась, и показался заспанный Емельянов. Посмотрел на меня с недовольством.
— Тань, три часа ночи.
— Я иду, — одними губами проговорила я, но зря шифровалась, потому что Ленка всё равно расслышала мужской голос и тут же, совершенно другим тоном — трезвым и любопытным, потребовала ответа:
— Ты не одна? У тебя кто-то есть?
Я в тоске подняла глаза к потолку. Вот в три часа ночи как раз самое время признаваться. Сашке же показала свою руку с растопыренными пальцами и пообещала:
— Пять минут.
— Кто, кто у тебя? Ты с кем-то познакомилась? Где, когда?
— Перестань тараторить, — шикнула я на неё. — В самом деле, три часа ночи, Лен. У меня голова совершенно не работает…
— Конечно, ты же не одна! — с некоторой обидой воскликнула она. — И, наверняка, сейчас скажешь, что вы недавно уснули. А я уже несколько часов сижу, жалею себя и… и мартини заканчивается!
Сестрица меня откровенно шантажировала, ныла в трубку, но то и дело сбивалась на требовательное поскуливание. И тогда я призналась:
— Это Емельянов. Успокоилась? Никого и ничего нового.
— Какой Емельянов? — окончательно обалдела она.
— Сашка, — пояснила я шёпотом, вспомнив, что фамилия моего курортного возлюбленного ей неизвестна.
Повисла секундная пауза, после чего Ленка потрясённо выдохнула:
— Наш Сашка?!
— Ну, я не знаю, какой он наш, — проговорила я с ехидством, но Ленка этого не заметила. Она даже страдать в одно мгновение прекратила, голос звучал бодро и деловито.
— Значит, он всё-таки вернулся? Я же тебе говорила! Расскажи мне всё!
— Это долгая история.
— А ты в двух словах! Он же у тебя ночует.
Я даже злиться начала.
— Лена, я тебя убью сейчас. Приезжай на выходные, я тебе всё расскажу. Или, хотя бы, завтра мне позвони. Мы, правда, недавно легли, а завтра работать.
Я с ней поспешно распрощалась, на этот раз сестрица даже не возражала, молчала, видно, свыкалась с полученной информацией. Я телефон выключила, на этот раз полностью отключила, и вернулась в спальню. Емельянов ворочался и возмущённо сопел. Я его обняла, к спине его прижалась и шёпотом сообщила:
— Она в шоке.
— Переживёт, — пробубнил он и, наконец, затих.
А ближе к утру произошло событие покруче полуночного Ленкиного звонка. Не знаю, который был час, когда Сашка из постели осторожно выбрался, я лишь на мгновение глаза приоткрыла, на спину его посмотрела, и тут же снова провалилась в сон. Ничего не слышала, даже звука его шагов, когда он в постель вернулся. Обычно Емельянов громко шлёпает босыми ногами по паркету, а тут я сладко спала, ощущая полный покой и комфорт. Сморщила нос, когда Сашка меня поцеловать удумал, а когда он негромко проговорил:
— Тань, там кто-то приехал, — я даже не подумала вслушаться и вникнуть в смысл его слов. Его голос тоже был сонный, он зевнул, рядом со мной вытянулся, одеяло на себя потянул, затем добавил: — С чемоданом.
Глаза я всё-таки открыла. Потёрла их, больше всего на свете желая ткнуться обратно в подушку и уснуть, но Емельянов нёс какую-то чушь, и я не понимала, чего он этим добиться хочет. Посмотрела за окно — солнце светит вовсю, но чувствуется, что ещё достаточно рано; на часы посмотрела — половина седьмого утра. Ужас, ужас, ужас. И уже после этого своё внимание к Емельянову обратила.
— Кто приехал?
— Девушка какая-то. — И весомо повторил: — С чемоданом.
— Ленка, что ли? — С сестрицы ведь станется, из любопытства принесётся из Москвы среди ночи, нечего делать.
— А то бы я Ленку не узнал. Иди сама посмотри.
Я подумала, подумала, потом спустила ноги с кровати.
— Какая девушка, — пробормотала я в расстройстве, а Сашка добавил:
— У неё ключи.
И меня словно кипятком окатило. Даже проснулась в одно мгновение. Вскочила и поспешила проверить свою догадку. Так и есть — на кухне обнаружилась Дашка, подъедавшая мой йогурт. Увидела меня в дверях и хмыкнула.
— Предупреждать же надо. Я дверь открываю, а тут чужой мужик в трусах.
Я смотрела на неё, рот открыла, но четко сформулировать свои мысли не могла. В конце концов, просто поинтересовалась:
— Ты что здесь делаешь?
— Домой приехала. Нельзя?
Я плечом к стене привалилась, потёрла лицо рукой. Выдохнула наконец.
— Можно, конечно. — Взглянула на сестру. — Кстати, ты тоже могла бы предупредить. — Повернулась, чтобы уйти, и наткнулась взглядом на её вещи в коридоре. Это был непросто чемодан, как Сашка мне сказал, это было три чемодана и ещё парочка каких-то коробок. Обычно, если Дашка приезжала навестить родителей, она привозила с собой небольшой фирменный чемоданчик на колёсиках, а тут… В дурном предчувствии я обернулась и вновь поинтересовалась: — Что случилось?
Она разозлилась, я видела, как вспыхнула — и от возмущения, и от смущения, бросила в раковину грязную ложку, а когда мимо меня проходила, остановилась и выдохнула мне в лицо:
— Я вернулась домой. Что в этих словах тебе не понятно?
Я молчала, а она прошла в свою комнату и громко хлопнула дверью.
8
Этим утром, подавая Емельянову завтрак, я чувствовала неловкость. То, что Дашка без конца дефилировала из ванной в свою комнату и обратно, нервировало. Она раскладывала свои вещи, а во мне, с каждым новым тюбиком крема, что она извлекала из огромного чемодана, лишь крепло плохое предчувствие. Признаться, я давно отвыкла от присутствия сестры в нашей квартире. И даже в мыслях называла её своей, ведь родители уже не первый год безвылазно проживали на даче, Дашка в Москве, а я была сама себе хозяйка. А теперь, кажется, пришли перемены. Да ещё сестрёнка ехидно посмеивалась, глядя в мою сторону, а я всё мрачнела и мрачнела. Только Сашка веселился, и я совершенно не понимала, по какому такому поводу. Он улыбался, правда, глаз от тарелки старался не поднимать, видно, понимал, что нарвётся, я же, в очередной раз приметив любимую сестрёнку, руку в бок упёрла.
— Прекрати, — шёпотом попросил меня Сашка. — Будь гостеприимной.
— Я гостеприимна. Даже очень. Только она не в гости приехала.
— Ты же сама говорила, что это и её квартира.
— Я и не спорю. Но когда я это говорила, она собиралась замуж за москвича.
— Да? — заинтересовался Емельянов. — И что случилось?
— Мне тоже очень интересно, что же случилось!
Он почесал за ухом, хмыкнул, после чего спросил:
— Сегодня в Яблоневку?
— Наверное, — вяло отозвалась я.
Сашка вздёрнул брови.
— Что такое? Ещё скажи, что тебя мой дом не устраивает.
— Я не об этом. Просто у меня такое чувство, что моего дома у меня больше нет. Ты Дашку не знаешь, она ведь всё под себя подомнёт. И от моей самостоятельной жизни ничего не останется.
— Я твоя самостоятельная жизнь. Забыла?
— С тобой нельзя быть самостоятельной, — вроде бы удивилась я. — Ты мне туфли дорогие покупаешь.
— Я и забыл, — ухмыльнулся он. Кофе допил, рот салфеткой вытер и поднялся из-за стола. Ко мне потянулся, поцеловал в щёку. — Я поеду. А ты, как только выяснишь подробности, позвони.