Под солнцем горячим

— Да, — подтвердил Гера. — Шестого июля. А кто ее писал?
— Это не установлено. Ее нашли в архиве подпольного комитета большевиков, который был в нашем городе в период деникинщины. Может быть, кто-нибудь из подпольщиков и писал. Видите, какая она старенькая, — сказала девушка, осторожно взяв записку. — Ну вот, смотрите, что тут у нее на обороте. — И она повернула листок.
Гера так и впился в него глазами. На листке почти ничего не было. Слабо-слабо — время-то стерло карандаш! — различался какой-то рисунок. Три дерева рядышком, под средним из них — крестик. Потом стрелка и цифра «150».
А у самого краешка начиналась записка. Всего четыре слова. Да и то последнее, четвертое, не уместилось и было перенесено на другую сторону листка:
«Не задерживаясь в Принави-…»
  
Бесповоротное решение
 
— Изучили? — улыбаясь, спросила девушка и положила записку на место так же, как она лежала: «… сле, иди на хутор Алюк. Степан Бондарь знает, где спрятано».
Значит, «сле» это не «по-СЛЕ», а «в Принави-СЛЕ»!
— Принависла! — сразу догадалась и Гутя. — А в нашем маршруте тоже есть Принависла. Это она, да?
— Принависла — такое место в горах, — сказала девушка. — Если идти в горы от Чистого Ключа.
— Значит, она, — подтвердила Гутя. — А записка — та, про которую ты говорил? — повернулась она к Гере.
Гера вспомнил, как в коридоре школы Коноплева тоже спрашивала у него про эту записку. Уже тогда интересовалась. Но объясняться с Гутькой сейчас не хотелось — Гера и сам еще во всем этом не разобрался. Поэтому он промолчал.
А на улице, едва захлопнулась музейная стеклянная дверь, Толстый Макс потребовал:
— Пломбир!
— А ты хочешь? — спросил Гера у Коноплевой и, раньше чем она ответила, объявил таким тоном, словно дарил полцарства: — Всех угощаю!
Пломбир ели, в сквере, стоя под старым платаном. Швидько свою порцию проглотил, как удав, и жадными глазами следил, за Гутей — волновался, что у нее течет. Она торопливо лизала, но все равно у нее текло. Может, оттого, что ей было неудобно лизать: скрючившись, она прижимала одной рукой к боку книжку про птиц. Наконец она тоже справилась с пломбиром и, бросив скомканную бумажку в урну, сказала: «Спасибо».
Гера покосился на нее: смотрите, какая воспитанная! И вдруг сообразил: надо же ее предупредить.
— Ты вот что, Коноплева. Про все это помалкивай.
— Про что про это?
— Ну, про все. Никакой записки нет, и ничего ты не видела. Поняла?
— Не поняла, — замотала она головой. — Почему я не видела? И почему — помалкивай?
Ну вот, и свяжись с девчонкой! С первого шага начинаются осложнения. Гера рассердился:
— Потому что кончается на «у»!
Как ни странно, но этот «аргумент» убедил Коноплеву.
— Хорошо, — согласилась она. — Буду помалкивать.
— И ты тоже! — повернулся Гера к Швидько.
— Да я могила! — Толстый Макс стукнул пухлой рукой по груди и подмигнул: — А пломбирчик бы… повторить не мешало, а?
— Нет, нет, — сразу отказалась Гутя, словно испугалась, что Гусельников разорится на таком щедром угощении.
Но Гера и не думал разоряться.
— Хватит с тебя, — сказал он Швидько, — а то лопнешь. — И, не добавив больше ни слова, пошел прочь.
Хотелось остаться одному, чтобы во всем разобраться. Когда же он дошел до бабушкиного архива, у него уже было принято решение. Твердое и бесповоротное.
— Бабушка, — сказал он. — Я иду с ребятами в поход.
— В хутор Алюк?
— Нет. Куда и они.
— А что же сказано в записке?
Гера объяснил.
— Ну, правильно, — согласилась бабушка. — Если от Принавислы до хутора недалеко, вы сможете и в него заглянуть.
На это Гера ничего не ответил. Он еще не знал, как все там будет. Ведь от ребят он свои планы решил утаить. Сейчас важно было одно: пойти в поход! Но бабушка спросила:
— А мама знает?
Мама еще не знала. И как ей скажешь?
Да и как убедишь вожатую Альбину, что пионер Гусельников достоин пойти вместе со всеми в поход? Конечно, тут может посодействовать Кулек-Малек. Он всегда всем сочувствует. Но ему придется доказать, что Герка не шутит. То есть надо будет и тренироваться, и закаляться.
Словом, столько навалилось на Геру забот, что он невольно нахмурился.
— Ну, ничего, — успокоила бабушка. Она, конечно, вообразила, что он скис из-за мамы. — Жалко, уезжаю. Но что-нибудь придумаем.
  
Алюк найден!
 
Перед отъездом бабушка пришла попрощаться. Она долго сидела с родителями, потом о чем-то говорила с мамой на кухне. Уходя, она опять шепнула внуку:
— Что-нибудь придумаем.
Гера понял: значит, пока с мамой ничего не прояснилось.
А ведь в школе он уже объявил, что в поход пойдет. Кулек-Малек обрадовался:
— Чудесно! — И сразу приказал: — Делай схему.
Дело в том, что совет юных путешественников постановил: каждый, кто идет в горы, должен иметь собственную схему маршрута. У Сереги эта самодельная карта, разрисованная цветными карандашами, была давно готова. Он принес ее, и Гера срисовал себе. Получилось не так красиво, но все равно красная пунктирная тропка, извиваясь, пересекала синие ниточки горных рек, а на месте будущих стоянок-ночевок белели, палатки, и море внизу чертежа накатывалось на галечный берег пенными волнами.
Кулек-Малек похвалил Геру за схему. И даже Альбина. И Лидия Егоровна. В общем, все ребята увидели, что Гусельников собирается в поход всерьез.
Но ему лично маршрутная карта еще не нравилась. На ней не было главного: хутора Алюк.
Только где его поставить? Где он находится? «Близко от Принавислы». А где именно? В каком от нее направлении?
Большая Советская Энциклопедия, которую Гера раскрыл в библиотеке, ничего не сообщала. Слово «Алюк» в ней вообще не упоминалось. Не внесла ясности и карта «Северный Кавказ». На ней стояли названия крупных городов и станиц, а хутор Алюк отсутствовал. Не помог и географический атлас для седьмого класса. Не встречалась Принависла ни на карте края, ни на туристской схеме Черноморского побережья. С туристской схемой Гера знакомился на улице, у киоска Союзпечати. Шел мимо, увидел карту на витрине и принялся ее изучать.
За этим занятием его застала Гутя Коноплева. Ну просто удивительно, как ее всегда «наносит» на Герку попутным ветром. Подошла она незаметно и тихо спросила:
— И здесь нет?
Гера вздрогнул от неожиданности.
— Чего нет? — сердито переспросил он.
— Алюка, — ответила Гутя.
Еще лучше! Она даже знает, что он ищет!
— Ты не сердись, — добавила она, улыбнувшись, словно еще и читала Герины мысли. — Я же про записку знаю и про Алюк тоже. Вот мне и интересно. И если хочешь, я могу тебе карту с Алюком достать.
— Где?
— У Семена.
— У какого Семена?
Ну, у Кипреева, из девятого класса. Я как раз ему книжку отношу. — Она показала книжку с птицами на обложке, ту самую, с которой была в музее.
— Мне Семен ее дал. У него много разных про Кавказ. Пошли?
Вот так так… Идти к Семену, открывать собственными руками калитку, на которой до сих пор виднелись следы его, Гериной, надписи? Нет, это было невозможно. Но и отказаться от Гутькиной помощи невозможно.
— Ты вот что, — сказал он. — Возьми сама. А про меня пока ни гу-гу, поняла?
— Почему?
— Потому что оканчивается на «у»! — повторил он неотразимый для Коноплевой довод и этим опять мгновенно убедил ее.
— Ладно, — кивнула она.
Все-таки загадочные существа — девчонки!
Вместе добрались они до Семеновой улицы. Гера остался на углу, а Гутя вошла в калитку. Когда же наконец она снова появилась на улице, в руках у нее был какой-то листок, она размахивала им. Гера бросился навстречу. Листок оказался картой Черноморского района. На ней стояли все населенные пункты, дороги и даже тропинки. Была и Принависла. И от нее прямо на юг тянулась змейкой речка Алюк. А на берегу этой речки — кружочек: хутор Алюк. Чуть подальше от хутора — крестик. Сталактитовая пещера! Есть! Гера, восхищенный, посмотрел на Гутьку. И ее глаза радостно блестели.