Болатбек

— А что?.. Чего?.. — забормотал Сергеев, пытаясь подняться. — Кто?.. Зачем ты это? Пусти…
Каражан развязал его. В это время зашевелился и Жексен.
— Выспался? — спросил Каражан. — Герои!.. Пьяницы несчастные!.. Вставай скорей!
И пока Жексен с трудом поднимался, Каражан продолжал:
— Вы хоть знаете, чего натворили?.. Что казан с мясом перевернули, это еще полбеды… А настоящая беда… Вот, посмотрите! — И показал на обгорелые деньги, которые разбросал около очага.
— Что это? — спросил Егор Сергеев.
— Все, что от выручки осталось, — ответил Каражан.
— А остальные? — закричал Жексен. — Где они?
— Сгорели… Когда дрались, вы все деньги в огонь уронили… Только вот это и успел выхватить… Пьяницы окаянные! — повторил Каражан.
Егор Сергеев и Жексен мрачно смотрели на остатки выручки, потом поглядели друг на друга и опустили головы.
Они не знали, можно ли до конца верить Каражану, даже скорее не верили ему, но было уже поздно: доказать ничего не могли.
— …Ладно, — сказал Каражан, как бы прощая их. — Потерянного не вернешь. Поговорим о деле… Садитесь.
И, поджав под себя ноги, сел на подстилку, Егор и Жексен тоже уселись.
— Хватит горевать, — продолжал Каражан. — С зерном неплохо получилось. Пусть думают, что в телеге только дыни были… А из-под стогов мешки сам не подумай трогать, Егор. Упаси тебя бог!.. Ты ни о чем не знаешь, на том и стой. Ничего они тебе не сделают. Поговорят и забудут… Мы с тобой должны пока по-прежнему колхозными делами заниматься. Понятно? — Каражан усмехнулся. — А ты, Жексен, отправляйся опять в Киргизию, найди отряд Байтолгая, скажи: можем налет на колхозные стада подготовить. Обеспечат себя тогда на всю зиму, и еще останется… Только встретиться нужно, обсудить все как следует… Прошел хмель? Понял, о чем толкую?
— Понял, — мотнул головой Жексен. — Денег дай на дорогу.
— На дорогу дам, на вино не дам, — сказал Каражан и снова повернулся к Егору: — Свою работу бросай. Хватит сторожем быть. Просись на ферму, где овец породистых выводить собираются. Слышал про такую? Ее вот-вот откроют. Там работенка для нас…
— Какая еще ферма? — усмехнулся Егор. — Я и так на подозрении. Мусирали в глаза мне смеется: ни одному слову не верит.
— Знай, что упорный и терпеливый всегда увидит благоприятный конец начатого дела… Ты ему одно долби: на гоку больше работать не могу, не буду — только неприятности. За всеми не уследишь. Кто-то ворует, а я отвечай… Долби и долби… Слезу пусти, если получится.
— Ладно, попробую…
— На ферму пойдешь, не пожалеешь. Там такой заработок будет!.. Вот и все, — поднялся Каражан. — Ровно через десять дней встретимся опять… Сейчас жену позову, подаст нам поесть что-нибудь — что осталось…
  
17
 
Шли месяцы. Снежная зима сменилась теплой весной, снова зазеленели травы и деревья, зазвучали птичьи голоса.
Болатбек и Кадыркул сидели в тени яблони. Вечерело. На коленях у Кадыркула лежала раскрытая книжка с цветными рисунками. На них изображены были скачущие всадники, рассвет в степи и огромный белый конь с развевающейся гривой.
— Я и это могу прочитать теперь. Свободно… Хочешь? — с гордостью сказал Кадыркул.
И хотя Болатбек давно уже знал «Песню о Хасе-не», но всегда готов был слушать ее снова и снова.
— Читай, — сказал он Кадыркулу.
И Кадыркул, почти не запинаясь, очень торжественно и не без волнения начал читать.
— «Песня о Хасене», — провозгласил он.
 
 
Враги на аул напали в ночи,
 
И вот, не успев обнажить мечи,
 
Мужчины попали к злодеям в плен,
 
И с ними юный джигит Хасен.
 
Им руки связали;
 
В степной пыли
 
Они за конями врагов брели —
 
Родной аул остался вдали —
 
И даже глянуть назад не могли.
 
Какая страшная ночь была —
 
Кричали женщины: «О Алла!»
 
Но бросили их поперек седла,
 
Отторгнули от родных очагов,
 
От малых детей, седых стариков —
 
И вот они в логове у врагов.
 
 
 
Враги забрали много добра:
 
Упряжь, чаши из серебра:
 
Сабли, сверкавшие ярче лун…
 
Но им не попался конский табун:
 
Он на джейляу пасся тогда —
 
И миновала его беда.
 
 
 
Средь быстроногих, лихих коней
 
Был конь один — всех других сильней
 
Неукротимый, словно тулпар  [17] —
 
Хасен от отца получил его в дар.
 
Счастлив джигита того удел,
 
Который таким скакуном владел.
 
Его Ак-Башкуром Хасен назвал —
 
Ветер копыта ему подковал;
 
Ярко светились его бока
 
Цвета кобыльего молока;
 
Был горделив наклон головы,
 
А грива длиннее степной травы…
 
 
 
В ночь, когда был разграблен аул,
 
Слышал Башкур отдаленный гул,
 
И в гуле этом — как эхо средь скал —
 
Имя свое Башкур услыхал.
 
Голос Хасена сквозь тьму, сквозь ночь
 
Издалека призывал помочь.
 
В землю копытом вонзился он,
 
Ржаньем лихим разразился он
 
И, разорвав паутину пут,
 
Будто на крыльях, пустился в путь.
 
Тщетно кричал табунщик-старик:
 
Топот копыт заглушил его крик…
 
Вот Ак-Башкур у подножия гор,
 
Мчится по следу во весь опор!
 
И не успел наступить рассвет —
 
К стану врага привел его след.
 
 
 
На берегу полусонной реки,
 
Брошены пленники, как тюки;
 
Тихо Башкур меж телами идет,
 
Мерно бренча удилами, идет.
 
Вот он, хозяин, — Хасен-джигит,
 
Рядом с товарищами лежит.
 
Замер Башкур, шею склоня,
 
Будто он просит: «Сядь на меня!»
 
Шепчет печально Хасен в ответ:
 
«Сел бы в седло я, да силы нет —
 
Тело скрутили арканом мне,
 
Лучше бы стать бездыханным мне!
 
Нет, не достану я до седла,
 
Лучше бы смерть поскорей пришла!..»
 
Тут наклонился Башкур над ним,
 
Зубами вмиг аркан ухватил
 
И через речку перескочил
 
Он с тяжкой ношей прыжком одним.
 
Топот услышав, проснулся враг,
 
Ринулся вслед сквозь кромешный мрак —
 
За светлым пятном, за белым конем,
 
Сметая все на пути своем.
 
Но где им Башкура в степи догнать?!
 
Отстала в ночи захватчиков рать,
 
Устала и повернула вспять.
 
 
 
Башкур к рассвету в родной аул
 
Принес хозяина своего,
 
Топнул копытом, гривой взмахнул —
 
Словно просил: «Развяжите его!.,»
 
И, плечи расправив, Хасен молодой
 
Сказал:
 
«Не могу я мириться с бедой,
 
Пока земляки изнывают в плену:
 
Я вам, старики, в глаза не взгляну:
 
Мне стыдно на воле гулять, пока
 
Доля сородичей столь горька!
 
За их свободу пойду на бой —
 
Пожертвовать я готов собой…»
 
Но возразили ему старики:
 
«Силы твои невелики,
 
Ты еще молод, рука слаба,
 
Не принесет победы борьба.
 
Лучше со смертью зря не играть,
 
Лучше соседей в поход собрать…»