Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой

— Вижу, сердишься ты на меня за тот ручей. Так ведь это я так, в шутку. Ты обиду на меня не держи, давай лучше помиримся.
Но и Калчо не промах: вместо того чтоб повернуться и уйти, усмехнулся и отвечает:
— А я и не сержусь. Чего не бывает!
Раз от разу Бузо все охотнее разговаривал с Калчо, а нынче совсем осмелел — напросился к нему в гости.
— Давай, — говорит, — выставку устроим. Я картинки принесу, у меня и танки есть, и самолеты, и пушки, и солдаты разные.
— Тащи, — согласился Калчо.
Поиграли они во дворе, а когда стемнело, Бузо сложил свои картинки в коробку и предложил Калчо доиграть в доме. А Калчо только того и надо! На радостях он чуть было не выдал себя раньше времени. Калчо украдкой ослабил цепь на шее у Шарко, и, как только Бузо ступил на порог, пес рванулся и повалил его на землю. Не знаю, на каком бы свете был сейчас Бузо, да повезло ему — на крик выбежала мать Калчо и прогнала собаку. Женщины, ходившие посмотреть на Бузо, качали головами и крестились:
— Господи помилуй, живого места на парне не осталось! Целый день лает и рычит, точно умом тронулся.
Долго лечили Бузо от бешенства, каких только припарок и снадобий к ранам не прикладывали! Но поручиться, что он совсем оправится, все одно никто не может.
Сельский народно-освободительный комитет перенес свои сходки в дом бывшего машиниста Лозана, сын которого Сандре воюет в горах вместе с нашим учителем. Вот уж понапрасну пострадал Бузо, понапрасну и староста, как ищейка, рыщет по селу — не видать им комитета, как своих ушей.
Коле перестал собирать команду. Появись мы сейчас все скопом, это непременно вызвало бы подозрения у тех, кто приставлен следить за нами. Сегодня он каждому по отдельности приказал:
— Вечером быть в гостях у дяди Лозана! Пробираться вдоль ручья, вход с огорода.
Коптилка чадила, дым разъедал глаза, забивался в нос, щипал горло, но о том, чтобы отворить окно, не могло быть и речи. Чтобы ни один луч света не выбился наружу, оно было занавешено тяжелым рядном. Сандре придирчиво оглядел нас и сказал:
— Товарищи, учитель послал меня к вам с чрезвычайно важным заданием. День ото дня становится все холоднее, в горах выпал снег, а у партизан нет ни башмаков, ни теплых носков. Неужто мы допустим, чтобы мерзли наши товарищи? Поэтому партизаны просят вас собрать по селу опинки и носки. Разумеется, делать это следует осторожно и втайне. Враг ни о чем не должен догадаться.
— Сынок, что-то я в толк не возьму, — вмешался дядя Лозан, — почему мы никак не выбьем отсюда этих гадов? До каких пор они будут опустошать село?
— Придет час, отец. В таком деле спешить нельзя. Сложа руки мы не сидим, слышали небось о взрывах на шоссе, железных дорогах, мостах? К более серьезным операциям мы пока не готовы, а рисковать не имеем права: фашисты могут в отместку село спалить. Всему свой черед, доберемся и до них.
— Так-то оно так, да мочи нет терпеть их злодеяния, — сказал дядя Лозан, подавая Сандре опинки, которые все это время сушил над очагом, и обернулся к жене: — Неси-ка сюда все носки, что в сундуке найдешь. Нашим в горы отправим.
Сандре благодарно улыбнулся.
Операция развивалась по плану: для начала предстояло обойти родственников и надежных соседей. Что до меня, то прежде всего я перетряхнул собственный дом. Тайком от мамы залез в сундук, вытащил оттуда все носки и запихал их в мешок. Вышел во двор и снял с забора еще несколько пар, которые мама развесила сушить. Положил мешок под матрас и, довольный собой, лег спать.
Наутро слышу — мама кричит и охает. Бегает босая по двору, ищет пропажу. Удрать бы куда-нибудь! Несдобровать мне, коли узнает.
Каково же было мамино удивление, когда и в сундуке не оказалось ни одного носка!
— Нас обокрали! — в ужасе закричала мама.
— В чем дело? — всполошился и дедушка.
— Носки! Кто-то унес из дома все носки! Съеживаюсь, чувствую, как начинают гореть щеки.
Дедушка, ни секунды не колеблясь, идет ко мне и чеканит над моей головой:
— Куда ты спрятал носки?
Не отвечаю, но долго так продолжаться не может.
— Я хотел…
— Где носки?
Достаю из-под матраса мешок. Мама развязала его и схватилась за голову:
— На что тебе столько?
Молчу, уставившись в пол. Мама опять за свое:
— Отвечай, что ты с такой прорвой собирался делать?
— Носки нужно отдать.
— Да кому же?
— Партизанам. В горах холодно, а они там разутые-раздетые. Вот нам и поручили собрать сколько можно.
Мама смотрит на меня ни жива ни мертва.
— Не брани огольца, — увещевает ее дедушка, засовывая в мешок еще и свои носки. Губы у него дрожат, когда он говорит: — На, Йоле, неси нашим.
 
XIV
Сегодня на улицах села творится что-то несусветное, народу кругом тьма-тьмущая! «Лягушатники» рысью носятся по всем закоулкам и разгоняют людей по домам. То тут, то там притормаживают и с остервенением срывают со стен листовки, в которых говорится:
«Товарищи, братья и сестры!
Долгожданный и решительный час пробил! Все от мала до велика поднимайтесь на защиту отечества! Будем верны заветам прадедов, встанем плечом к плечу с отважными борцами, что проливают за нас кровь на полях сражений, томятся в лагерях и тюрьмах. Борьба разгорается! К оружию, многострадальный народ! Уничтожить тиранию и врагов нашей родины — наш священный долг. Долой оковы и чужеземное рабство!
Все на борьбу, товарищи! Смерть или свобода!»
Солдаты комкают и в ярости топчут листовки сапогами. Мы сидим у дяди Лозана, глядим в окно и слушаем растроганное бормотание старика:
— Ай да молодцы, пострелята! Любо-дорого смотреть, как поручение выполнили. Ох и беспокоился я, прямо места себе не находил, покуда вас не было! Только, видать, поднаторели вы в таких делах.
С замиранием сердца наблюдаем за действиями солдат. Листовок на домах остается все меньше. Джеле жалуется дяде Лозану:
— Вчера с Калчо чуть насмерть не поругались. Не Дал нам все листовки в дело пустить.
— Это почему же? — спрашивает Калчо дядя Лозан.
— Чтоб и для другого раза осталось. Сегодня солдаты все поснимают, а у меня и на завтра припасено.
В дверь постучали. Дядя Лозан дал знак затаиться. Когда постучали во второй раз, спокойно спросил:
— Кто там?
— Коле.
Мы облегченно вздохнули, но смятение на лице Коле ничего хорошего не сулило.
— Секулу схватили, — проговорил он надтреснутым голосом.
Мы окаменели. Калчо коротко и глухо вскрикнул.
— Ты ничего не путаешь? — строго спросил дядя Лозан.
— Нет, Секулу под конвоем отвели в школу и целый час допрашивали.
— Откуда ты знаешь?
— Да ведь я сам там был. Как увидал, что его два солдата с автоматами ведут, сразу все понял. Пробрался к школе, притаился за дверью класса, а оттуда крик, треск — глухой услышит: «Нас не проведешь! Что это, я тебя спрашиваю, листовки или нет?» — «Не мои они…» — «Ха-ха-ха, кто-то забрался в дом и спрятал их тебе под подушку. Уж не мы ли?» — «Не знаю». — «Ах, не знаешь!» И Секулу стали бить.
— Вот что ты наделал. — Джеле укоризненно поглядел на Калчо.
Калчо плакал, уткнувшись в ладони.
— Черт тебя дернул спрятать листовки под матрас.
— Не трогай его, — сказал дядя Лозан и снова обратился к Коле: — А потом?
— Не знаю. Тут пришел Бузо, присвистнул и пошел докладывать старосте. Староста пулей вылетел из класса: «Что ты здесь делаешь?» — «Тебя ищу. Дело есть». — «Ну, выкладывай». Я сунул руку за пазуху. «Вот, смотри, что нашел».
Староста посмотрел листовку на свет и спросил, где я ее взял. «На церкви висела». — «Вон! Чтоб духу твоего здесь не было!» — процедил он сквозь зубы.
* * *
Вот уже три дня Секулу держат в школьном подвале. Не раз пытались мы подкрасться к зарешеченному оконцу, но с некоторых пор школа усиленно охранялась. И всякий раз Калчо удрученно нес обратно хлеб и бутылку с водой. Дома потерявшая голову от горя мать не давала ему житья.