Часы

- Придется тебе сознаться, что воровал дрова ты, а не Пятаков... 
- Как? - говорит Петька. - Как воровал? Не воровал я!.. Иди ты!.. 
- А что же ты?.. В бирюльки играл? 
Не знает Петька, что и сказать. Не расскажешь ведь про часики. 
- Я, - говорит, - это просто так разворотил. От злости. 
Усмехнулся чернявенький. 
- Ну, - говорит, - это как хочешь. Тем для тебя лучше. Но сознаться ты все-таки должен. 
- Спасибочки! - говорит Петька. - Что я - дурак сознаваться?.. Не дурак я... 
Говорит чернявенький: 
- Это, - говорит, - совершенно верно. Просто так - глупо сознаваться. Но если из-за тебя товарищ гибнет... Неужели ты можешь товарища предать? 
- Нет! - говорит Петька. Покраснел, обидно Петьке. - Нет, - говорит, это ты брось. Меня на Кордоне вся братва знает. Я не легавый. Я за товарища всегда постоять могу, я не гад какой-нибудь... 
- Ну, так вот, - говорит чернявенький, - иди к Федору Ивановичу и чистосердечно признайся. Так, мол, и так, - дрова я разворотил. Тебе за это ничего не будет, - выговор разве, а Пятакова спасешь. Гибнет Пятаков в реформатории. Ладно? 
Мотнул Петька головой. 
- Ладно, - говорит, - схожу. Мне, - говорит, - плевать в высшей степени. Мне хоть в тюрьму отправляй... Не боюсь. 
Соврал Петька. Как ушел чернявенький, лежит Петька и думает: 
"А что, если и вправду за такую вещь в тюрьму отправят? Ведь это что же? Это значит - кончено! Это - прощай, часики..." 
Расстроился Петька от таких мыслей. И не знает Петька - идти или не идти к Федору Иванычу. 
Думал, думал - надумал: 
"Пойду. Потому что нехорошо, если человек гибнет. Хоть он и паразит, а нехорошо. Свой все-таки парень". 
Оделся Петька не спеша и стал ждать Рудольфа Карлыча. 
Пришел Рудольф Карлыч. Петька и говорит: 
- Разрешите, - говорит, - повидать заведующего. Разрешите мне отлучиться. 
- Зачем? - спрашивает Рудольф Карлыч. - Какие у тебя дела? Может быть, тебя кто обидел? Может быть, я тебя обидел? Может быть, я тебе кушать мало даю? 
- Нет, - говорит Петька, - кормите вы меня, спасибо, на убой. И никто меня не обидел. А только нужно мне заведующего по очень важному делу. 
- Ладно, - говорит немец. - Если очень нужно, то иди. Но ненадолго... Тебе еще нужно выдерживать карантин. 
Вздохнул Петька. 
- Приду, - говорит, - не знаю когда. Может быть, совсем не приду. Прощайте. 
Вздохнул Петька и пошел к Федору Иванычу. 
Приходит в его квартирку, а его нет. Он в экономии по хозяйству. 
В квартирке мужчина какой-то сидит. С портфелем. В ботинках "джим". Тоже Федора Иваныча ждет. Ногти покусывает. 
Стал Петька у дверей - ждет. А мужчина с портфелем ногти кусает. 
"Что за дядька? - думает Петька. - По какой надобности пришел? Из кооперации, наверное, деньги за продукты получать. Или, может быть, монтер..." 
А тут Федор Иваныч входит. 
Петька к нему: 
- Здрасти. 
- А, - говорит Федор Иваныч. - Выздоровел? Так... Молодец. 
А сам к другому, который в "Джимах": 
- Здравствуйте. В чем дело? 
Встает этот, который в "Джимах", и медленно говорит: 
- Здравствуйте. Я к вам из детского реформатория. По поводу Георгия Пятакова. Представьте, - говорит, - вчера ночью Пятаков бежал из реформатория. 
Задрожало у Петьки сердце. И мысли в голове заволновались. Не слышит Петька, что дальше говорят; одно думает: "Сознаваться или не сознаваться?". 
А Федор Иваныч уж руку обкусанную пожимает и говорит: 
- Бумаги вы получите в канцелярии. Так. До свидания. 
И сразу к Петьке. 
- Ну, - говорит, - какое у тебя дело? Зачем пришел? Выкладывай... 
Покраснел Петька. 
- Я, - говорит, - к вам. Не найдется ли у вас книжечки какой-нибудь почитать? 
- Что? - говорит Федор Иваныч. - Книжечки? Так. Найдется. Есть у меня для тебя много разных книг. 
Открыл Федор Иваныч шкаф. 
- Выбирай, - говорит, - сколько хочешь. 
Стал Петька в шкафу рыться и набрал целую охапку книг. И маленьких и больших. И с картинками и без картинок. Снес в лазарет и целую неделю от нечего делать читал. 
Так и не сознался Петька в своей вине. Не было потому что смысла сознаваться. Но когда чернявенький у него спросил: 
- Был ты у Федора Иваныча? 
- Был, - ответил Петька. И покраснел. 
- Молодец, - сказал чернявенький, - ты парень что надо. Выздоравливай скорей. 
И похлопал Петьку по плечу. 
А Петьке совестно стало, и отвернулся Петька к окну. 
И вот, наконец, выписался Петька из лазарета. 
А тут как раз занятия начались. Уроки. Устроили Петьке небольшой экзамен и определили его в класс "Б". К самым малышам. 
Обидно, конечно, и неприятно. 
Чернявенький и другие всякие там дроби проходят, а Петька с малышами: 
"Саша у Маши, а Маша у Саши". 
Обидно ужасно. 
Вот раз подходит Петька к чернявенькому, - а ему фамилия Миронов, - и говорит: 
- Нельзя ли мне перейти в ваш класс? 
- Нет, - говорит Миронов. - Это, брат, нельзя. Знания твои хромают. Но если ты очень хочешь, можешь догнать наш класс по всем предметам. Тогда и перейдешь. 
- Вот еще! - говорит Петька. - Очень мне надо... Очень мне сдались ваши предметы. К черту! Не буду! 
И стал Петька дальше с малышами твердить: 
"Саша у Маши, а Маша у Саши..." 
Но тут неприятность вышла. 
У которых ребят родные имеются - по субботам большой праздник. По субботам в приюте Клары Цеткин отпуска и свидания. И приходят к ребятам разные мамаши и папаши с кулечками и узелками. А в кулечках - известно гостинец: пирога кусок, булочка какая-нибудь, котлетка, яблоко... 
К Петьке, конечно, никто не ходил. К Миронову, к тому тетка два раза из Новочеркасска приезжала. По рублю оба раза дала. А у Петьки даже самой задрипанной, неродной тетки не было. 
А в эту субботу вдруг прибегает дежурный и выкликает Петьку по фамилии. 
- Пришли, - говорит, - к тебе на свидание. 
Засмеялся Петька и говорит: 
- Брось, - говорит, - пушку заливать. Меня не обманешь. 
- Честное слово! - говорит дежурный. Френкель был дежурный, из первого класса. - Не вру, - говорит. - Пришли к тебе. Посмотри сам. 
Вскочил Петька, побежал. 
"Что, - думает, - за чушь? Кто ко мне мог прийти?" 
Вбегает в зал, а там уж много народу - папаши, мамаши разные. И их родные дети. Смеются, разговаривают.