Тайна похищенного пса

 
ПОЖИЛАЯ ДАМА С СЕДЫМИ ВОЛОСАМИ
На следующий день, несмотря на все переживания, я проснулся очень рано. Кафи был здесь — подсовывал морду под мое одеяло. Он подошел бесшумно, совсем как когда-то в Реянетте, и ждал первой утренней ласки. Его взгляд больше не был затравленным. Когда я протянул руку, чтобы его погладить, он, как обычно, забавно наклонил голову — это означало, что Кафи весел и доволен.
Почти тут же я вспомнил о Мади. Вчера она была очень расстроена, да к тому же не дождалась нас… Я быстро встал и проглотил завтрак; Кафи рядом лакал из своей миски молоко — не козье, конечно, как в Реянетте, но все-таки… Я старательно пригладил его шерсть. Увы! Куда подевался внешний блеск!..
Консьержка меня больше не пугала — ведь я так гордился своим псом! Спускаясь по лестнице, я даже хотел, чтобы она появилась.
— Ну что, Кафи, идем гулять?..
Гулять!.. В Реянетте мы считали это слово волшебным, Кафи всегда отзывался на него веселым лаем. В доме, на гулкой лестнице, его лай прозвучал, как раскат грома. Тут же появилась консьержка. Увидев ее метлу, Кафи залаял еще громче. Растерявшись, она поспешила в свою каморку и захлопнула дверь. Я не смог сдержаться и рассмеялся. Это было моей маленькой невинной местью; впрочем, уже через несколько часов я себя за это ругал.
Мы шли рядом — я и моя собака; этим утром улица Птит-Люн казалась мне почти красивой, чистой и даже кокетливой. Я говорил с Кафи, как с настоящим другом:
— Здесь наша бакалея, а там — молочная, где я купил молоко, которое ты только что выпил, а дальше — мясная лавка.
Он все понимал.
На улице От-Бютт у меня сжалось сердце. Я был счастлив, а Мади страдала: ей придется уехать.
Я так долго мечтал об этой минуте — как я прихожу к Мади со своей собакой. И вот теперь, когда все сбылось, я чувствовал одну лишь неловкость. Однако Мади встретила нас бурной радостью.
— Ах, Тиду… мне было так страшно вчера вечером! Когда я поняла, что вы уже не придете, то стала думать, что что-то случилось, что вы его не нашли… или его уже убили. Это было ужасно!
Мы с Кафи стояли у порога. Бедный пес оробел перед этой маленькой девочкой, лежавшей у окна в своем шезлонге, и не решался подойти ближе.
— Ну, Кафи! Иди поздоровайся с Мади! Кафи посмотрел на меня, потом на нее, но не пошевелил ни одной лапой. Зато как только Мади произнесла его имя, славный пес тут же бросился к ней. От неожиданности Мади вздрогнула и немного испугалась; Кафи это почувствовал: он остановился и стал приближаться очень медленно, потом лизнул руку, которую она протянула, чтобы его погладить. Ну вот они и подружились.
— Знаешь, Тиду, — сказала Мади, продолжая гладить собаку, — я так за тебя рада!
Я грустно улыбнулся, взял Мади за руку и долго держал ее в своей, не говоря ни слова.
Что случилось? — спросила она. — Это из-за меня? Из-за того, что я уезжаю?..
Мне не хочется, чтобы ты уезжала, тебе там будет плохо.
Но ведь ты будешь мне часто писать, и другие тоже. Вы мне этим поможете, и время пройдет быстрее. Или, может быть, ты не любишь писать?
— Ну что ты, Мади! Я тебе буду писать очень часто!
Во время нашего разговора она продолжала гладить Кафи; убаюканный ее нежным голосом, он сидел не шевелясь. Вдруг на ее ресницах заблестела слеза. Мади подняла голову, пытаясь ее прогнать.
— Ну, во-первых, я пока еще не уехала — только завтра, — сказала она, силясь улыбнуться. — А во-вторых, вы придете сегодня после обеда, праздновать возвращение Кафи; мамин пирог по прежнему вас ждет… Мы договорились, правда? Давай условимся на четыре часа. Может быть, тебе сейчас пойти предупредить остальных, а то вдруг кто-нибудь не сможет прийти?
Она держалась из последних сил — ей надо было остаться одной и поплакать. Как же все это тяжело!
Мое безграничное счастье было омрачено. Мади уезжает, и мы ничего не можем с этим поделать, — вот все, о чем я думал, покидая улицу От-Бютт.
«Компания Гро-Каю» в полном составе ждала меня у Пиратского Склона. Почти все уже купили газету, где крупными буквами было написано:
СОБАКА И НЕСКОЛЬКО МАЛЬЧИШЕК ИЗ КРУА-РУСС ЗАДЕРЖАЛИ ОПАСНЫХ ГРАБИТЕЛЕЙ…
Однако мы почти не говорили о своем вчерашнем «подвиге». Вчера вечером в темноте ребятам почти не удалось разглядеть Кафи, и теперь они стремились поскорее с ним познакомиться. Кафи показался им еще красивее и умнее, чем я рассказывал. Всем хотелось его побаловать, каждый принес что-нибудь вкусное; я *даже подумал, что у Кафи может случиться расстройство желудка.
— Как жаль, что Мади уезжает, — вздохнул Стриженый. — Кафи бы тоже с ней гулял…
Когда я сказал, что иду от нее и что она очень грустит, ребята притихли. С нами не было только Сапожника, и мы решили его предупредить о предстоящем визите. Он жил недалеко от Крыши Ткачей. Чтобы попасть к его дому, надо было пройти по улице Птит-Люн. Поравнявшись с моим домом, мы обратили внимание на полицейского, который внимательно рассматривал табличку с названием улицы.
— Наверное, это к тебе, — предположил Корже, — это ведь ты оставил в комиссариате свой адрес.
Наконец полицейский постучался к консьержке; услышав, что он назвал мое имя, я подошел.
— Да, именно здесь, — сказала консьержка, показывая на меня пальцем. — Вот он!
Полицейский вручил мне конверт и укатил на своем велосипеде.
Конверт дрожал у меня в руках. Почему-то мне показалось, что полицейские хотят отнять у меня Кафи…
В конверте была повестка: я должен был явиться в комиссариат по неотложному делу. Что там еще могло случиться?
— Не беспокойся, — сказал Корже. — Если полиция не занимается розыском пропавших собак, то она их и не отбирает.
Ребята решили пойти со мной. На этот раз полицейские уже не смотрели на нас с пренебрежением.
— А, вот и наши детективы из Круа-Русс! — весело заметил один из них.
Но я все равно очень волновался, когда шел к комиссару полиции: наша прошлая беседа произвела на меня большое впечатление. Вопреки ожиданиям комиссар встретил нас с улыбкой.
— Сегодня утром, — сказал он, — мы вызвали даму, что живет на улице Руэтт; она узнала некоторые драгоценности, в частности маленькую золотую шкатулку — она ею очень дорожит. Эта дама хочет видеть того из вас, кто помог вернуть ее вещи… ведь это ты, не правда ли?
Он указал на меня.
Нет, господин комиссар, не только я; это мы все.
Ну хорошо, тогда идите все вместе — она вас ждет. Я не знаю, что она хочет вам сказать.
Вот и все. Мы снова оказались на улице.
— Может, она хочет купить Кафи? — предположил Корже. — Ведь это благодаря ему удалось найти драгоценности!
Конечно, он пошутил; но кто знает?
Мы отправились на улицу Руэтт. Дом нашли сразу. Интересно, как там внутри? Должно быть, шикарно… Наверх вела широкая каменная лестница с красивыми металлическими перилами. Мы поднялись на третий этаж.
— Звони, Тиду, — подтолкнул меня Стриженый, — ведь она тебя хотела видеть!
Нам открыла пожилая дама с седыми волосами. Увидев у своих дверей столько мальчишек, она испуганно отпрянула, но, заметив Кафи, сразу поняла, в чем дело.
— Я ждала только одного, — сказала она, улыбаясь, — но я рада, что пришли все.
Дама пригласила нас войти. Стриженый прятался за нашими спинами — он был озабочен своим беретом: с одной стороны, не осмеливался его снять, а с другой, не считал удобным оставаться в головном уборе. Я еще никогда в жизни не видел такой шикарной квартиры: везде лежали красивые ковры, на них даже страшно было наступить. Кафи высоко поднимал лапы — его щекотал длинный ворс.
Дама изо всех сил старалась нас ободрить. Она уже знала о необыкновенных приключениях Кафи — ей рассказали в комиссариате, и в газетах об этом было написано.
— Значит, — начала она, гладя Кафи, — благодаря этой замечательной собаке и всем вам я снова получила свои украшения. Самое главное, что нашлась шкатулка — я ей очень дорожу, это семейная реликвия. Когда меня обокрали, я дала себе слово отблагодарить того, кто мне ее вернет.