Болатбек

— Вот и мне сестра то же самое говорит, — не выдержал Болатбек.
— Как то же самое? — удивился Кадыркул. — Ты что, собрался воевать с кем-нибудь? С врагами?
— А мы чего, по-твоему, делаем? Разве Егор Сергеев не враг? Или этот… помнишь, я тебе рассказывал? Жексен… Не лучше тех, про которых в сказке… Ладно, читай дальше.
— А как у меня получается?
— Здорово. Не скажешь, что недавно читать научился.
Кадыркул продолжал:
 
 
Сказал Хасен: «Коль промедлю тут,
 
В рабство пленников продадут.
 
Нет, не могу я подмоги ждать,
 
Должен тотчас им свободу дать!..»
 
Как старики ни просили его,
 
Больше не слушал он ничего,
 
Меч пристегнул, доспехи надел,
 
Свой разоренный аул оглядел,
 
«Ждите, — сказал, — аксакалы, меня
 
Мы возвратимся к исходу дня!..»
 
 
Кадыркул остановился.
— Вот, сколько читаю, никак понять не могу, — сказал он. — Где же Хасен меч взял?.. Ведь враги все оружие забрали — так в начале сказано.
Болатбек подумал немного.
— Ну… могли не все увезти. Темно было, ночь… Всего не увидишь… А потом, может, у него меч и доспехи спрятаны были. Я б на его месте обязательно спрятал. Чтоб не украли.
— Как мой дядя Каражан прячет… свою серебряную сбрую, да? — спросил Кадыркул. — И деньги?
— Сравнил тоже, — обиделся Болатбек. — Твой Каражан от жадности прячет, а я для дела… Читай дальше.
 
 
…Мчится, как ветер, свищет камча,
 
Гневной отвагой горит его взор;
 
Вот доскакал —
 
И ударом меча
 
Снял он мгновенно вражий дозор.
 
Пленников быстро избавил от пут,
 
Колья и камни схватили они…
 
Вот уж враги отовсюду бегут —
 
В злобе великой были они.
 
Жаркая схватка неравной была:
 
Камни и колья против мечей,
 
И в рукопашной кровь потекла,
 
Щедро окрашивая ручей.
 
Но воля к свободе сильнее стократ
 
Любого оружья, мечей или стрел:
 
Ни злата не нужно ей, ни наград,
 
А если ты к тому же и смел
 
И стать рабом ни за что не хотел,
 
Нет для тебя никаких преград;
 
И рядом с братом сражается брат
 
И вот уже враг отступить готов,
 
Он лишь огрызается из-за щитов,
 
Он духом пал, и его отряд На мировую пойти бы рад,
 
Но нет пощады ворам ночным;
 
Уж не разбойничать больше им,
 
Не обездоливать мирный народ,
 
Не множить несчастных вдов и сирот…
 
 
 
Победой полной окончен бой,
 
Счастливый едет Хасен домой,
 
Над ним сияет свод голубой,
 
Степное солнце огнем горит,
 
И песню победы поет джигит.
 
Но вдруг откуда-то из-за скалы
 
Змеиный слышится свист стрелы —
 
Для дела черного рождена,
 
В спину вонзилась ему она.
 
 
 
Тихо сползает Хасен с коня:
 
«Вражья рука достала меня,
 
Я умираю, но не умрет
 
Мною от рабства спасенный род!»
 
Похоронили его друзья,
 
В землю зарыли его друзья,
 
Но до сих пор он известен всем —
 
Юноша храбрый, джигит Хасен;
 
Жизни своей он не пощадил,
 
Братьев от рабства освободил…
 
 
Кадыркул захлопнул книгу. Некоторое время мальчики молчали, и в тишине стал слышнее ветер, расшумевшийся с приближением вечера.
Потом Кадыркул снова открыл те же самые страницы. Он готов был читать еще и еще, но в потемневшем воздухе было уже трудно разбирать буквы.
— Какой злодей! Свинья поганая! — выругался он с горечью и отложил книгу. — Не мог в честном бою победить, так, надо же, из-за угла выстрелил. В спину…
— Тише… — прервал его Болатбек. — Видишь, вон повозка едет… Это не Каражан там? Как думаешь?
Кадыркул вгляделся.
— Да… Пойдем отсюда.
— Куда он, на ночь глядя? — сказал Болатбек. — Интересно… Посмотрим, а? Не боишься?
— Еще чего? — обиженно сказал Кадыркул.
Мальчики быстро поднялись с земли.
  
18
 
Некоторое время ребята крадучись шли за повозкой. Им нетрудно было оставаться незамеченными: они прятались за стволами деревьев, за юртами, быстро перебегали места, освещенные поднявшейся уже луной; даже не надо было видеть подводу — скрип колес вел их за собой. Так они вышли на окраину аула, дальше уже тянулась голая степь.
Мальчики остановились. Идти по освещенной пустынной дороге было рискованно: обернувшись, Каражан мог их легко заметить.
— Что будем делать? — спросил Болатбек.
— Пусть отъедет подальше, — ответил Кадыркул. — Здесь дорога одна — на ферму.
Каражан действительно ехал на ферму, где у него была назначена встреча с Егором Сергеевым. Он, конечно, мог прийти и пешком — было бы даже безопасней, — но его не оставляла мысль о том, что подвода пригодится, если, как уже не раз бывало раньше, Егор Сергеев нагрузит ее чем-нибудь. Всегда можно взять хорошие деньги за чистопородных овец и ягнят или за шкурки; да и друзья — те, кто скрывается в горах, — все время нуждаются в мясе.
Сергеев встретил Каражана злым шепотом:
— Опять на телеге прикатил? Шум на всю степь подымаешь! Перебудишь всех… Голов наших не жалеешь… Сам говорил, чтоб осторожней…
— Ладно, ты тоже не шуми, — окрысился Каражан. — Приготовил что-нибудь?
— Нечего нынче брать. Комиссия завтра придет. Подождать надо…
Сергеев немного сбавил тон.
— Хорошо, — сказал Каражан, — когда уберется комиссия, да покарает ее Аллах, приготовишь трех баранов пожирнее и отгонишь сам знаешь куда… Там Жексен будет.
— Опять то же, — заворчал Сергеев. — Все я да я… А как отвечать, опять же я… Шкуру с кого спускать будут? Она у меня одна небось…
Каражан положил ему руку на плечо.
— Не трусь, старик. За смелым тенью бежит удача… Все под небом ходим: на каждого, того гляди, курук [18] накинут. Будем на бога надеяться. У нас, казахов, поговорка есть: «У собаки защита — хозяин, у волка — один Аллах».
— Я другую поговорку знаю, — сказал Сергеев. — На бога надейся, а сам не плошай… Слышишь? — вдруг прервал он самого себя. — Что такое?..
— А что?
— Да нет, почудилось… Вроде ходит здесь кто-то…
Каражан огляделся, сделал несколько шагов по направлению к кустам, всматриваясь в темноту — туда, где лунный свет тонул в листве.
— Никого, — сказал он. — Кому здесь быть?
— Померещилось, значит, — с облегчением отозвался Сергеев. — У страха глаза велики… Тоже такая у нас поговорка…
— Ладно, Егор, — сказал Каражан. — Поговорки поговорками, а вот… возьми. — Он полез в карман, вытащил пачку денег, сунул прямо в ладонь Сергееву. — Это чтобы у твоего страха глаза не такие большие были…
— Другой разговор, — сказал Сергеев. — Деньги всегда пригодятся. Сколько тут?
— А ты посчитай.
И опять сквозь такой приятный для его слуха шелест денег показалось Сергееву: в кустах что-то зашевелилось.