Кряка

Рядом золотится мякина рассыпанная. Догадался: "Только сейчас перекладывала, значит, продаст". 
Хозяйка сняла платок, сказала обиженно: 
- Тут до тебя стрикулист один приходил. Конопатый. Нос пуговкой. Шумит: "Бабка, давай яиц утиных, живо!" Кричит, будто дома. А какая я ему бабка? Я ещё молодая. 
Так я его веником, веником!.. 
Петя подумал: "Это не иначе, как Овсиенко тут был. Что с ним делать? Испортит он всё таким обращением". А вслух сказал: 
- Он шутник у нас большой, посмеяться любит. А вас он со свету не разглядел. 
Хозяйка улыбнулась, придвинула миску: 
- Вот, перекладывай. Три десятка тут. Петя сказал спасибо, стал перекладывать. 
Хозяйка стояла и смотрела, склонив голову набок. 
Хороший мальчишка. Вежливый, серьёзный, из-под куртки галстук красный выглядывает. Зря она его обидела. Вздохнула, подобрала передник, нагнулась и стала под столом шуршать мякиной: 
- Я тебе, сынок, ещё два десятка прикину. Для ровного счёта. Соревнуетесь небось?.. Ну вот и хорошо. Бери. 
Петя расплатился, поблагодарил и вышел. Ещё в двух хатах закупил он яиц, и везде ему на Серёжкину грубость жаловались. 
У четвёртой хаты встретил Петя Серёжу. Идёт еле-еле. Весь в грязи вымазался, в руке пустое ведро позвякивает. Увидел Телегина, остановился, сдвинул шапку на затылок, вытер пот со лба: 
- Да чтобы я ещё пошёл за этими яйцами! Да пропади они пропадом! Не даёт никто!.. 
Глядит, а у Пети корзинка почти полная, осекся: 
- Где набрал? 
Петя показал. 
Овсиенко хмыкнул недоверчиво: 
- Брешешь! Я там был. 
Петя выбрал место, где грязи поменьше, осторожно поставил тяжёлую корзину: 
- Был? А какие слова говорил? Овсиенко смутился: 
- Какие, обыкновенные... 
Петя придвинулся боком, сощурил глаза, проговорил угрожающе тихо: 
- Вот иди сейчас и скажи другие слова - необыкновенные! И чтобы без покупки не выходил. Понял? Иди, я подожду. 
Овсиенко не двигался. Он стоял и с опаской посматривал на хату. 
Петя подбодрил: 
- Ну!.. 
Овсиенко оглянулся, промычал растерянно: 
- А я не знаю, какие слова говорить. 
Петя рассмеялся: 
- Голова! Как войдёшь, скажи "здравствуйте", потом - "пожалуйста". Будешь уходить, говори "спасибо". Ну иди! 
Серёжи не было долго. И Петя уж подумал, не удрал ли он другим ходом, как дверь открылась и из хаты, пятясь, вышел Овсиенко. В вытянутой руке он бережно держал ведро, в другой - шапку. Кивая головой, Серёжа повторял одно и то же слово: 
- Спасибо, спасибо, спасибо!.. В ведре его лежало десятка полтора яиц. 
ДИНИНА ЗАТЕЯ 
У Дины был грипп. Она целую неделю просидела дома и поэтому не знала никаких новостей. Правда, приходили девочки из её пятого "А" класса двойняшки Лида и Женя Захаровы, но в хату не зашли. Покричали, покричали через окно, Дина не разобрала о чём, и убежали. 
Болеть было невесело. Целый день одна и одна. Мама в колхозной лаборатории, папа комбайны чинит, сеялки. Бабушка в правлении колхоза чистоту наблюдает, а Дина дома - с градусником под мышкой. 
Сегодня Дине совсем хорошо. Температуры нет, и бабушка, уходя на работу, разрешила ей накормить кур и уток. Дина очень любит птиц, особенно уток. У неё их пять вместе с селезнем. Большие такие, белые, важные пекинские, крупнопородистые. 
Это ей дядя Петя подарил. Он в колхозе "10 лет Октября" старшим зоотехником работает. 
Дина мечтает развести пекинских уток. Мама сказала, что не надо, не до них. 
Бабушка подтвердила, что и эти надоели, только папа поддержал: "Пусть, - говорит, - учится за утятами ухаживать. Подрастёт, будет знатной утятницей. 
Самой лучшей во всём районе". 
Так и решили: Дина будет собирать утиные яйца. Наберёт десятков пять и подложит под кур. 
Чуть слышно потрескивали дрова в печке, прыгали по стенам отблески огня, тикали часы. За окном смутно серел рассвет. Дина, дожидаясь, пока посветлеет, сидела на кровати и расчёсывала свои волнистые каштановые волосы. Расчесав, заплела в длинную толстую косу, закрутила венчиком на голове, встала и пошлёпала босиком в сени. Там, пошарив в кухонном столе, достала краюху хлеба, отрезала кусок. 
Потом, накинув на плечи мамину телогрейку, сунула босые ноги в глубокие, тоже мамины, калоши и, прихватив алюминиевую миску с зерном, вышла во двор. 
На стук двери, махая крыльями, бежали с огорода куры; за ними, крякая, тянулись утки. 
Курам Дина высыпала зерно на землю, уткам - . в длинное корытце. Куры клевали торопливо и часто, успевая по пути отогнать воробья или стукнуть по голове курицу-соседку. Утки, набрав полный рот пшеницы, толкаясь, спешили к чугунку с водой, чтобы запить. Но там был лёд. Утки, теряя зерно и сердясь, крутились вокруг чугунка, и было похоже, будто они танцуют в хороводе. Дина рассмеялась так звонко, что петух вскинул голову и, кося глазом, предостерегающе закококал. 
Угостив уток хлебом, Дина пошла в куриный двор к сараю - разыскивать утиные яйца. Это было интересное занятие. Снесёт утка яйцо где-нибудь на земле. в самом неожиданном месте, и прикроет его мусором. Попробуй найди! Но Дина уже знала эту утиную хитрость. Увидит: веточки лежат, щепочки, соломинки. Тут кучечка, там кучечка. Подойдёт, присядет на корточки, разгребёт - пожалуйста, утиное яйцо! 
Большое, чуть-чуть голубоватое. 
Таких яиц Дина набрала двенадцать. Уже можно было бы и под курицу Пеструшку подложить, она как раз заклохтала, да бабушка сказала, - надо, чтобы было нечётное число. 
И вот сегодня Дина нашла сразу три яйца. Два - так себе, самые обычные, а третье!.. Дина даже рот раскрыла от удивления, такое это было крупное яйцо. 
Днна сразу же размечталась: какой из этого яйца получится хороший утёнок! Он будет, конечно, ручной-ручной. Будет дёргать её за платье, клевать из рук, ходить везде за ней. Она назовёт его... Крякой. Потом, когда Кряка вырастет и превратится в утку, Дина будет собирать от неё самые крупные яйца и выведет особую породу - "пекинскую крупную". Её успехи будут отмечены, и она поедет участником выставки в Москву. 
Уложив осторожно яйца в миску, Дина поспешила домой. Дома, разыскав в портфеле огрызок красного карандаша, она написала на большом яйце имя будущего утёнка - Кряка - и положила его в фанерный ящик из-под посылки, где лежали, заботливо пересыпанные мякиной, остальные двенадцать яиц. 
Вечером, когда все собрались к чаю, бабушка, которая всегда всё знала, поставив на стол кипящий самовар, объявила новость: колхоз приобрёл инкубаторную станцию на сто девяносто пять тысяч яиц. 
Динин папа, пододвигая к самовару стакан, сказал: 
- Наконец-то! Это хорошо. Теперь план четыреста тысяч уток - реальная вещь. 
Только где же колхоз достанет столько яиц? 
Бабушка, усмехнувшись чему-то, бросила взгляд на внучку: 
- Сегодня утром сама слышала: председатель колхоза по радио обращение передавал, чтобы станичники продавали. А по дворам уже пионеры ходят, школьники. Семьдесят пять тысяч закупить надо. 
Дина сообщение это пропустила мимо ушей, а папа, фыркнув в стакан с чаем, сказал: 
- Придётся тебе, дочка, яйца-то утиные продать. Для колхоза же! Надо. 
Дина опустила чашку на блюдечко и, склонив голову набок, уставилась на отца большими синими глазами. 
- Не хочу продавать, - сказала она серьёзно. - Я их под клушку буду подкладывать. 
Подняла чашечку, стала пить как ни в чём не бывало, только покосилась насторожённо на чёрный пластмассовый репродуктор, висевший на стене между окнами. Из репродуктора лилась весёлая музыка. 
Немного погодя, когда все забыли о разговоре про инкубатор, репродуктор захрипел, прокашлялся и объявил всё то, о чём говорила бабушка. 
Папа сказал, обращаясь к дочке: 
- Ну вот, слышишь? 
Дина упрямо сжала губы. 
Потом выступали пионеры. 
Всё было очень понятно. Дина соглашалась с ними и даже сама решила принять участие в закупке, но яйца от своих уток она никому не отдаст. Никому! Дина уже видела: бегает по двору вперевалку целая куча утят, и среди них, самый большой, самый красивый, Кряка! Разве можно такого отдать?