Мой слишком близкий друг
– Бесполезно, – объяснил он маме, – у Марты не депрессия, и эти препараты ей не помогут.
– А что поможет? – в близких слезах нервно спрашивала мама.
– Честно? – спрашивал он и вздыхал. – Не знаю, голубушка. Время может и помочь, а может и усугубить ситуацию, закрепив это состояние в подсознании. Я попробую сеанс гипноза, посмотрим реакции.
Реакции он посмотрел и помрачнел лицом, записывая что-то в историю моей болезни, а потом стал расспрашивать меня о детстве почему-то, о разводе родителей, о моей работе, на которой меня готовы были ждать сколько угодно, так Александр Никитич и сказал маме. Я отвечала на вопросы привычным монотонным голосом, слышавшимся мне самой внутри, как ровное гудение на одной ноте.
Я прошла у Бориса Михайловича три сеанса. Когда меня привез папа на четвертый, доктор не стал работать со мной, а попросил папу сразу зайти к нему.
– Павел Семенович, – заговорил Борис Михайлович тем тоном, которым обычно врачи выносят смертельный приговор, – наши встречи с Мартой бесполезны. В ее случае не работает ни одна обычная методика. Гипноз и электростимуляция вряд ли помогут. Потому что она не прячется в своем мире, она живет, полностью понимает и осознает происходящее, совершенно адекватна, это не психоз и не шизоидные проявления. Надо подождать, посмотреть, как будет протекать ее состояние. Единственное, что могу посоветовать, – полную смену обстановки. Вполне вероятно, что это может стать импульсом к возврату чувствительности. Есть ли места, где она любит больше всего бывать и где ей по-настоящему хорошо?
– Во Франции, – не задумываясь, ответил папа.
– Ну, – немного смутился доктор, – если у вас есть средства для того чтобы Марта могла довольно длительное время проживать там, и не одна, а с сопровождающим, то лучшей терапии и пожелать нельзя.
Средства имелись не только у папы, но и у меня самой, я ведь хорошо зарабатывала, а тратила не так уж много, ездила за рубеж за счет фирмы в командировки, машину так и не купила, а вещи приобретала дорогие, качественные, но не часто, шопоманией не страдала. Да и вся семья далеко не бедствовала, а мама с Майей так и вовсе нашли в этой рекомендации врача повод порадоваться:
– Ну вот, Марточка, ты нам всем дала повод пожить во Франции с тобой, хоть по недельке. А переводить ты нам будешь, а покажешь-расскажешь города, экскурсии проведешь?
– Да, – на все сразу ответила я.
Я любила Францию всю, были в другой, той жизни и более любимые места, и чуть менее, например, Париж, я любила как город, как исторический памятник, а вот жить в нем – нет. Очень любила все побережья страны, особенно южное, но именно туда родня решила меня не везти ни в коем случае, боясь, что воспоминания о Викторе только навредят «бедной девочке». Спорили, куда именно меня везти, каждый вспоминая мои рассказы о том или ином городе, местности, и, не придя ни к какому соглашению, обратились ко мне.
– Марта, я сейчас тебя спрошу, а ты быстро, не задумываясь, ответишь, – придумала тетя Майя такой ход и проверила: – Готова?
– Да, – подтвердила я, не вникая, о чем она просит.
– В каком городе во Франции ты бы хотела оказаться прямо сейчас?
– В Лионе, – медленно пропустив через себя вопрос, вспомнив несколько городов, подумав, ответила я.
В Лион со мной поехали папа с Майей на десять дней, потом они передавали вахту маме с Игорем, следующими были Антон с Леной, его женой, кто дальше, не запомнила, хотя график они мне огласили. Так же, как и маршрут моего передвижения по стране. В конце концов, Майя с мамой просто пошли к Александру Никитичу, руководствуясь тем, что он лучше всех знает, где и как мне лучше путешествовать, и втроем придумали маршрут для моего индивидуального тура, он же и помог все организовать. Вот такая ирония судьбы – теперь меня возят в индивидуальные туры. Я бы посмеялась в той прошлой жизни.
Мне действительно стало немного лучше. Я не знаю, но, наверное, от того, что приходилось переводить и доставать из памяти и рассказывать разные исторические данные и факты, и много говорить, но у меня стал быстрей проходить мыслительный процесс, и говорить я начала более живо с некими красками эмоций.
Мне хорошо было в этой стране, и города, в которых мы проживали, провоцировали память на приятные воспоминания, только я их ощущала как некое тепло и не более того, но это уже был прогресс, как сказал Борис Михайлович, давая консультацию маме по телефону и подбадривая, что идея с поездкой действительно удачна.
Как кому. Близился Новый год, и семейство привыкло отмечать его всем скопом, громко, шумно, с насыщенной развлекательной программой в Большом доме, со стариками. Я единственная, кто несколько раз не присутствовал на этом семейном большом сборе, проводя эти праздники то с одним мужчиной в Альпах, то с другим там же и с теми же горнолыжными развлечениями.
Майя с мамой совещались, как лучше поступить со мной – оставить во Франции с кем-то из родни, вон Иван с девушкой своей с удовольствием рвались отколоться от клана, или все же привезти домой на праздник, а вдруг в кругу семьи мне лучше станет.
Дилемма решилась самым неожиданным образом.
Рано утром в дверь нашего небольшого коттеджика, который мы снимали недалеко от Лиможа, настойчиво постучали. Тетя Света с Александром Федоровичем еще спали (это, если вы помните, моя двоюродная тетка и бывший муж Майи, теперь муж и жена), а я умывалась, делая это весьма сосредоточенно и осторожно, как долго наставляла и учила меня мама, чтобы ничего бесчувственного себе не повредить.
Стук повторился, и я, подумав, пошла открывать, не забыв осторожно положить мыло в мыльницу, вытерев руки полотенцем и посмотрев на себя в зеркало, проверяя, все ли вымыла. Я открыла дверь, и на какое-то малюсенькое мгновение внутри у меня, в сердце и уме, пробежала быстрым электрическим зарядом радость.
– Привет, Мартуля, – поздоровался Митя, шагнул через порог, обнял меня и прижал к себе.
– Привет, Митя, – глухо отозвалась я в его грудь.
Разбуженные стуком в дверь и нашими голосами, подтянулись из спальни тетя Света с мужем. Митька тут же развил бурную деятельность, отдав приказанье всем умываться и собираться за столом на завтрак, он принес с собой свежих продуктов и сейчас будет нас всех тут кормить… Шумел, много говорил, создал завихрения в пространстве вокруг себя, теть Света с дядь Сашей заразились его бодрым оптимизмом, тоже шумели, громко разговаривали, помогали накрыть стол. А я сидела за столом в самом безопасном месте в углу и смотрела, как Митя готовит.
– Попробуй вот это, – поднес к моим губам что-то на ложке.
Я попробовала, он смотрел, ожидая реакции. Дождался, но не той, что ожидал.
– Наверняка очень вкусно, – бесцветным голосом сказала я. – Митя, я не чувствую вкусов. Никаких.
Он сел, не глядя, на стул, стоявший рядом, не сводя с меня взгляда, совершенно потрясенный, так и держа позабытую ложку в руке.
– Совсем? – спросил он растерянно.
– Совсем, – мягко ответила вместо меня тетя Света, медленно вытащила из его руки ложку и, похлопав его по плечу, успокаивающим жестом предложила: – Давайте завтракать.
Они-то с дядь Сашей оценили Митину кулинарию, закатив глаза от восторга и долго восхваляя его талант, а он все смотрел на меня, изредка отвлекаясь на них, и в глазах его была боль. Моя боль, которую я не чувствовала.
– Не могли бы мы поговорить, – спросил он у тети Светы.
– Митя, – ответила вместо нее я, – ты не бойся, я не шизофреник, и у меня не клинический дебилизм, я просто ничего не чувствую, это что-то с психикой. Это не страшно, можешь говорить при мне.
Но он предпочел разговаривать с тетей Светой наедине. На следующий день тетя Света с дядь Сашей уехали, их вахта закончилась, а со мной остался Митя. Вечером мы сидели у камина, и он рассказывал, как оказался здесь.
– Я с Левкой постоянно на связи находился, узнавал про твое состояние. Он говорил, что у тебя странный диагноз, что-то сложное, а если просто объяснять, то потеря чувствительности, но я и не предполагал, как это на самом деле протекает. Я знал, что тебя повезли во Францию, и твои родные по очереди ездят к тебе, и тебе даже стало лучше… – он замолчал неожиданно, потер лоб пальцами бессильным жестом, вздохнул. – …Господи, Мартышка, если это лучше, то как же тогда было раньше?