Бананы и Лимоны
К концу этой бессмысленной гонки у него разболелась голова. Он снова вернулся к большим уличным часам возле школы. На них было без двадцати три. Мышки были где-то уже на подходе.
«Все кончено, — как-то спокойно подумал он. — Мышек я не брошу».
Снилось ли вам когда-нибудь, что вы тонете в реке? А в другой момент — полупроснувшись, но успев сообразить, что это только во сне — испытывали сладостное облегчение?
Так вот нечто подобное испытал Петя, когда неожиданно он увидел на школьном крыльце Алису. Да-да, по ступеням крыльца, оставляя легкие следы на снегу, медленно спускалась Алиса с портфелем в руке. Она подошла и посмотрела на Петю какими-то странными глазами, как если бы, скажем, его физиономия была перепачкана чернилами или на его голове была надета дамская шляпка.
Петя даже спросил:
— Ты чего?
— Я-то ничего, — тихо сказала Алиса, — а вот ты чего?
— А ничего, я ничего!..
— Нет, чего.
— Ну, чего?
— А то, что вроде бы того… Стоишь и сам с собой разговариваешь. И пальто нараспашку… И галстук на плече. А портфель-то, посмотри, у тебя расстегнут, учебники чуть не вываливаются.
Петя принялся приводить себя в порядок. Только никак ему не удавалось завязать как следует галстук. Алиса сказала:
— Подержи.
Она сунула ему в руку свой портфель и потянулась к галстуку. Петя отпрянул было — сам не зная почему — а потом покорно подставил ей шею.
— Ну вот, — сказала Алиса. — Теперь можешь идти. Это было сказано почти так, как говорила ему мама.
И то ли от этой ворчливо-заботливой интонации, то ли от самого факта, что она повязала ему галстук, Петя вдруг почувствовал себя слабым-слабым. И ему очень захотелось поделиться с Алисой.
— Попал я в историю… — сказал Петя и стал ждать, пока она спросит: «В какую?». Но Алиса молчала.
— Попал я в историю, — повторил Петя и криво усмехнулся. — Ни туда, ни сюда…
Но Алиса по-прежнему не проявляла никакого внимания.
— Ну, чего стоишь-то? — спросил Петя уже несколько грубовато.
Алиса удивилась:
— А что, нельзя?
— Ну, спроси, поинтересуйся, в какую это историю попал человек… Может, положение-то совсем безвыходное… Ты вот сказала, будто я сам с собой разговаривал. Поговоришь тут… Посоветоваться и то не с кем.
Петя сказал всю эту жалкую дребедень и отвернулся.
— Ну, посоветуйся со мной, — миролюбиво сказала Алиса. — Слышишь, Петя?… Чего ты молчишь? Давай посоветуемся.
И тут Петя, конечно, разговорился. Нет, он не стал подробно рассказывать все, потому что времени было исключительно мало, он только сказал, что никак не может поспеть на митинг во Дворец культуры, что вот должны сейчас подойти Мышки, чтобы идти на экскурсию в пожарную часть, а идти с ними некому, а они ведь маленькие еще, глупые…
Алиса сказала:
— Ну, так давай я с ними пойду.
Она произнесла это так просто, как само собой разумеющееся и как бы даже упрекая Петю за то, что он ей сразу-то не сказал.
— Пойди, Алиса! — обрадовался Петя. — Ты пойди и скажи пожарному инспектору Василию, что так, мол, и так… Да и Мышкам скажи, что я их не бросил! Не бросил!..
Эти слова он кричал ей уже на ходу, потому что у тротуара остановился автобус. Петя прямо пулей влетел в дверь.
Митинг солидарности
Петя примчался во Дворец культуры, разумеется, тогда, когда митинг солидарности уже начался.
Сначала его раздевать не хотели, но он спрятал свое пальто и портфель за каким-то ящиком. А потом — вот несчастье-то! — его не пустили в зал. Распорядитель, человек с сильным запахом одеколона, шептал ему:
— Ты послушай, кому надо, те уже прошли, понимаешь, прошли, а ты-то при чем!..
— Да как же при чем! — горестно восклицал Петя. — Там же Мишель, Андерс! Я должен говорить речь!..
— Речь? Ну вот никогда в это не поверю.
В этот момент за дверью грянул духовой оркестр, все захлопали — и Петя чуть не заплакал.
— Ах, ничего вы не понимаете!.. Ничего не понимаете, — сказал он и куда-то пошел, обессилев от усталости и отчаяния.
Пошел, пошел по фойе.
А потом была какая-то дверь. Потом лестница, обыкновенная каменная лестница, как у них в парадной. Потом еще дверь.
Потом много дверей — и на них таблички с надписями: «Электромеханик», «Диспетчер», «Главный бухгалтер», «Машинист сцены».
В коридоре ему встретилось несколько человек, но никто на него внимания не обращал. И вдруг в глубине коридора, приглушенный какой-то преградой, грянул оркестр. Петя побежал на звук, но всюду были только двери и двери, а музыка-то играла, и шумели аплодисменты, и тогда — была не была! — Петя рванул одну дверь.
В зале в это время все перестали хлопать, музыка утихла. За столом президиума встала высокая девушка.
— Товарищи! — сказала она.
Каково же было ее удивление, каково же было удивление всего президиума и публики, а особенно распорядителя, когда в пустой директорской ложе хлопнула дверь и в ней появился мальчик лет одиннадцати в красном галстуке. Он перегнулся через бархатные перила и крикнул:
— Андерс! Мишель!..
Но все еще больше удивились, когда из-за стола президиума выскочили два молодых негра — главные участники митинга, бросились к этому мальчику, вытащили его из ложи прямо через перила и стали обнимать! Что тут началось!
По залу прокатился шквал аплодисментов, все встали с мест, оркестр грянул с удвоенной силой. Публика заскандировала: «Друж-ба, мир! Друж-ба, мир!» Даже распорядитель улыбался и хлопал.
Негры схватили мальчика в охапку и потащили с собой в президиум. Тут он и вручил им подписи всех учеников школы под резолюцией протеста.
— Товарищи! — сказала высокая девушка, поднятием руки успокаивая зал. — Товарищи, продолжаем митинг солидарности!
Можно было бы рассказать, с какой благородной страстью выступали на митинге студенты и старшие школьники, как вдохновенно взбегали на трибуну представители разных стран и как сильно — до боли в ладонях — хлопал им Петя. Но лучше уж сразу перейти к его выступлению.
Он сказал:
— Господа! Господа империалисты… — Но тут же поправился: — Да ну их, не буду я ничего говорить господам!.. Товарищи! Вот видите, сидит Мишель, да? Ведь его ждут на родине! А знаете, кто его ждет? Больные! Ведь Мишель в своей республике будет всего лишь пятым врачом. А Андерс — вон он тоже сидит — шестым! Спрашивается, хотят ли империалисты, чтобы Мишель и Андерс выучились на врачей? Ни капельки! Если б хотели, то Мишель в своей стране был бы не пятым, а сто двадцать пятым!..
Эти слова Пети были покрыты громом аплодисментов.
— Вот я теперь и хочу сказать господам империалистам: чего вы привязались-то, у них сессия скоро, отстаньте вы от них!..
Речь Пети была выслушана не только с большим вниманием, но прямо-таки с удовольствием. И ее неоднократно прерывали аплодисментами, разумеется, в самых важных местах.
А в конце, когда Петя спрыгнул с трибуны, ему навстречу пошел Мишель. Он обнял его и поцеловал.