Под солнцем горячим

— Видишь, какая трагедия произошла недалеко от хутора Алюк, — сказала бабушка.
— Да, — сказал Гера и долго молчал. Потом сказал: — А про Степана Бондаря здесь ничего нет.
— Тут вообще мало названо людей, — сказала бабушка. — Автор воспоминаний Дмитрий Арефьев да командир Василий. Но командир Василий убит, а Дмитрий Арефьев умер. Воспоминания он писал еще тридцать лет назад.
Гера опять задумался. Где же теперь узнать про Степана Бондаря? А вдруг он еще живой? Или — его родные? Только где их искать?
— Бабушка, ты когда вернешься с курорта?
— Не скоро. А что?
— Пошли бы мы вместе с тобой в поход. И чтобы обязательно через хутор Алюк.
— Пригласи ребят.
— Да я уже приглашал. Они выбрали совсем другой маршрут. Хотят все узнать про Гузана.
— Значит, плохо убеждал.
— Что я мог? Говорил: пойдемте. И все. Толком-то сам ничего не знаю. В записке не сказано.
— Так это на одной ее стороне. А на обороте читал?
— На обороте? — Гера даже рот раскрыл, глядя на бабушку.
Как он сразу не догадался! У записки-то две стороны. И, может, на другой все разъясняется. Но ведь она — под стеклом.
— А мне ее покажут, бабушка?
— Конечно, скажи — интересуешься.
— Пойдем со мной.
— Э нет, дружок. Добивайся сам. Не привыкай, чтоб подносили на блюдечке. Действуй самостоятельно.
Самостоятельно… Гера простился с бабушкой и вышел на шумную улицу, а бабушкины слова продолжали звучать для него: «Действуй самостоятельно!»
Они звучали сейчас, как боевой приказ. И это было понятно: он же хотел разведать о боевых партизанских делах.
Он немедленно направился к старинному трехэтажному зданию музея — с каменными завитушками над окнами — и храбро ступил на мраморное крыльцо. И уже открыл стеклянную дверь, но подумал: «Самостоятельно-то самостоятельно, а все же лучше с кем-нибудь из ребят. Хотя бы вдвоем. Вроде как делегация от класса».
Кому же можно довериться? Пожалуй, самый подходящий — Толстый Макс. Один раз они вместе уже разглядывали записку. А когда обсуждали маршрут, Толстый Макс поддержал Геру. Гера это запомнил. Кроме того, их связывала теперь общая тайна — месть жалобщику Семену. И сидят за одной партой. Да и живут близко…
Короче, Герка помчался за Максимом Швидько.
  
Что же было на обороте записки?
 
Толстый Макс сидел без рубашки на балконе своего третьего этажа и загорал.
— Эге-ге! — крикнул Гера снизу. — Спускайся, дело есть.
— Чего еще? — Макс свесился через перила, что-то жуя.
Он вышел из подъезда в серых брюках и коричневой рубашке навыпуск, что-то еще дожевывая. Гера вспомнил, что сам давно не ел — ведь сразу после уроков пошел к бабушке.
— Что у тебя? — кивнул он в надежде на то, что Швидько поделится.
Но не тут-то было. Толстый Макс и в школе никого не угощал, хотя на каждой перемене ел что-нибудь вкусное. И сейчас он тоже молча вынул из кармана конфетину в блестящей обертке, развернул и отправил в рот. У Герки потекли слюнки.
— Ладно, — сказал он, стараясь не глядеть на Макса. — Слушай, какое дело.
Но, выслушав Геру, Швидько разочарованно помычал.
— Да ну, еще топать куда-то в такую жару. — Он поглядел на небо, с которого действительно вовсю шпарило солнце.
— Недалеко же тут, — начал агитировать Гера. — Рядом музей. И тень всю дорогу, если под деревьями шагать.
— Да ну, — опять затянул Швидько и вдруг бодро спросил: — А мороженое купишь?
Гера торопливо ответил, будто готовился сам предложить, да еще не успел:
— Спрашиваешь!
Швидько оживился:
— Ну тогда пошли. Только учти: пломбир в шоколаде. Я другого не ем.
Он еще торговался, этот пучеглазый толстяк!
— Ладно, — уверил Гера. — В шоколаде.
И вот они снова в том зале, где выставлена огромная пушка и висит сабля Кочубея. А в углу, на столике под стеклом…
Можете представить, с каким волнением приближался Гера к этому столику с партизанской запиской! Он словно боялся, что взглянет сейчас, а записки уже нет. Но она была на месте.
— Видишь? — шепотом спросил Гера.
Толстый Макс оглянулся на дверь, около которой сидела на стуле дежурная, седая женщина в черном платье, и потрогал руками стеклянную крышку. Крышка не открывалась.
— Как же быть? — зашептал и Швидько.
Гера глубоко вздохнул, словно готовился прыгать в холодную воду.
— Сейчас. — Он подошел к дежурной: — Скажите, пожалуйста…
— Что, мальчик?
— Мы пионеры, — заговорил он. — Идем в поход. Нам хочется знать, что в этой записке. С другой стороны. Откройте, пожалуйста.
— Нельзя, — сказала дежурная. — Смотрите, что выставлено.
— Но нам очень надо, — вмешался Толстый Макс.
— Мало ли что вам надо, — неумолимо отрезала дежурная. — Многие захотят с другой стороны или с третьей, так всем и показывай? Не положено. И не морочьте мне голову. — Она отвернулась.
— Мы не морочим, — пробормотал Гера.
Вот и весь сказ. А бабушка говорила: объясни, разрешат. Ей бы, конечно, разрешили. А на мальчишек — ноль внимания.
— Ну вот, видишь, ничего не вышло, — зашептал сбоку Швидько. — Только все равно это не считается, я с тобой ходил, гони теперь пломбир.
Его больше ничто на свете не интересовало. А Герка с тоской смотрел на пожелтевший листок, который словно поддразнивал: «Ну, прочитай меня на обороте, прочитай».
— Пошли, — потянул Толстый Макс за рукав. — Что зря-то торчать?
Но нет! Не для того Гера сюда явился! Не помогла строгая дежурная, так есть другие музейные работники. И он решительно направился в коридор, где видел дверь с надписью «Директор музея». И он поговорил бы с директором, да только… В коридоре встретилась девушка-экскурсовод, та самая, с колоколом-прической, которая объясняла им про Андрея Гузана. Сейчас она шла с группой взрослых. В руках у нее, как и тогда, была указка.
— Выход здесь, товарищи, — сказала она. — Осмотр окончен. До свиданья.
— До свидания, спасибо, — отвечали ей посетители, направляясь к выходу. А девушка повернула назад.
— Подождите минуточку, — остановил ее Гера вежливо.
Она взглянула на него, потом на Макса, и в глазах у нее сверкнул веселый огонек. Может, ей показалось забавным, что Швидько такой толстый, а Гера, наоборот, как спичка? Или она была от природы смешливая? Только, увидев в ее глазах этот озорной огонек, Гера почему-то сразу понял: она поможет! И он рассказал ей все: что они с Максом из того класса, которому она объясняла про Андрея Гузана, и что их интересует партизанская записка, и что они хотят ее прочитать с другой стороны.
— Так, понятно, — сказала девушка-экскурсовод. — Подождите. — И куда-то ушла.
— Ой, мальчики, а вы что здесь делаете? — вдруг послышался за спиной писклявый голос.
Гера оглянулся и увидел Гутьку Коноплеву. Она вышла из зала, в котором показывается природа Кавказа — цветы, деревья, чучела разных животных и птиц. В руках Коноплева держала книжку, на обложке ее Гера разглядел раскрашенную картинку — тоже птицы.
И надо же такому случиться! Каким это ветром занесло сюда Гутьку? Гера растерялся. А Швидько, наоборот, вызывающе спросил:
— А ты что здесь делаешь?
Она охотно ответила:
— Да вот смотрела, какие птицы в горах водятся.
— А зачем тебе птицы, ты же ботаник? — Гера уже пришел в себя и тоже решил быть невозмутимым.
— Так когда пойдем в поход, интересно. Увидишь живую и знаешь, как ее называть.
— М-м, — промычал Гера и взглянул на Гутьку с любопытством: ишь ты, как готовится к походу!
— А вы что же? — опять спросила она.
— А мы, — начал Швидько, но не успел ответить — появилась девушка-экскурсовод.
— Пошли, ребята. — И посмотрела на Гутю: — Девочка тоже с вами?
— Да, я тоже с ними, — неожиданно быстро пискнула Гутька и даже забежала впереди Геры.
Вот ведь какая навязчивая!
— Записка, которая вас интересует, — сказала девушка-экскурсовод, отпирая столик, — написана в тысяча девятьсот девятнадцатом году.