Летние обманы

  
6
 
На другой день Кейт только вечером спросила его, почему не работают телефон и Интернет. По утрам она ни на что не отвлекалась от работы и только к середине дня принималась проверять электронную почту.
— Сейчас посмотрю.
Он встал, поковырялся в распределительных коробках, повозился с кабелями и ничего не обнаружил.
— Я могу завтра съездить в город и позвать мастера.
— Тогда у меня опять полдня пропадет. Лучше подожди. Иногда техника сама собой приходит в порядок.
Прошло несколько дней, но техника сама собой так и не пришла в порядок. Тут уж Кейт начала его торопить:
— И если поедешь завтра с утра, то узнай, нет ли здесь хоть какой-нибудь сети, которой мы можем воспользоваться. Без мобильника все-таки совершенно невозможно.
Они сами сначала радовались, что у них в доме и на участке звонки по мобильнику не принимаются. Что здесь до них никто не может дозвониться и в любой момент куда-нибудь вытребовать. Что в какие-то часы они не снимали трубку обыкновенного телефона и не установили у себя автоответчика. Что им не приносили почту, а они сами ее забирали. А теперь вдруг Кейт понадобился мобильник?
Они лежали в кровати, и Кейт выключила свет. Он зажег лампу:
— Ты правда хочешь, чтобы опять стало как в Нью-Йорке?
Не слыша ответа, он не мог решить — то ли она не поняла его вопроса, то ли не хочет отвечать.
— Я хотел сказать…
— В Нью-Йорке секс был лучше. Нам не терпелось дорваться друг до друга. А здесь… Здесь мы словно давно женатые: ласка есть, а страсти уже нет. Словно мы растеряли страстность.
Он огорчился. Да, их секс стал спокойнее — спокойнее и нежнее. В Нью-Йорке они набрасывались друг на друга с лихорадочной жадностью, и в этом была своя прелесть, как и вообще в городской жизни с ее лихорадкой и жадностью. Здесь и там их секс был таким же, как жизнь, которую они вели, и если Кейт соскучилась по лихорадочной жадности, то, наверное, этого ей не хватает не только в сексе. Неужели покой ей был нужен только затем, чтобы написать свою книгу? Может быть, закончив книгу, она теперь готова покончить и с сельской жизнью? Его огорчение сменилось страхом.
— Я бы и сам рад почаще с тобой спать. Мне часто хочется ворваться к тебе в комнату, схватить тебя в охапку, чтобы ты обняла меня за шею и я бы отнес тебя на кровать. Я бы…
— Знаю. Я не в том смысле это сказала. Вот закончу книжку, и тогда все опять будет хорошо. Ты не тревожься.
Кейт пришла к нему в объятия, и они спали друг с другом. Когда он наутро проснулся, она уже не спала и смотрела на него. Она ничего не сказала, и он тоже повернулся к ней лицом и стал молча на нее смотреть. Он не мог прочесть у нее по глазам, что она думает и чувствует, и только старался не выдать себя, чтобы она по глазам не увидела его страха. Вчера он не поверил ее словам, будто она сказала это не в том смысле, не верил и сегодня. Его страх был полон неутолимого желания. Ее темноглазое лицо с этим высоким лбом, надменно вскинутыми бровями, длинным носом, крупным ртом и подбородком, то гладким, то, смотря по настроению Кейт, напрягшимся или наморщенным, представляло собой тот ландшафт, среди которого жила его любовь. В нем ей было радостно и светло, когда лицо Кейт открыто обращалось ему навстречу, и тревожно, когда оно враждебно замыкалось при его приближении. «Лицо, — подумал он. — Всего лишь одно лицо, а заключает в себе все многообразие, какое мне требуется и какое я способен вместить». Он улыбнулся. Она, глядя на него все так же молча и серьезно, наконец обняла его за спину и притянула к себе.
  
7
 
По дороге в город он остановился у поваленного дерева и столба с оборванным телефонным проводом. Там, где он вчера буксовал, на дороге остались рытвины от колес, он их заровнял.
Все выглядело так, будто случилось само собой. Можно было ехать в город извещать телефонную компанию. Пока еще никто не мог его ни в чем упрекнуть. Но если он не известит телефонную компанию, его тоже нельзя будет ни в чем упрекнуть. Положим, он не видел упавшего дерева и оборванного провода. Да и откуда ему было про это знать? Техник, который проводил в их дом кабель и устанавливал компьютеры и которого он взялся оповестить, и сам по дороге увидит, что случилось. Или не увидит.
Техника он не застал в мастерской. На двери висела записка, что он уехал по вызову и скоро вернется. Но записка уже пожелтела, а сквозь немытое стекло было не разглядеть, работает сейчас мастерская или закрылась на отпуск, а то и на всю зиму. На столах стояли телефоны и компьютеры, лежали кабели, штекеры, отвертки.
В магазине, кроме него, не было других посетителей. Владелец заговорил с ним и рассказал, что в следующее воскресенье состоится городской праздник, и спросил, не придет ли он тоже? И жену, и дочку, может быть, привезет?
Он ни разу не приезжал в магазин с Кейт и Ритой и ни в одну лавку или ресторан с ними не заходил. Иногда они вместе проезжали через город, и только. Что еще известно о них владельцу магазина?
И тут он увидел в «Нью-Йорк тайме» портрет Кейт. Ей присудили премию. В газете сообщалось, что ее не было на вручении, премию за нее получила представительница ее литературного агентства. Редакция не смогла связаться с Кейт, чтобы услышать ее комментарии.
Что же, владелец магазина не читал газету? Не узнал Кейт на фотографии? Он не рассмотрел Кейт как следует, когда они проезжали с ней через город? Может быть, кто-то рассмотрел ее получше, когда она проезжала здесь на машине, и теперь узнал на снимке? Неужели кто-нибудь позвонит в «Нью-Йорк тайме» и расскажет, где можно найти Кейт? Или свяжутся с издателем «Уикли геральд», в котором еженедельно наряду с рекламой печатаются короткие сообщения о преступлениях и авариях, торжествах по поводу открытия новых учреждений, даются объявления о юбилеях, свадьбах, рождениях и смертях?
Рядом с прилавком лежало еще три экземпляра «Нью-Йорк таймс». Он бы с удовольствием купил все три, чтобы не досталось никому другому и никто не прочитал бы этой статьи. Но это насторожило бы владельца магазина. Так что он купил только один экземпляр. Заодно он купил небольшую бутылку виски, которую владелец магазина упрятал в коричневый бумажный пакет. Направляясь к машине, он увидел сложенные в штабель синие стойки и перекладины полицейского ограждения, приготовленные для того, чтобы огородить во время праздника главную улицу. Он еще раз подъехал к мастерской и снова никого не застал. Можно будет сказать, что он заходил туда, но безуспешно.
Вынутую из почтовой ячейки почту он даже не стал просматривать, а не глядя засунул за треснувшую подкладку солнцезащитного козырька. Он снова доехал до панорамной площадки, остановился и открыл бутылку. Виски обжег ему рот и глотку, он поперхнулся и рыгнул. Глядя на коричневый бумажный пакет с бутылкой в своей руке, он невольно вспомнил городских бродяг в Нью-Йорке, которые, сидя на скамейках в Центральном парке, пили из коричневых бумажных пакетов. Потому что не сумели сберечь свой мир.
В прошлый раз, когда он тут останавливался, лес полыхал яркими красками. Сегодня осень отгорела и краски поблекли и померкли в дымке тумана. Он опустил стекло и вдохнул прохладный, сырой воздух. От так ждал зимы, предвкушая радость зимовки в новом доме, вечеров у камина и как они вместе будут мастерить игрушки к адвенту  [10], чтобы украсить венок, потом украшать елку, как будут печь яблоки и варить глинтвейн. Он радовался, думая, что у Кейт будет тогда больше времени для него и для Риты.
Радовался он и нью-йоркским друзьям, которых зимой они наконец пригласят погостить. Настоящих друзей: Питера и Лиз, Стива и Сьюзен, а не свору литературных агентов, издательских работников и представителей средств массовой информации, с которыми познакомились на каких-то банкетах и приемах. Питер и Лиз были писателями, Стив — преподавателем, а Сьюзен делала бижутерию, эти люди были единственными, с кем они всерьез говорили о причинах, почему решили переехать за город. И только им они сообщили свой новый адрес.