Ода близорукости

 
ПЕСЕНКА АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ
Памяти Тани Бек
Эй, сбирайтеся на пир,
Милые подруги!
Пусть бряцанье наших лир
Зазвучит в округе.
Приготовлены венки,
Перемыты кубки,
В кухне стонут чугунки
И трепещут ступки.
Танцевать приглашены
Лучшие флейтисты:
Спины их обнажены,
Локоны душисты,
Их пунцовые уста
Дивно молчаливы...
Занимайте же места —
Краток миг счастливый!
Пусть обносит мальчик нас
Пенистым по кругу,
И хвалу мы не скупясь
Пропоём друг другу,
И утонет, как змея,
В чаше величальной
Этот ужас бытия
Экзистенциальный.
 
* * *
Что они делали на Элевсинских мистериях?
Что там лежало в закрытом таинственном коробе?
Хоть расшибись, не дошло никакого свидетельства,
Даже рабов посвящали, а мы не сподобились!
Древней дразнилкой звучат нам слова посвящения:
«Вот, я постился, питьём причастился Деметриным,
Что мной из короба взято – на место положено,
Чем занимался – о том говорить не положено».
Знали же все без изъятья: метэки и граждане,
Знали в Афинах, на Самосе знали, на Лесбосе,
Хоть бы один нацарапал на глине записочку, —
Нет! сговорились, ей-богу, как дети дворовые.
Этих, мол, примем и тех: шахматиста носатого,
Длинного примем и рыжего, если попросится,
Даже очкарика примем, – и только с потомками
Самой своей интересной игрой не поделимся.
Это нарочно они! Чтоб, куда ни заехали,
Всё нас тянуло обратно, к той старой песочнице:
Что за секреты зарыли вы, тени лукавые?
Что вы там делали, на Элевсинских мистериях?!

 
БЕЗ ЗАПЯТЫХ
Народ бессмертен
это всё тот же народ что убил Сократа
и Архимеда и Томаса Мора
и как его там
ей-богу всех не упомнишь
да вот хотя бы Вавилова.
Народ не быдло
он чтит богов и на зиму варит повидло
и обожает своих детей
и нанимает им самых мудрых
учителей
– лучше бы академика
а убить мы его всегда успеем
да вот хотя бы детишки
Критий с Алкивиадом
подрастут и убьют.

 
БЫЛЬ
Спартанскому царю Агесилаю
однажды показали катапульту,
чтоб новой катапульте дальнобойной
порадовался царь Агесилай.
Взглянул спартанский царь на катапульту,
что впрямь была сработана умельцем
и поражала цель на расстояньи,
и даже на приличном расстояньи, —
и горестно вздохнул Агесилай.
– Почто ты, царь, так горестно вздыхаешь?
Не видишь разве, что новинка эта
блестящие сулит нам перспективы?
И рек Агесилай:
– Одно я вижу,
что воинская доблесть умерла.

 
СПРОСОНЬЯ
На стон проснувшегося тела
летящий, как на детский крик,
какого дальнего предела
сегодня ночью ты достиг?
В каких пространствах куролесил,
с кем обнимался весь полёт?
Каких тебе напели песен?
...Молчит, ответа не даёт
вернувшийся на поселенье
расконвоированный дух.
Лишь лёгкий привкус сожаленья
и рот, как бы с похмелья, сух.
 
* * *
Поминальную записку
За меня рука кладёт...
Н.Ванханен
В христианском ли, буддийском
Храме, голову склоня,
Поминальную записку
Положите за меня.
В той часовне у дороги,
Где латынь и полумрак...
Я не знаю – в синагоге
Это можно, или как?
Задавака, недотрога —
Вот и я не зря сгорю:
Обо мне напомнят Богу,
Как о Бобчинском царю.
В православной позолоте,
В честной кирхе без прикрас
Листик клетчатый в блокноте
Если сыщется у вас —
Надпишите и сложите,
Как бумажный самолёт:
Там, в небесном общежитье,
Кто-нибудь да подберёт.
 
* * *
Когда удалился художник
и свет за собой погасил,
засох у крыльца подорожник,
подсолнухи кто-то скосил.
Ослепло окно, за которым
стоцветный сиял океан,
и то, где парижским убором
хвалился бульварный каштан.
Когда удалился художник
и выключил звук, уходя,
заглохли кузнец и сапожник,
затихло биенье дождя.
Исчезли разводы и пятна,
теней драпировочный хлам...
И дверь он закрыл аккуратно,
а грохот послышался нам.

 
РАЗГОВОР
– А как, например, с Эль Греко? Что за решенье
там всё же приняли: тьма ему или свет?
– Покоя, что был написан нам в утешенье,
в расчёт не брали, ты думаешь?
– Думаю, нет.
– А Гойя с его уродцами?
– Этот тоже.
Да все они! ведь тащили на полотно
всё золото и лазурь, все оттенки кожи...
– Грешно, грешно!
– Но Им же разрешено!
Не сам ли позволил смешаться Он тьме и свету?
Кто кистью их перемешивал, кто пером...
– Так что ж он придумал с Эль Греко?
Бросил монету?
– Наверно, бросил. И встала она ребром.
 
* * *
Пред иконой чудотворной, в греческом монастыре —
фотографии детишек, восковые муляжи:
руки, ноги, сердце, печень, одинокий синий глаз —
словом, кто о чём хлопочет, принеси и покажи.
У кого чего болит,
Божья Матерь исцелит.
Пред иконой чудотворной я тихонечко стою
с неумехою-душою, громко хнычущей внутри.
Кабы знала-понимала, как её изобразить,
я бы душу изваяла, принесла бы показать.
У кого чего болит...
На иконе чудотворной кормит матушка дитя,
и весёлый ровный воздух чудо-млеком напоён.
Постоим, душа, подышим, строчки нежные крутя,
и друг дружке в утешенье колыбельную споём.
У кого чего болит,
Божья Матерь исцелит.