Кремлёвские тайны
– Нету его. Убили Санька, – рассеянно отозвалась Катюша, которая и не вслушивалсь в мой наркотический бред, но отреагировала на знакомую фамилию.
– Пушш… кышшш… – она меня сбила с какой-то очень важной мысли, и теперь слова в моей голове рассыпались на слоги и буквы. А как их собирать-то?
– А, я понял, – жеманно протянул этот остолоп Маратка. – Это твой новый арт-проект.
– Да, сырой пока, – Катюша только поддерживала разговор, а сама шарила глазами по залу.
– Эклектическая импровизация. В стиле раннего Диброва. Веселая была шняга, зря ее забросили. Пожалуй, возьмусь за это, – угодливо заулыбался Маратка, – сколько хочешь за идею? Или будешь сама рулить?
– Полста, и все концы твои. Моя фамилия скромно в титрах.
– Лады, я к тебе присылаю свою команду.
– Присылай… А Хашим-то здесь? Почему я его не вижу?
– Здесь, за тряпочкой примостился.
Мы пошли дальше. Ноги мои заплетались, зато сознание мое прояснилось и дополнилось космическим глубинами. Полезли всякие формулы, музыка, афоризмы. Жизнь людей предстала передо мной во всей своей неприглядной и наивной простоте. И уж такая ерунда, как загадка Вована стала мне ясна как дважды два. Но сказать я ничего не могла, – язык ворочался, губы открывались, из горла шло мычание, но вместе все это никак не вязалось. Но зато можно телепатировать. Чего хочешь и кому хочешь.
Мы зашли за занавеску и открыли маленькую дверцу – точно такую же, из которой утром выскочил Борис Ваграныч. Хихи, Борис Ваграныч, привет!
(– Кто здесь? – Борис Ваграныч испуганно оглядывается в своем еще не обустроенном офисе в Лондоне.
– Потом поговорим…)
Мы были в отдельном кабинете, без каких-то там особых примет и излишеств.
Стоял низкий столик с фруктами и графинчиками. На диване сидел лысый дядька, лицо которого было украшено большими, как у Брежнева, бровями. Внутри его таился хорек. Саблезубый. Он мирно потягивал винцо и листал журнальчики.
– А, Катюша, – он поднял бокал, – я есть как раз вспоминай тебя. Как это по-русски – легкий на поминках, да? Ну, кого ты привел? Ой, да это какой-то это… лахурдо… я правильно сказал? Ты обмануть меня хочешь, да? Ой, она еще и обдолбатый.
– Хашим, никакого обмана. Журналистка она. Просто я покурила, а она в машине сидела. Вот и развезло ее.
– А, ну тогда я понимай.
Хашим встал и принялся меня аккуратно щупать и осматривать. Осмотрел ногти. В зубы поглядел. Оттянул веки. Снял шляпку, сунулся носом мне за ухо, прямо в волосы, и втянул носом воздух. Нахлобучил шляпку обратно.
Я только хихикала в ответ – язык отказывался произносить слова. Он уселся обратно на диван, хлебнул винца, и принялся буровить меня взглядом. От него исходил вязкий и приторный запах Востока и аура черной смерти.
– Не тяни кота за органы чувств, – поторопила его Катюша.
– Здоровый она. Без никакой анализ видно. Кровяное молоко – так по-русски, да? Но ты сказала – она женщин-журналист? Ее искать будут.
– Не будут.
– Ладно, верю тебе. Сколько хочешь за нее?
– Пятьдесят.
– Идет.
– Завтра заберешь.
– Эээ, какай-такай завтра. Ты сейчас ночную жизнь туда-сюда делать будешь. Я тебя знаю – завтра от нее тряпка останется. Двадцать.
– Внтури-то все цело будет.
– Это только если она спокойно спать будет в свой кроватка. А разве она будет? Разве в кроватка? Разве спать? К утру внутрь в этих почках будет адреналин, гормон всякий ненужный. В других местах тоже всякая дрянь будет. И еще неизвестно, чего вы её накачаете. А я ведь доверчивый, не гляжу-беру. Двадцать пять специально для тебя.
– Тридцать.
– Идет.
– Ай, какая хорошая у вас страна! – зацокал хлебалом Хашим. – Как хорошо здесь делать бизнес, как все быстро решается, не то, что с этими сербами. Как тебя зовут, пери?
– Я ваш новый арт-проект, – выпалила я совсем не то, что хотела.
– Ай, она и веселый к тому же. Скажи, красавица, ты может еще и девственник?
– Месс менд! – ответила я, – монгол шуудан!
– Упс! – вдруг сказала Катюша, – Как же я не подумала… Так, все отменяется.
– Не понял, – поднял густые брови Хашим, – что отменяется?
– Все отменяется. Отцепись от девки.
– Как это отменяется? Так дела не делаются. Это отшень плёкхо. Как это по-русски – каффно.
– Отменяется, я сказала. Мы уезжаем.
– Ай, Катюша, ты ведь меня совсем обижаешь.
– Я завтра тебе другую привезу.
– Не обманешь?
– Ты же знаешь, если я говорю, то не зря. Если говорю отцепись, значит надо отцепиться. Если говорю привезу, значит привезу.
– Окей. За пытнадцать. Патамушта упущенный прибыль.
– Ладно, пусть будет пытнадцать, упырь.
– Только чтобы та здоровый был. Как эта. Верю тебе.
– Еще бы ты мне не поверил, куда ты денешься, чурка – эти слова были уже произнесены на выходе.
Снова сорвались куда-то.
Была уже ночь, движение ослабло и машина неслась почти не останавливаясь на светофорах. Я безвольной колбасой болталась на сиденье, тупо созерцая плывущее вокруг море огней. Постепенно их становилось все меньше. Кайф быстро уходил, его сменяла усталость. Я уже не сопротивлялась, погрузилась в транс и отключилась. Последнее что я зафиксировала, это то, как Катюша переговорила по телефону с каким-то Степаном.
На этот раз не было никаких секретных туннелей – мы приехали на окраину Москвы, пронеслись мимо каких-то ТЭЦ, в гущу мрачных брошенных заводских корпусов и всяких недостроенных зданий. Около одного из них Катюша остановилась и вышла, гремя ключами. Мощный свет фар ее машины освещал бетонный забор и потрепанный щит во словами «Институт… Строительство ведет СМУ-120… Срок сдачи объекта 1991… Прораб А.Геворкян». За забором высилось какое-то необитаемое здание, с частично разбитыми стеклами. Его фасад украшал обветшалый и выцветший плакат с восторженной надписью, что-то там насчет прелестей коммунистического труда.
Катюша открыла ворота, вернулась и мы въехали во двор института, напоминавшего изнутри огромный квадратный колодец. Ночь была безлунная и ничего толком не было видно.
Катюша потащила меня за собой.
– Куда это мы? – спросила я, чуя совсем уж неладное. Весь кайф окончательно выветрился.