Вилла «Аркадия»

– Да, но тебе не приходится смотреть, как твой отец ведет себя как полный идиот. – Селия повернулась к Лотти, вытянув руку с букетом. – Ну вот. Как ты думаешь, этого хватит?
Лотти взглянула на цветы:
– Ты действительно хочешь туда пойти? Чтобы поглазеть на ее вещи?
– О, а ты как будто не хочешь, мать настоятельница?
Девочки улыбнулись друг другу и помчались обратно к городскому парку. Их юбки и кардиганы развевались на ветру.
* * *
Подъездная аллея к вилле «Аркадия» когда-то была круговой. Оставшиеся соседи еще помнили процессии из длинных автомобилей, которые замирали, скрипнув гравием, перед парадным входом, а затем продолжали двигаться по изящному кругу и выезжали на дорогу. Раньше это был приметный дом, расположенный между железнодорожными путями (эта особенность была столь важной, что все дома в Мерхеме рекламировались как «внутренний» или «внешний»). Построил его Энтони Грешем, старший сын уолтонских Грешемов, когда вернулся из Америки, где заработал себе состояние, создав какую-то деталь к двигателю, которую приобрела компания «Дженерал моторс». Вилла, как он напыщенно заявил, должна напоминать жилище кинозвезды. Он видел особняк в Санта-Монике, владелицей которого была известная актриса немого кино: длинный, низкий, белый, с огромными окнами и маленькими окошками в виде иллюминаторов. Такой дом внушал мысль о блестящем обществе, новых мирах и смелом, ярком будущем (будущее, по иронии судьбы, ему не принадлежало: он погиб в возрасте сорока двух лет под колесами «лендровера»). Когда строительство дома было наконец завершено, некоторые жители Мерхема пришли в ужас от его авангардности и в кулуарах сетовали, что он как-то не совсем «вписывается». Поэтому, когда несколько лет спустя его следующие владельцы, Макферсоны, выехали и дом остался пустовать, некоторые старожилы испытали странное облегчение, хотя и не признавались в этом. Северная сторона подъездной аллеи успела полностью зарасти: колючие кусты ежевики и бузины преждевременно обрывали ее у ворот, за которыми когда-то начиналась пляжная тропинка. И вот теперь водители фургонов скрипели коробками передач и ругались, пытаясь после разгрузки разъехаться со стоявшей позади машиной и выбраться обратно на аллею.
Лотти и Селия постояли немного, наблюдая, как краснолицые потные грузчики заносят мебель. Неожиданно из дома выбежала высокая женщина с длинными каштановыми волосами, собранными сзади в строгий узел.
– Стойте! Погодите секунду! – крикнула она, помахав связкой ключей. – Я передвину машину к черному ходу!
– Думаешь, это она? – прошептала Селия, которая почему-то сразу нырнула за ближайшее дерево.
– Откуда мне знать? – Лотти даже перестала дышать. Внезапное замешательство Селии заставило ее почувствовать неловкость.
Они крепче прижались друг к другу и выглядывали из-за ствола, обеими руками придерживая пышные юбки, чтобы те не раздувались.
Женщина села за руль и огляделась, словно раздумывая, что именно следует сделать дальше. Затем, страдальчески закусив губу, повернула ключ зажигания, поборолась с рычагом скорости, сделала глубокий вдох и резко подала назад, с оглушительным грохотом въехав в решетку радиатора стоящего фургона.
Последовала короткая тишина, потом кто-то из мужчин громко выругался и зазвучал продолжительный гудок. Женщина подняла голову, и девушки поняли, что она, похоже, сломала нос. Кровь была повсюду: на светло-зеленой блузе, на руках, даже на руле. Женщина посидела немного, видимо оглушенная, но быстро пришла в себя и посмотрела вниз в поисках чего-нибудь способного остановить кровотечение.
В следующую секунду Лотти осознала, что бежит по заросшей лужайке, зажав в руке носовой платок.
– Вот, – сказала она, добежав до женщины одновременно с орущими людьми, которые начали собираться вокруг машины. – Возьмите. Откиньте голову назад.
Селия, поспешившая за Лотти, глянула в забрызганное лицо женщины.
– Вы очень сильно ударились, – сказала она.
Женщина взяла платок и повернулась к водителю грузовика:
– Простите. Я просто никак не могу освоить переключение скоростей.
– Вам вообще не следует садиться за руль, – заявил мужчина. Его мощное тело со всех сторон выпирало из-под темно-зеленого фартука. В руках он держал то, что осталось от передней фары. – Вы даже не глянули в зеркало заднего вида.
– Я думала, что включила первую. Она очень близко расположена к задней передаче.
– У вас отлетел бампер, – взволнованно сообщила Селия.
– Это даже не мой автомобиль. О боже!
– Взгляните на эту фару! Теперь придется менять весь блок. Потрачу время и деньги.
– Понимаю. – Женщина скорбно кивнула.
– Послушайте, оставьте даму в покое. Она пережила сильный шок. – У дверцы машины появился темноволосый мужчина в светлом льняном костюме. – Просто скажите мне, каков ущерб, и я все улажу. Френсис, ты сильно пострадала? Врача вызвать?
– Ей не следовало садиться за руль, – качая головой, повторил шофер.
– А вам не следовало останавливаться так близко! – выпалила Лотти, возмущенная отсутствием сочувствия с его стороны.
Шофер даже не взглянул в ее сторону.
– Мне так жаль, – пробормотала женщина. – О боже! Что стало с моей юбкой!
– Так сколько? Пятнадцать шиллингов? Фунт? – Молодой человек начал отсчитывать банкноты из пачки, достав ее из внутреннего кармана. – Вот, забирайте. И пятерка сверху за беспокойство.
Шофер сразу успокоился. Скорее всего, он даже не владелец фургона, подумала Лотти.
– Что ж, ладно, – кивнул он. – Думаю, теперь все в порядке. – Он быстро убрал деньги, дальновидно прикинув, что лучше не искушать судьбу. – Раз так, мы продолжим. Пошли, ребята.
– Погляди на ее юбку, – прошептала Селия, подтолкнув подругу локтем.
Юбка Френсис с ярким принтом ивовых деревьев доходила почти до щиколоток и выглядела на удивление старомодно.
Лотти невольно занялась изучением остального наряда женщины: туфли чуть ли не Эдвардианской эпохи, длинная нитка круглых янтарных бус…
– Богема! – прошипела она.
– Давай, Френсис. Нужно зайти в дом, пока ты не залила весь салон кровью. – Молодой человек сунул в рот сигарету и, осторожно поддерживая женщину за локоть, помог ей вылезти из машины.
Она направилась к дому, потом резко обернулась:
– Ой, ваш прелестный платочек. Я запачкала его кровью. – Она взглянула на него. – Вы из местных? Прошу вас, зайдите в дом, выпейте чая. А мы тем временем попросим Марни замочить его. Это самое меньшее, что я могу сделать. Джордж, позови Марни, а то я могу тебя забрызгать.
Лотти и Селия переглянулись.
– Это было бы чудесно, – сказала Селия.
И только когда за ними закрылась дверь, Лотти вспомнила, что цветы они оставили на дорожке.
* * *
В главном холле Селия уже не казалась такой уверенной. Более того, она так резко затормозила, что Лотти, отвлекшись на минуту, больно ткнулась носом в ее затылок. Это произошло не столько из-за врожденной нерешительности Селии (которую малыши в семье прозвали Острые Локотки), сколько из-за того, что она оказалась перед огромной картиной, прислоненной к изогнутым перилам лестницы прямо напротив входа. На этой картине, написанной маслом в пастозной технике, была изображена лежащая обнаженная женщина. Судя по позе, не из скромных, решила Лотти.
– Марни! Марни, ты там?! – крикнул Джордж, шедший впереди по плиточному полу мимо громоздившихся ящиков. – Марни, не могла бы ты принести нам теплой воды? Френсис больно ударилась. И нельзя ли между делом приготовить чай? У нас гости.
Из соседней комнаты послышался приглушенный ответ, хлопнула дверь. При отсутствии ковров и мебели звук усиливался, отражаясь от каменного пола в почти пустом помещении. Селия вцепилась в руку Лотти.
– Как ты думаешь, нам остаться? – прошептала она. – Какие-то они… несерьезные.
Лотти озиралась по сторонам: множество огромных картин, свернутые ковры у стены, похожие на согбенных старцев, африканские деревянные фигурки женщин с раздутым животом. Совсем не похоже на те дома, что она знала: дом ее родной матери – тесный, темный, забитый дубовой мебелью и дешевыми фарфоровыми побрякушками, насквозь пропахший угольной пылью и вареными овощами, не знающий покоя от игр соседской ребятни и шумного движения на улице; жилище Холденов – приземистый, удобный, семейный дом в псевдотюдоровском стиле, ценный не только тем, что в нем размещено, но и своей историей. Мебель в доме была унаследована, и к ней полагалось проявлять почтение – даже большее, чем к его обитателям. Запрещалось ставить на нее чашки, а детям – спотыкаться об нее. Все это, как говорила миссис Холден, полагалось «передать дальше», словно они сами были просто охранниками этих деревяшек. Дом постоянно готовили для кого-то: прибирали к приходу «дам», наводили порядок для доктора Холдена «к его возвращению с работы», а миссис Холден была этаким хрупким маленьким королем Кнудом, [2] отчаянно старавшимся избавиться от неистребимой грязи и вечного беспорядка.