Позавчера и послезавтра

Я вышел на середину комнаты, сделал свое лицо открытым и приятным и произнес: 
- Начинаем концерт ансамбля "Взвейтесь кострами!..". Художественный руководитель - Виктор Макарович Караваев! Дирижер Маргарита Васильевна... Я не помню ее фамилию. 
- Все равно прозвучало очень красиво, - сказала мама. - Да, Лукьянов у нас - голова! Сразу вошел в контакт с профсоюзами. Все поставил на деловую основу. Я думаю, дней через пятнадцать наш проект осуществится. 
- Я был уверен, что мама отыщет выход, - сказал отец. - Если надо помочь, для нее не существует непреодолимых джунглей и лабиринтов! 
Когда маме удается в очередной раз "починить пробки" (так у нас дома называются все мамины действия, связанные с починкой, помощью и розысками), отец всегда выглядит именинником. Он бывает счастлив и оттого, что мама что-то исправила, кому-то помогла, но главным образом, мне кажется, оттого, что мама опять проявила себя одаренной натурой, чем он так гордится. 
- Только не повторяй моей обычной ошибки: не рассказывай об этом Виктору Макаровичу раньше времени, - продолжала мама. - Ты знаешь, что я суеверна! 
- А мне кажется, надо ему сказать, - возразил папа. - Пусть знает, что кто-то волнуется за него, хлопочет... Сам этот факт будет ему приятен. Для него важны не только результаты наших усилий, но и наши намерения. Он понимает, что результаты могут от нас не зависеть... 
- Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена! - сказал я. 
- Это когда благие намерения осуществляются не благими средствами, ответил отец. 
- Как раз это и было... 
- Когда? - удивился отец. 
Я не ответил на его вопрос. Вместо этого я воскликнул: 
- Сейчас же надо сообщить Виктору Макаровичу! Чтобы он не страдал ни одного лишнего часа. Мама с Лукьяновым своего добьются. Я абсолютно уверен! 
- И я, - сказал папа. 
Виктора Макаровича дома не оказалось. К двери была приколота записка: "Я у Димули". Значит, он ждал кого-то... 
Не кого-то, а только меня! Потому что только я знал, что Димулю зовут Димулей. 
Я ринулся обратно к своему дому. Ведь Димуля, Римма и Мандолина жили в соседнем подъезде. 
Дверь мне открыл Володька. 
Он не упал в обморок от радости, что увидел меня. Он посмотрел так, будто я приходил к нему каждый день в это самое время. У меня же вид был, наверно, такой торжественный, я так горел нетерпением поскорей рассказать всем мамину новость, что Володька спросил: 
- Что с тобой? 
- Ничего... Сейчас узнаешь! 
- Проходи, - сказал он. - Есть хочешь? 
И пошел на кухню. 
- Куда ты?! - воскликнул я. - Сначала послушай... 
- Подожди немного. У меня пригорит... 
Мандолина был хозяйственным парнем. 
Перед первым отчетным концертом он очень волновался, конечно, но все же заметил, что у Лешки из средней группы на куртке оторвана пуговица. 
- Хочешь, пришью? - спросил он. 
- А нитки с иголкой? 
- Найдутся. 
Оказалось, что у Маргариты Васильевны действительно есть и то и другое. 
- - А пуговица? - спросил Лешка. 
- От заднего кармана брюк оторвем. Там никто не увидит. 
Он оторвал и пришил. 
Когда я сообщил об этом маме, она сказала: 
- Значит, в будущей своей семье он будет играть те же две роли, которые я исполняю в нашей. 
- Какие две? - спросил я. 
- Мужчины и женщины! 
Володька не любил восклицаний и суеты. Когда в день концерта его вызвали на "бис", он вышел так, будто ребята из нашей школы не надрывались и не выходили из себя от восторга. Казалось, он был наедине со своей мандолиной. 
Сел, снова склонился над ней, как над ребенком, и во второй раз заиграл "Дунайские волны". 
Я, конечно, не сказал ему о том, что наша школа выполняла данное мне обещание. Он бы этого не простил... 
Мне хотелось, чтобы в момент, когда я буду объявлять свою новость, все были в сборе. Поэтому я подождал в коридоре, пока Володька не появился с огромной кастрюлей в руках. 
- Будем есть суп, - сказал он. - Есть хочешь? 
- Сейчас вам будет не до еды. Не до супа! - сказал я. - Вот если бы было шампанское!.. 
Володька взглянул на меня с недоумением. 
- Потерпи! Сейчас узнаешь! - сказал я. Хотя знал, что Мандолина был очень терпелив и мог ждать сколько угодно. 
Мы вошли в комнату... Виктор Макарович и Димуля на диване играли в шахматы. 
- Мишенька! - воскликнул Виктор Макарович. - Как раз я выигрываю. 
- Хоть бы раз мне удалось не проиграть... - с досадой, поглаживая свою круглую голову, сказал Димуля. 
- Сегодня мы все победили! - сказал я. 
- Кого? - спросил Виктор Макарович. 
- И ваш консилиум... И Дирдома! 
- Что ты имеешь в виду? 
- Будет создан ансамбль "Взвейтесь кострами!..". А у ансамбля будет художественный руководитель. Догадайтесь кто? На фотографии мы видим сейчас его спину! - Все уставились на фотографию. А я продолжал: Художественный руководитель не должен сидеть и не должен стоять - он должен только руководить! 
Володька поставил кастрюлю на стол так тяжело, что я понял: моя новость произвела на него впечатление. 
- Осталось только выбить штатную единицу. Ее выбивают Лукьянов и моя мама. Так что можно не сомневаться! 
Все молчали. 
- А Маргарита Васильевна будет дирижировать... - сказал я. 
И тут понял, что поговорка "Как гора с плеч" очень точная. Виктор Макарович встал, распрямился. 
- Если так... - сказал он. - Если так... 
И заходил по комнате. А я ходил за ним и объяснял, что если Лукьянов и мама за что-нибудь берутся, можно быть абсолютно спокойным. 
- Как это хорошо! Как хорошо!.. - повторял Димуля. - Значит, и Володя останется... А то директор говорит: "Когда исправишь тройки по математике, тогда и будешь играть..." А если он их никогда не исправит? 
- Не в этом дело, - пробурчал Мандолина. 
- Я твой отец... Я за тебя радуюсь... Надо Римме позвонить. Рассказать... 
Он поднялся с дивана. 
- Суп остынет, - остановил его Мандолина. 
- Хозяйственный он у тебя! - похвалил Виктор Макарович. Ему хотелось говорить людям приятное. 
- Если быть объективным... - начал Димуля. 
Володька сразу вспомнил, что ему что-то нужно на кухне. И вышел. 
- Очень заботливый! - повторил Виктор Макарович. 
- Мать часто в больнице. Так что приходится... 
- А вот пусть Римма... - начал я. И приостановился. 
- Григорьевна, - подсказал мне Димуля. 
- Пусть Римма Григорьевна расскажет этому вашему соседу... Сама пусть расскажет! Тогда все во дворе... 
- Она говорила. А он в ответ: "Что же еще мать может сказать о своем сыне!" Даже вспомнил какую-то старую притчу. В ней сын, стараясь доказать одной жестокой девчонке свою любовь, вырывает у матери из груди сердце. 
Бежит с ним, спотыкается, падает... А сердце спрашивает: 
"Мой сын, не больно ли тебе?" 
- До чего же люди иногда умеют видеть в других только то, что хотят видеть! - сказал Виктор Макарович. - И статьи тянут себе на помощь и старые притчи... 
- Я думаю, они просто не любят музыку. Мандолина их раздражает... Не Володька, а инструмент, - застенчиво согласился Димуля. 
Он махнул рукой и ушел в коридор звонить по телефону. 
Володька тут же вернулся. И разлил суп по тарелкам. 
Когда человек волнуется, у него нет аппетита... Мандолине было неудобно напомнить, что суп стынет. А мы с Виктором Макаровичем стояли и смотрели на фотографию, на которой Дима и Римма пели. 
- Почти для всех них это было вроде игры... - неожиданно сказал Виктор Макарович. - Но я всегда думал: человек, который любит песни, не может быть злым человеком. 
Это для меня было главным... Давайте-ка и мы устроим игру! Поскольку все хорошо, что хорошо кончается. Вот сейчас Димуля вернется, и тогда... 
Димуля вернулся и сказал, что дежурная медсестра уже направилась к Римме в палату с радостным сообщением. 
- Я предлагаю устроить концерт, - сказал Виктор Макарович. - И чтобы каждый исполнял привычную для себя роль. Ты, Мишенька, объявишь. Я буду дирижировать, Димуля по старой памяти будет петь, а Володя - играть на мандолине... - Он обратился к Володьке и его отцу: - Вы ведь наверняка исполняли что-нибудь вместе?