Тайна

Мальчик замолчал, замер, прижавшись к деду, лбом вдавившись в его плечо. Потом поднял на него глаза. Он уже не плакал.
- Хорошо, дедушка, пусть Ральфу сделают укол. Я не хочу, чтобы он мучился.
И потом мужественно сидел возле старого пса, гладил его по голове, пока тот не закрыл глаза. И тогда мальчик снова тихо заплакал. Виктор Борисович не знал, как помочь этому безутешному горю.
Через несколько дней Арсеньев принес внуку лохматого толстого щенка на коротеньких пухлых ножках, забавного, неуклюжего. Витюша улыбнулся грустно, погладил щенка и сказал деду: «Можно я не буду называть его Ральфом? Ведь Ральф только один, и его нельзя заменить. Я лучше назову его Джеком. Я буду его любить, но только не сразу. Хорошо, дедушка?»
- Конечно, малыш, - ответил Виктор Борисович. И удивился этой верности, этой преданности, этой бескорыстности детской любви.
Как воспримет мальчик то, что будут говорить о его деде? Он такой чувствительный, ранимый.
Нет, ни единая душа не должна знать о том, что случилось тогда в тайге, ни единая душа. Он не должен этого допустить…
Он никому не сказал ни слова. Послушно высылал деньги. Но, в конце концов, у него не выдержали нервы. Жить, каждый день, ожидая удара, стало невыносимо. И он послал в город, из которого приходили последние письма, и в котором по странному, настораживающему его обстоятельству жили те трое, что были участниками той далекой трагедии, после стольких лет вдруг отозвавшейся эхом, Костю Семенова, своего охранника и шофера, верой и правдой служившего Арсеньеву несколько последних лет.
Виктор Борисович любил этого парня. Конечно не как сына… Все-таки определяющим в его любви к детям и внукам было чувство родной крови. Но он был привязан к этому парнишке. Он привык к тому, что когда он садился утром в свою машину, его встречал приветливый голос, улыбающиеся темные глаза. Костик мог развеселить уставшего шефа остроумной шуткой или особенно смешным анекдотом. Он по-настоящему был предан Виктору Борисовичу, уважал его, дорожил его мнением.
Не рассказывая ничего подробно, Арсеньев объяснил, что Костя должен выполнить поручение, - очень важное поручение, - и что от того, насколько правильно Костя выполнит это поручение, зависит благополучие и даже жизнь его шефа.
Косте должен проверить информацию, которую Виктор Борисович собирал с того дня, когда получил первое письмо.
Арсеньев помнил это мгновенье: смятый конверт, незнакомый почерк… У него запрыгали строчки перед глазами, кровь бросилась в лицо, сильно забилось сердце. Он не верил своим глазам. Это не могло быть правдой. Кто, кто мог узнать? Кто?
Потом он постарался взять себя в руки, попытался размышлять хладнокровно. Но ему это плохо удавалось. Казалось, что сейчас потеряет сознание, не хватало воздуха. Он схватился за сердце, повалился в кресло. - Тихо, тихо, - шептал он себе, - надо успокоиться, надо подумать…
Может быть, это просто шутка, - успокаивал он себя, - злая, неумная шутка? Кто-то из тех троих решил разыграть его. Шутник… Попадется он ему в руки. Или кто-то решил таким образом заработать на нем? Опять же, кто-то из тех троих - больше некому. Никто не мог видеть и знать о том, что случилось… Они были только вчетвером в том лесу… И тот лесник… И медведь где-то в кустах…
- А что если, – вдруг захолонуло сердце, - и вправду кто-то видел? Господи! Господи, за что? За что? Ведь он оступился всего один раз. И столько лет потом пытался искупить свою вину. Помогал старикам, детям, обездоленным. Неужели все напрасно? Неужели теперь все раскроется? Как он посмотрит в глаза дочерям, Вере? Что он скажет Витюше? Господи! Нет! Нет! Надо успокоиться. Надо взять себя в руки. Он должен все узнать. Он начнет писать, делать запросы, все выяснит. Все еще уладится, все будет хорошо. Но где-то в самой середине сердца тонкой иглой пронзало нет, не будет, не будет все как прежде! Все кончено!..
Виктор Борисович выделил Косте путевку на Черноморское побережье как премию за добросовестный труд. И Костя поехал.
Он успел прислать две телеграммы. До востребования, как они и договаривались.
Через несколько дней Костя погиб. Разбился на машине.
Вслед за известием о гибели Кости пришло последнее письмо, в котором Виктору Борисовичу приказывалось приехать в далекий южный город для последнего решающего разговора. И была названа окончательная цена его дальнейшей спокойной жизни.
Он стал жаловаться на усталость, засобирался в санаторий.
Ему показалось, что Иван заподозрил неладное. Слишком большие суммы стали пропадать, и не только с личных счетов Арсеньева. Он пытался вызвать тестя на откровенный разговор, но тот только вяло отговаривался.
На прямое противодействие у Виктора Борисовича сейчас не хватало сил. От того, что он ни с кем не мог поделиться, у него было странное ощущение, что он потерял опору, словно парил в воздухе, в невесомости, в черной и холодной пустоте. Он чувствовал себя опустошенным, у него не было сил бороться с неизбежным, и он примирился с навязчивым ощущением того, что едет, чтобы не вернуться.
2 Провожать себя в аэропорт он не разрешил.
Простились на крыльце.
Он поцеловал дочерей, жену, внучек. Пожал руку зятьям, вглядываясь в их лица – ясное, чуть рассеянное Иннокентия и серьезное, напряженное Ивана, и уже с каким-то отстраненным равнодушием думал: кто же из них станет во главе его дела? Конечно, временно станет, до совершеннолетия Витюши. В завещании, которое хранилось у нотариуса, он все оставил внуку. Только он будет владеть тем, что создал его дед.
Виктор Борисович присел перед внуком на корточки. Мальчик обнял его.
- Деда, приезжай скорей.
- Конечно, родной, я очень скоро приеду.
Он крепко поцеловал мальчика.
Пошел к машине, обернувшись на прощанье, словно запечатлевая в памяти семейное фото.
Дочери настояли на том, чтобы отец взял с собой на отдых охранника Алексея. После долгих уговоров Виктор Борисович сделал вид, что согласился. У него не было сил спорить.
Этот новый охранник - Леша, так представился он в день их первой встречи, протянув огромную ладонь, и по-детски улыбнувшись широкой щербатой улыбкой, - казался полной противоположностью Кости. Светлые волосы ежиком, голубые глаза, крепкая толстая шея, в которую неизменно упирался взглядом Виктор Борисович, когда иногда пересаживался на заднее сиденье машины после особенно трудного дня. «Хороший парень…», - сказал Виктор Борисович Ивану, который и посоветовал взять Алексея на работу, но сам все время тосковал по веселому взгляду черных глаз, по улыбке, встречающей его в прежние, такие спокойные, дни.
По дороге в аэропорт Виктор Борисович молча смотрел в окно. Алексей начал было рассказывать что-то своей службе в армии, но Виктор Борисович молчал, и парень тоже вскоре умолк.
За окном машины мелькал знакомый пейзаж – желтые квадраты полей, темный лес, синеющий остроконечными верхушками сосен. Сколько раз прежде любовался Арсеньев этой картиной, сколько раз наполняла она его любовью к этой земле, на которой он родился, которую изучил вдоль и поперек, которая дала ему все, что он имел. Где-то там за темной грядой леса еще стоит его родная деревенька, покосившаяся избушка, в которой он жил с матерью и сестрами… И всякий раз, когда он уезжал, он с радостью думал о том, что скоро вернется к этим полям и к этим соснам. Но сейчас ему снова показалось, что больше он не вернется, и он жадно глядел на тихий свет закатного солнца, на медленно плывущие по розовеющему небу облака, на темную полосу леса… словно в последний раз…
В аэропорту Алексей стал вынимать из машины чемоданы. Виктор Борисович взял чемодан из его рук.
- Ты можешь ехать домой!
- Что? – на круглом простоватом лицо появилась растерянность.
- Езжай домой!..
- Но…
- Я полечу один!..
Алексей свел короткие белесые брови к переносице.
- Я не понимаю…
- Тебе и не нужно ничего понимать, - устало сказал Виктор Борисович. – Вот возьми деньги, поезжай домой и не показывайся несколько дней, пусть все думают, что ты поехал со мной.