Кряка

Динин папа, развёртывая газету, чтобы почитать после ужина, посмотрел насмешливо на дочку и сказал убиравшей посуду маме: 
- Идёт борьба с пережитками капитализма. Частнособственнические настроения подвергаются давлению общественности, - и закрылся газетой. 
Дина обиделась, надула губы. Любит отец говорить какие-то заковыристые слова: 
"частнособственнические настроения", "пережитки капитализма". Какие тут пережитки, если она хочет вырастить особую породу уток? 
Дина собиралась так просидеть долго, до тех пор пока отец не погладит её по голове и не скажет: "Ну, ну, дочка, не сердись, я пошутил". Но тут кто-то, хлопнув наружной дверью, завозился в сенях. Дина побежала смотреть. Это были двойняшки Захаровы. Сняв сапоги и стряхнув с синих байковых шаровар дождевые капельки, они вошли в комнату. Поздоровавшись в один голос, девочки размотали платки, шмыгнули носами и вытерли их ладонями. Всё это делалось размашистыми одинаковыми движениями, и от этого казалось, что пришёл один, курносый, веснушчатый -мальчишка, только он почему-то двоится в глазах. 
Динин папа, опустив газету, с любопытством посмотрел на девочек. 
- А мы утиные яйца закупали, - сказала одна из них. - Я сто двадцать набрала, а Женя - сто. 
- Вот и неправда! - возразила Женя. - Я - сто три. 
"Ага, - подумал Динин папа, - сейчас я разберусь наконец, кто из них Лида, кто Женя". 
Но разобраться ему так и не удалось. Дина обняла обеих, закружилась с ними по комнате. Потом они уселись в углу, возле Дининого стола, и затараторили так, что папе пришлось уйти с газетой в спальню. 
Девочки трещали долго. Потом стали шептаться, что-то высчитывать, о чём-то договариваться и, наконец, разошлись. 
Дина, напевая песенку, уложила в портфель тетради, книги и, очень довольная проведённым вечером, улеглась спать. 
УПАДЫШ 
Утро было хоть и весеннее, но серое, холодное. Над голыми макушками акаций с прошлогодними, шуршащими на ветру стручками проносились лохматые облака, из которых нет-нет, да и заморосит мелкий дождичек. 
Проезжая часть дороги с выбитыми глубокими колеями вся в мутных лужах, в комьях влажной грязи. Лишь по обочинам, вдоль палисадников и стен домов, вились просохшие тропинки. По ним, тренькая звонками, сновали взад и вперёд велосипедисты разных возрастов: закутанная в платок бабка с керосиновым бидоном на руле, спешащие на работу колхозницы, мальчишка с посиневшим носом, сзади на багажнике - сестрёнка, у сестрёнки под мышками по буханке хлеба. 
Тут и там, вдоль изгородей, размахивая портфелями, шли стайками ученики. К ним из улочек и переулков, словно струйки ручейков, присоединялись другие, с тем чтобы слиться возле школы в шумный, звонкоголосый поток. 
Из глухого переулка на главную улицу выбежала Дина в сером пальтишке, с непокрытой головой; в волосах - мелким бисером дождевые капельки. 
Взмахнув портфелем, Дина перескочила через лужу, остановилась, выбрала место, где посуше, ещё раз прыгнула, легко, словно козочка. 
А в это время из-за поворота на мосточек, гудя мотором, тяжело взбиралась машина с брезентовой крышей над кузовом. Брезент надувался от ветра, хлопал, и вместе с хлопками были слышны из кузова дружные пискливые крики: 
"Пи-и! Пи-и! Пи-и!" 
"Из Воздвиженки везут, - отступая от дороги, завистливо подумала Дина. - В соседний колхоз. А у нас ещё только яйца собирают". 
Взобравшись на мосточек, грузовик перевёл дух и, расплёскивая колёсами воду, стал осторожно въезжать в лужу. Всё же на выбоине машину тряхнуло, в кузове что-то затрещало, и через распахнувшуюся сзади брезентовую занавеску на дорогу в грязь упал пушистый жёлтый комочек. 
Дина вскрикнула, замахала портфелем. Но машина проехала, а жёлтый комочек, лёжа на спине, смешно и жалко дрыгал -красными перепончатыми лапками. "Пи-и! Пи-и!" - кричал он, силясь перевернуться на живо-т. 
- Бе-едненький! - сказала Дина. - Как же тебя достать-то? 
Достать утёнка не было никакой возможности. Лужа широкая, не дотянешься. Дина обернулась, ища глазами, нет ли веточки какой. Но кругом была вода и грязь, а из-за поворота уже гудела вторая машина с брезентовым верхом. 
- Э, была не была! - сказала Дина, нагнулась, сдёрнула с ног туфли, носки и, приподняв полы пальто, решительно шагнула в лужу. Подобрала утёнка, подержала в ладонях и сунула за пазуху. - Грейся! 
В школе Дина вымыла под краном ноги, села обуваться. 
Подружки спрашивали удивлённо: 
- - Что, Динка, упала? 
- Ой, нет, девочки, что я вам покажу! Пойдёмте в класс. 
В классе Дину тотчас же окружили. Утёнок уютно сидел у неё в ладонях, попискивал, закрывал глаза. Смешной, хороший. Девочки по очереди брали его в руки, рассматривали, словно видели впервые. 
- Девочки, давайте будем уток разводить. Породистых, - предложила Лида. - А то жди, когда инкубатор начнёт работать. 
- Вот, вот, я об этом и хотела сказать! - обрадовалась Дина. - Я даже план придумала: соберём клушек и посадим. У меня три клушки будут: курица Пеструшка, курица Чернушка, курица Хохлатка... 
Овсиенко, взобравшись с ногами на парту, взглянул поверх голов, закричал насмешливо: 
- Ха! Вот это пла-ан! Кудах-тах-тах! Куд-ку-дах!.. 
Спрыгнув на пол, Овсиенко вылетел за дверь и там, в коридоре, заорал во всё горло: 
- Ребята! У Динки план имеется - утят разводить! 
Смешно растопырив руки, он закружился, заклохтал, подражая клушке: 
- Клу-клу-клу-клу!.. 
Его тотчас же окружили. Уж очень он здорово умел передразнивать. Поклохтав, Овсиенко показал, как курица разгребает ногами навоз, ищет червячков, подзывает цыплят. Ребята покатывались со смеху. 
Продолжая кривляться, Овсиенко пропел своего собственного сочинения песенку: 
И пеструшечки И чернушечки Нам утят разведут, Наш отряд не подведут!.. 
Дина, прислушиваясь, оглянулась на дверь, взяла утёнка, сунула за пазуху. Губы её дрожали. 
- Вот дурак! - сказала Люба Карнаух. Кто-то из девочек крикнул: 
- Эй, "мозоль", замолчи сейчас же! Овсиенко выглянул из-за двери, осклабился до ушей, показал язык: 
- Утятницы какие объявились! Хе! 
Девочки зашумели разом, бросились в коридор: 
- Эх, вы, и не стыдно! А ты, звеньевой, чего смотришь? 
- А что? - огрызнулся Петя Телегин. - И посмеяться нельзя? 
Краем глаза он видел: стоит Дина в классе, возле окна, склонила голову, водит задумчиво пальцем по подоконнику. Обиделась. Нехорошо получилось. Очень. А ведь Овсиенко из его звена. Мог бы и приструнить. 
Прозвенел звонок. Ребята молча собрались в классе. Начался урок. Учитель зоологии Павел Андреевич, высокий, полный, с круглой лысой головой, поблёскивая толстыми стёклами очков, насторожённо шагал в проходе между партами. Он любил тишину и порядок. Сегодня порядка не было. Стоявший у доски лучший ученик мямлил, отвечал невпопад. Какой-то едва уловимый шумок пробегал по классу, и снова тишина. Что случилось? 
За спиной движение и громкий мальчишеский шёпот: 
- Динка, пекинскую утку за лето можно вырастить на два пуда! Займись. 
Учитель резко повернулся, и в то же мгновение кто-то дерзко пропищал на весь класс: 
- Пи-и! Пи-и! Пи-и!.. 
Все сорок учеников вздрогнули, разом склонились к партам. Павел Андреевич вскинул голову, гневным взором окинул класс. 
- Что такое? - строго спросил он. - Это кто безобразничает? 
И снова по классу: 
- Пи-и! Пи-и!.. 
Звук исходил от парты, где сидела Дина. Странно. Хорошая ученица... 
Учитель шагнул, всмотрелся. У Дины из-за пазухи, сквозь расстёгнутую пуговичную петлю, смешно выглядывал жёлтенький утиный носик. 
Круглое лицо учителя расплылось в улыбке. Класс дрогнул от хохота. Павел Андреевич подошёл к раскрасневшейся от смущения Дине, тронул пальцем клювик: 
- Он голодный. Иди отнеси его в живой уголок. Иди, иди, мне нужно вести урок. 
На перемене девочки гурьбой побежали в живой уголок. Утёнок был помещён в коробку из-под обуви. Топая лапками по шуршащему дну, он деловито обследовал свой маленький дом. Останавливаясь в углах, потешно наклонял голову, нацеливался и клевал металлическую скрепку. Потом, поёжившись от холода, бежал отогреваться в другой угол, где Дина сделала для него уютное гнёздышко из ваты.