Часы

Заплакал тут Петька от горькой обиды и пошел куда глаза глядят. Где-то под лестницей забился в угол - до вечера просидел. Даже к обеду не вышел. 
Только к чаю вечернему в столовую заявился. Выпил чай свой, хлеба сожрал полфунта и спать пошел. 
...Приснился Петьке сон. Сидит будто Петька на хавыре у бабки Феклы и мясо ест. Свинину. Пихает Петька свинину в рот громадными кусками, давится, глотает, а жир по подбородку течет и за рубаху стекает. А бабка Фекла еще на тарелку накладывает. 
- Iшь, - говорит, - Iшь, дурница, як може швидче... 
Опомниться Петька не успел - подставляет бабка Фекла плошку с пампушками. Петька пампушки глотает, молоком запивает. А сам думает: "На сколько же это я наел?" 
Стал считать, а бабка Фекла за него отвечает: 
- Наел ты, - отвечает, - ровно на три рубля с лишним. Полагается мне с тебя получить... 
Встает Петька и говорит: 
- Бей меня, бабка Фекла. Нет у меня, бабка Фекла, денег. Нет у меня ни гроша. 
- Зато, - говорит бабка Фекла, - у тебя часы есть... Гони часы в уплату долга. 
Сунул Петька руку в карман - вытаскивает оттуда пачку денег. Одни червонцы вытаскивает. Штук сто. Дает Петька бабке Фекле штуки четыре. 
- На, - говорит, - бабка Фекла... Получи. 
Кланяется бабка Фекла в ноги. Благодарит Петьку за такую щедрость. А тут входят откуда-то кордонские ребята. Митька Ежик входит, Васька Протопоп, Козырь, Мичман... И все кланяются в ноги, и всем дает Петька по червонцу. А сам влезает на стул и кричит: 
- Пойте! - кричит. - Пойте, задрыги, "Гоп со смыком"!.. 
Вдруг откуда-то кучерявый выскакивает. Выскочил, папкой махнул. 
- А ну, беги! - кричит. 
Страшно стало Петьке - побежал. 
На улицу выскочил и бежит. А бежать сапоги мешают. Тяжелые на ногах полсапожки. Споткнулся Петька на каком-то углу и упал в канаву. В канаву упал - проснулся. 
Весь в поту. Одеяло на пол сползло, разметались подушки. Жарко Петьке дышать невозможно. А в окно луна смотрит. А рядом ребята храпят. Чернявенький рядом храпит. И над самой Петькиной головой вентилятор: ж-ж-ж-жу!.. Ж-ж-ж-жу!.. 
Поднял Петька одеяло, лежит, а спать не может. Страшная давит Петьку тоска. 
Думает Петька о разных вещах, но больше всего о воле. Вольную жизнь вспоминает, горюет... А вентилятор все: ж-ж-ж-жу! Ж-ж-ж-жу! 
Спать мешает Петьке. 
Вот где-то вдали за окном паровоз загудел. Встрепенулся Петька. 
"Ох, - думает, - хорошо сейчас на вокзале. На вокзале сейчас поезд московский встречают. Ребята наши все, поди, там. Карманы, поди, чистят у публики... Весело! А здесь лежи, как дурак, на простыночках..." 
Приподнялся Петька на локте, оглядел спящих ребят, усмехнулся горько. 
"И как это, - думает, - могут люди терпеть? Ведь живут же... И убегать не думают... Даже в лапту играют!" 
Лежит Петька. Потом обливается. Спать не может. А вентилятор: ж-жу... ж-жу... 
Вдруг далеко где-то колокол ударил. 
На каланче пожарный ночные часы отбивал: 
Бом-м! 
Бом-м! 
Бом-м! 
"Три часа", - сосчитал Петька. И вдруг - часики вспомнил. Задрожал весь. 
"Нет, - думает, - терпения моего нету. Пойду. Попытаю... Может, и достану часики, раздобуду часики..." 
Потихоньку оделся Петька, подумал немного и сложил одеяло в комок будто лежит человек под одеялом. Подушку примял... На цыпочках к окну подошел. Осторожно затворку поднял, открыл окно. 
И сразу приятно ветром в лицо пахнуло. Задышал Петька полной грудью и высунулся из окна. 
Прыгать, конечно, страшно: второй этаж, и камни внизу блестят: прыгнешь - костей не соберешь. 
Рядом труба водосточная. Карниз узенький. А до трубы шага три. 
Осмелел Петька, вылез на карниз, раздвинул пошире ноги и перемахнул к трубе. Вниз по трубе - плевое дело. Раз, раз и готово, - стукнули каблуки о камень. 
Во дворе Петька. Ходит и место ищет, где часики закопал. А место известно - у забора, а до забора саженей на десять дрова... 
Плотно Петькины часики дровами заложены. 
"Ну, - думает Петька, - ничего. Как-нибудь раскопаю". 
Плюнул Петька на руки и ухватился за первое полено. Потащил к себе. А полено тяжелое, сырое. 
Стащил Петька первое, за второе полено ухватился... Третье стащил. Отбросил. Этак штук двадцать раскидал, уморился, вспотел, весь в поленьях закопался. Но роет все-таки, пыхтит самосильно и знай себе тянет полено за поленом. 
Вот подцепил он какой-то тяжеленный чурбан с самого верха. Не выдержали руки - рухнул чурбан, загремел. И вся поленница рухнула. 
Раздался вдруг лай. Пес откуда-то выскочил. 
Испугался Петька - бежать не может. 
А пес лает, воет, зубы на Петьку скалит, и глаза у него что у волка горят. 
Сидит Петька, в дровах окопавшись, дрожит и думает... Думает-вспоминает. И все не может припомнить, как эту чертову собаку зовут... Трезор, что ли? Или Барбос? Или Шарик? И вдруг вспомнил. 
- Король! - кричит. Негромко кричит. - Король! Дура! Цыц, на место!.. 
И сразу перестал лаять Король. Завилял хвостом, погасил глаза и отошел в сторону. 
А Петька - что было духу - к трубе. Взобрался по трубе на второй этаж и в окно. Чуть с карниза не сверзился. Влез все-таки. 
Койку свою отыскал. Сел, стал раздеваться. Скорее, скорее. И все дрожит. Зубы даже лязгают. 
Снял Петька первый сапог и неосторожно бросил его на пол. От стука чернявенький проснулся. Поглядел на Петьку, зевнул и спрашивает: 
- Ты куда это, - спрашивает, - ходил? 
Смутился Петька. 
- В ватер, - отвечает, - ходил. 
- А зачем же... в сапогах? 
Но не дождался чернявенький Петькиного ответа - заснул. 
И Петька тоже разделся, залез под одеяло и - раз-раз - захрапел. 
И во сне Петьку дрожь пробирала. 
Удивительное дело - захворал Петька. 
Странно даже. В какие, бывало, переделки парень попадал - ни малейшего кашля. Даром, что чахлый, грудь никогда не болела. 
Прошлым годом в октябре в заморозки купался - и ничего. Всякую гадость ел, голодал неделями - тоже ничего. А тут на тебе - заболел. 
Снесли Петьку в приютский лазарет и определили у него тяжелое воспаление в легких. 
Ухаживал за Петькой санитар Рудольф Карлыч. 
Хворал Петька три недели. Целых три недели без памяти лежал и к смерти готовился. 
Но не умер, а выжил. Не такой Петька парень, чтобы умереть. Выжил. В себя пришел.