Великий охотник Микас Пупкус
У околицы Чюпкус вдруг остановился, будто унюхал сало, и стал раздирать когтями слежавшийся снег. Таким разъяренным я его давно не видал. Но когда подбежал поближе, сам остолбенел от удивления: на снегу виднелись четкие отпечатки рисунчатых подметок. Точь-в-точь такие же, как тогда, у моей родной деревни.
"Ну и дела! — буркнул я себе под нос. — Неужто снова чудится?" — удивился и, задрав голову, стал всматриваться в небо. Чюпкус ничего не понял и продолжал раскидывать снег, но следы как появились, так и исчезли внезапно.
— Хитер путешественник, по поднебесью ходит, — сказал я Чюпкусу и на всякий случай зарядил ружье. — Ты только посмотри, что он тут натворил!..
Вся околица селения была усеяна освежеванными тушами медведей, оленей, моржей, тюленей. Как будто похозяйничала стая бешеных волков.
— Браконьерова работа! Как хорек в чужом курятнике набедокурил! — ярился я, но поделать ничего не мог.
Завидев странную упряжку, сбежались веселые и добродушные жители селения, обступили нас, разглядывали, заливались смехом, тянули медвежат за уши и все до одного хотели хотя бы голову сунуть в нашу странную карету. Даже самые старые охотники поражались моей изобретательности и считали за большую честь пожать мне руку. Главный вождь племени, за великую мудрость и ловкость прозванный Белым Тюленем, поклялся китовым усом, что впервые видит такую чудесную карету без колес и таких удивительных скакунов. Он долго ходил вокруг нас, держась за живот, плакал от смеха, наконец выдавил сквозь слезы:
— Если бы ты был моряком, пришелец, не ветер бы твой корабль гнал по волнам, а могучие киты. А по небу твой самолет тащила бы огромная стая белых голубей. Но ты охотник. Великий охотник! Позволь мне называть тебя своим братом — Мудрым Оленем.
Такая честь мне и во сне не снилась. Расчувствовавшись, я подарил каждому старику племени по блесне собственной работы и по леске из волос, надерганных из хвоста белого коня. Потом отвел Белого Тюленя в сторонку и стал осторожно выспрашивать:
— Мысль твоя, что стрела быстрая, взгляд твой, что тюлений клык острый, а слова твои — красивые и яркие, как чешуя форели. Скажи мне, любезный, по какому случаю в твоем селении такое веселье и какие меткие стрелки столько мяса вам настреляли?
— Это великая тайна! Ни один охотник нашего племени, за исключением меня, не смеет даже заикнуться об этом. Это больше, чем тайна. — Вождь огляделся, бросил горсть снега через левое плечо, метнул через правое и стал бормотать какие-то заклинания. Потом обратился ко мне:
— Вчера нас посетил великий северный дух Батунг, властитель всех рыб, медведей и моржей, — гордо сказал вождь.
Я улыбнулся:
— Что ты, Белый Тюлень, духи давным-давно ни в холодных, ни в теплых краях не водятся.
— Ты думаешь, старший брат, что рыбаки разговорчивы только от того, что рыбы молчат? — возразил он. — А охотники потому привирают, что убитые звери бессловесны? Нет, ты ошибаешься, брат. Батунг — великий дух. Это чистая правда, такая же чистая, как огненная вода, которую он оставил нам.
Теперь мне все стало ясно: таинственный браконьер успел изрядно похозяйничать здесь, а его летающая тарелка вогнала северян в такой страх, показалась таким чудом, что они посчитали разбойника и браконьера могучим северным духом.
"Однако этот дух-браконьер с каждым разом становится все наглее и все более похожим на человека. Ни водяные, ни лешие, ни домовые, ни ведьмы такого страшного вреда людям не причиняют. Что-то тут не так", — рассуждал я про себя, покуривая трубку.
— Послушай, мудрый мой брат Олень, — не мог успокоиться доверчивый вождь северного племени. — Батунг???? лезный Батунг с неба, выл от бешенства и разил нас молниями и громом. Мы со страху зарылись в теплый мох и весь день не смели поднять на него глаза. А он ходил от чума к чуму и брал, что приглянулось. Когда он улетел, за селением мы нашли множество освежеванных зверей.
Долго не осмеливались прикоснуться к ним и раздумывали, как быть, но ни до чего не додумались, решили веселиться и ожидать следующего появления Батунга.
— Плохи ваши дела, Белый Тюлень. Живой бог во сто раз хуже деревянного, костяного и каменного. Его нельзя ни сжечь, ни разбить, ни собакам выбросить, ни в порошок стереть…
— Вот и я так всем говорил!
— Но ты не унывай, я вам помогу.
— Чем же ты поможешь нам? Ведь ты не небесный человек. Не с неба к нам слетел, а приехал в обыкновенной бочке, хотя таких саней нам еще никогда не приходилось видеть…
— Ну и что? Видишь эту палку с двумя дырками? Послушай-ка, — и я бабахнул вверх. Все люди племени повалились ничком на снег и не поднимали голов.
— Чего испугались? Вставайте, это не гром с молнией, а обыкновенное ружье, — застыдившись, принялся я объяснять, но никто и слушать не хотел. Племя лежало, распластавшись на снегу, и боялось даже вполглаза взглянуть на мой кремневик.
Весь день я зубы студил, объясняя, как действует ружье. Обвязав рот платком, еще полдня на морозе уговаривал, но так и не убедил, что пуля не собака, выпустишь — назад не воротится. Наконец махнул на все рукой, обменял медвежат на собачью упряжку, взвалил бочку на сани и собрался в путь. Но до отъезда успел удивить селение еще одним поразительным изобретением. За немалые деньги купил я у одного из жителей великолепного полярного кота и тайно от всех обучил его слушаться моей команды: "Вперед гони", "право держи", "лево держи". И когда в назначенный день после солидного угощения все племя вышло провожать меня, я достал из-под полы кота, поставил его впереди собак и скомандовал:
— Вперед!
Собаки, как бешеные, рванулись за котом, и мы умчались с такой скоростью, которой позавидовали бы аэросани. Я собирался поблагодарить вождя за гостеприимство, но не успел. Да ему и не до того было: катался вместе со всеми от смеха. А когда они кое-как поднялись с четверенек, снежные вихри заткнули мне рот, и селение скрылось за белой пеленой.
На такой скорости я рассчитывал за неделю-другую домчаться до родных мест, но, оказалось, моей мечте не суждено было сбыться. От тряски магнит в животе у Чюпкуса перевернулся, его намагниченный хвост свернуло набок, поэтому мы неслись не на юг, как собирались, а на целых пять градусов отклонились на юго-запад. И в один прекрасный день снова очутились на берегу моря, покрытого ледяной коркой.
— Чтоб тебе лопнуть! — я собирался было повернуть обратно, но, осмотревшись, понял, что никакой это не берег, а край огромной льдины, которая уже далеко отошла от земли. Надо было попроворнее выбираться из этого проклятого места, но собаки мои смертельно устали, загнанный кот еле дышал. Сжалился я над ними, ну и над собой немного. Решил заночевать и занялся устройством лагеря.
В самую полночь меня разбудил страшный вой и грохот. Выпрыгнул я из бочки и увидел над головой огромную летающую тарелку. Она носилась над нами в нескольких саженях от земли, разрывала темноту вспышками яркого света, дразнила собак. В освещенной кабине я увидел летчика-тарелочника в огромном шлеме, в вытаращенных очках, рот растянут в ухмылке.
"Так вот ты каков… Ну, погоди! — Я кинулся в бочку за ружьем, но тарелка взмыла кверху и исчезла в звездном небе. — Ну ладно, теперь мы познакомились. Оседлал тарелку и духа из себя корчит, над зверьми расправу чинит! Припомни-ка: три раза бес терпение охотника испытывал, на четвертый сам голову сложил!" — погрозил я кулаком вслед тарелке и вернулся в бочку досыпать. И опять беда. Не успел открыть дверцу, кот вырвался на волю подышать свежим воздухом. Собаки — к нему, кот убегать, и вся свора унеслась во тьму, скрылась в ледяном вихре.
— Назад! Вернись назад! — кричал я что было сил, совсем позабыв о том, что не научил кота этой команде.
Пока я проклинал свой метод езды, пока корил себя за то, что не сообразил, недотепа, крикнуть несколько раз "право держи", ведь все могло бы уладиться, кот бежал бы по кругу и в конце концов вернулся ко мне, — на море поднялась буря. Яростные волны отогнали от берега льдину и забросили нас с Чюпкусом далеко в открытое море.
