Вилла «Аркадия»

Наступила короткая пауза, во время которой Лотти успела заметить, что у Селии слегка порозовели уши. Ее собственные уши даже не потеплели: за многие годы она научилась стойко держаться даже в присутствии более суровых дознавателей.
– Из кофейни мы пойдем сразу домой, миссис Холден, – не дрогнув ответила Лотти. И это могло, разумеется, означать все, что угодно.
* * *
Это был день большого переезда, когда менялись местами те, кто прибыл субботними поездами с Ливерпуль-стрит, и те, кто неохотно возвращался в город, лишь слегка загорев. В такие дни по тротуарам сновали взад-вперед мальчишки с наспех сколоченными деревянными тележками, доверху нагруженными пухлыми чемоданами. За ними вышагивали изможденные мужчины в своих лучших летних костюмах, под руку с женами, радуясь возможности ценою нескольких мелких монет начать ежегодный отпуск по-королевски. Или хотя бы не тащить самим свой багаж до номера.
Поэтому прибытие в основном осталось незамеченным и необсужденным. Если, конечно, не считать Селию Холден и Лотти Свифт. Они сидели на скамейке в городском парке, протянувшемся на две с половиной мили вдоль Мерхемского побережья, и завороженно смотрели во все глаза на мебельный фургон, чей темно-зеленый капот, едва видный под соснами, поблескивал на солнце.
Внизу протянулись влево волнорезы, похожие на темные зубцы расчески, и отлив отступал по мокрому песку, усеянному крошечными фигурками, бросающими вызов яростному не по сезону ветру. Прибытие Аделины Арманд, как позже решили девушки, могло сравниться разве что с прибытием царицы Савской. Точнее, сравнилось бы, соберись царица Савская переехать сюда в субботу, в разгар летнего сезона. Это означало, что все те люди – Колкухоуны, Эллиотты, хозяйки местных пансионов на Променаде и им подобные, которые при обычных обстоятельствах не преминули бы отметить экстравагантность незнакомцев, прибывших с целой горой сундуков, с большими картинами, изображавшими вовсе не членов семьи или мчащихся галопом лошадей, а огромные, беспорядочно нанесенные пятна краски, с бессчетными стопками книг и явно заморскими предметами искусства, – все те люди не стояли молча у ворот, наблюдая за размеренной процессией, тянувшейся в давно пустовавшую виллу в стиле ар-деко, выстроенную на побережье. Они толпились в очереди у мясной лавки на Марчант-стрит или торопились на собрание Ассоциации владельцев гостиниц.
– Миссис Ходжез говорит, что она дальняя родственница королевской семьи. Венгерской или какой-то там еще.
– Чушь.
Селия посмотрела на подругу, округлив глаза:
– Точно. Миссис Ходжез разговаривала с миссис Ансти, а та знакома со стряпчим или кем-то там еще, кто отвечает за дом, так что она действительно венгерская принцесса.
Тем временем семьи на пляже распределили между собой узкие полоски суши и спрятались за надутыми ветром полосатыми тентами или нашли укрытие в пляжных домиках, не выдержав резкого морского бриза.
– Фамилия Арманд не похожа на венгерскую. – Лотти убрала волосы, лезшие в рот.
– Разве? А ты откуда знаешь?
– Иначе просто ерунда получается. Что венгерской принцессе делать в Мерхеме? Она, безусловно, поехала бы в Лондон. Или в Виндзорский замок. Но только не в эту сонную, обветшалую дыру.
– В Лондон, но не в твой район, – с едва ощутимым пренебрежением произнесла Селия.
– Да, – согласилась Лотти. – Не в мой район.
Тот район Лондона, где когда-то жила Лотти, – восточный пригород, щедро усеянный наспех воздвигнутыми фабриками, за которыми в одну сторону выстроились газовые станции, а в другую на многие акры протянулись неказистые болота, – не мог похвастать ни одной выдающейся личностью. Попав впервые в Мерхем, куда ее эвакуировали в начале войны, Лотти с трудом скрывала смущение, когда местные жители сочувственно интересовались, скучает ли она по Лондону. В такое же замешательство ее приводили расспросы о семье. В конце концов люди перестали спрашивать.
Лотти все-таки вернулась домой на два года, до конца войны. Потом, поскольку между ней и Селией завязалась интенсивная переписка, а миссис Холден любила повторять, что Селии будет полезно иметь подругу-ровесницу и, кроме того, «каждый человек должен внести и свою лепту в общее дело», Лотти пригласили вернуться в Мерхем. Сначала речь шла о каникулах, но каникулы затянулись до начала занятий, и в результате ей предложили остаться навсегда. Теперь Лотти просто воспринималась как член семьи Холденов. Не родственница, конечно, не совсем им ровня по социальному положению (всем известно, что от акцента Ист-Энда не избавиться за всю жизнь), но ее постоянное присутствие в деревне больше не обсуждалось. Кроме того, Мерхем давно привык, что люди сюда приезжают и больше домой не возвращаются. Море способно забирать людей в плен.
– Отнесем что-нибудь? Цветы, например. Будет предлог, чтобы зайти.
Селии было явно неловко за свое недавнее замечание: не зря она одаривала Лотти своей особой улыбкой в стиле Мойры Ширер, [1] выставляя напоказ нижние зубы.
– У меня нет денег.
– Да не в лавке же их покупать. Ты знаешь место, где можно набрать красивых диких цветов. Ты ведь всегда приносишь их маме, – заметила Селия, и в ее последней фразе Лотти уловила явственные нотки обиды.
Девушки соскользнули со скамейки и направились в конец парка, где кованые перила обозначали начало горной тропы. Лотти часто сюда наведывалась летними вечерами, когда шум и подавленная истерия в доме Холденов становились невыносимыми. Ей нравилось слушать крики чаек и коростелей, носившихся над головой, и напоминать себе, кто она такая. Миссис Холден сочла бы подобное самокопание неестественным или, по крайней мере, проявлением излишней снисходительности к собственной персоне, поэтому небольшие букетики цветов, собранные Лотти, служили полезной страховкой. Почти десять лет жизни в чужом доме также привили ей некую житейскую мудрость, способность адекватно реагировать на возможные домашние неурядицы, что никак не вязалось с ее юным возрастом. Важную роль играло и то, что Селия никогда не видела в ней конкурентку.
– Заметила, сколько шляпных коробок внесли в дом? Семь, никак не меньше, – сказала Селия и наклонилась к цветку. – Как тебе этот?
– Нет, эти сразу завянут. Набери фиолетовых. Там, у большого валуна.
– У нее, должно быть, куча денег. Мама говорит, нужно целое состояние на ремонт. Она разговаривала с малярами, и те признались, что это настоящий свинюшник. Там ведь никто не жил с тех пор, как Макферсоны переехали в Гэмпшир. Сколько прошло?.. Девять лет?
– Не знаю. Никогда не была знакома с Макферсонами.
– Скучная пара. Дальше некуда. Она носила обувь девятого размера. Если верить миссис Ансти, в доме не осталось ни одного приличного камина. Все разворовали.
– И сад совершенно зарос.
Селия остановилась:
– Откуда ты знаешь?
– Бывала там несколько раз во время прогулок.
– Ах ты хитрюга! Почему меня не взяла с собой?
– Тебя никогда не тянуло прогуляться. – Лотти посмотрела мимо нее на грузовой фургон, испытывая прилив волнения. Они давно привыкли к появлению новых людей: как-никак Мерхем – сезонный городок. Сезоны здесь определяют приезжие, которые прибывают и убывают, словно морские приливы и отливы. Но перспектива заселения большого дома наполнила последние две недели радостным ожиданием.
Селия вновь занялась цветами. Пока перебирала их в руке, ветер приподнял ее волосы золотистой волной.
– Думаю, я ненавижу отца, – вслух произнесла она, неожиданно устремив немигающий взгляд куда-то вдаль.
Лотти оцепенела. Она не считала себя вправе обсуждать ужины Генри Холдена с его секретаршей.
– Мама так глупа. Просто делает вид, что ничего не происходит. – Короткую паузу прервал резкий крик чаек, кружащих над их головами. – Господи, жду не дождусь, чтобы отсюда уехать, – наконец сказала она.
– А мне здесь нравится.