Анж Питу (др. перевод)

Предосторожность эта была отнюдь не излишней, так как Катрин, едва увидела, что человек в черном и оба его спутника покинули ферму и бросились в погоню за Питу, тут же, уверенная в быстроте того, кого они преследуют, и в том, что он в силах, если ничего непредвиденного не случится, увести их весьма далеко, позвала поденщиков, которые видели, что на ферме что-то происходит, но не знали, что именно, и велела им открыть дверь. Поденщики тут же прибежали, и Катрин, обретшая свободу, тотчас же возвратила свободу отцу.
Бийо, казалось, пребывал в странной задумчивости. Он отнюдь не бросился из комнаты, а с какой-то недоверчивостью медленно вышел на середину кухни. Казалось, он не решается остаться в своем узилище и в то же время боится бросить взгляд на мебель, взломанную и обшаренную полицейскими.
– Ну что, взяли они книгу или нет? – спросил Бийо.
– Думаю, взяли, отец, но его не взяли, – ответила Катрин.
– Кого его?
– Питу. Он сбежал. И если они все еще гонятся за ним, то сейчас должны быть уже где-нибудь в Кеоле или в Восьене.
– Тем лучше. Бедный парень, это я виноват в том, что с ним случилось.
– Не тревожьтесь за него, отец, подумайте лучше о нас. Можете быть уверены, Питу выпутается. Боже мой, какой разгром! Матушка, вы только посмотрите!
– Мой бельевой шкаф! – возопила г-жа Бийо. – Они даже в него залезли! Да они же сущие разбойники!
– Они рылись в бельевом шкафу? – воскликнул Бийо.
Он ринулся к шкафу, который, как мы помним, сыщик старательно закрыл, и стал что-то нащупывать в беспорядочной куче наваленных туда полотенец.
– Нет, этого не может быть, – пробормотал он.
– Что вы ищете, отец? – спросила Катрин.
С какой-то растерянностью Бийо огляделся вокруг.
– Посмотри в шкафу, есть ли там что-нибудь? Да нет, пусто. И в этом комоде тоже. В секретере тоже ничего. К тому же она была здесь, здесь! Я сам ее туда положил. Еще вчера я видел ее. Эти мерзавцы искали не книгу, а шкатулку.
– Какую шкатулку? – спросила Катрин.
– Да ты сама прекрасно знаешь какую.
– Шкатулку доктора Жильбера? – отважилась вступить в разговор г-жа Бийо, которая в сложных обстоятельствах всегда хранила молчание, давая другим возможность действовать и говорить.
– Ну да, шкатулку доктора Жильбера! – с яростью крикнул Бийо. – И мне даже в голову это не пришло! Я даже не подумал о шкатулке! Господи, что скажет доктор? Что он подумает обо мне? Он сочтет, что я предатель, трус, негодяй!
– Боже мой, отец, а что было в этой шкатулке?
– Не знаю. Единственное, могу сказать, что поручился за нее перед доктором своей жизнью и должен был погибнуть, а не отдать ее.
И Бийо с таким отчаянием махнул рукой, что жена и дочь в ужасе попятились от него.
– Господи, отец, уж не сходите ли вы с ума? – простонала Катрин и заплакала. – Ну что вы молчите? Да ответьте же, ради всего святого! – упрашивала она его сквозь всхлипывания.
– Пьер, дорогой, – вступила г-жа Бийо, – ответь же своей дочери, ответь жене.
– Коня! Коня! – крикнул фермер. – Подать мне коня!
– Куда вы, отец?
– Предупредить доктора. Я должен его предупредить.
– Но где его искать?
– В Париже. Разве ты не прочла в письме, которое он прислал нам, что он едет в Париж? Он должен быть там. Я отправляюсь в Париж. Коня! Коня!
– И вы покинете нас, отец? Покинете в такую минуту? Оставите нас, исполненных тревог и страха?
– Так надо, детка. Так надо, – повторил фермер, взяв в ладони лицо дочери и судорожно целуя ее. – «Если ты когда-нибудь потеряешь шкатулку, – сказал мне доктор, – или, тем более, если у тебя ее похитят, в тот же миг, как только обнаружишь кражу, поспеши, Бийо, известить меня, где бы я ни был, и пусть ничто не остановит тебя, даже человеческая жизнь».
– Господи, да что же может быть в этой шкатулке?
– Не знаю. Знаю только одно: она была мне отдана на сохранение, а я позволил взять ее у меня. А, вот и лошадь. Я заеду в коллеж к сыну и узнаю, где найти отца.
Поцеловав в последний раз жену и дочь, фермер вскочил в седло и напрямик через поля галопом поскакал к парижской дороге.
  
IX. Дорога в Париж
 
Однако вернемся к Питу.
Питу несся без оглядки, побуждаемый двумя величайшими стимулами – страхом и любовью.
Страх говорил прямо: «Питу, тебя могут арестовать или поколотить, а потому – берегись!»
И этого было достаточно, чтобы Питу мчался, как лань.
Любовь же говорила голосом Катрин: «Скорее спасайтесь, дорогой Питу!»
И Питу спасался.
Воздействие этих двух, как мы уже сказали, стимулов привело к тому, что Питу не бежал, а летел.
Воистину велик бог и непогрешим в своем творении!
Длинные ноги, которые Питу казались рахитичными, и огромные колени, так некрасиво выглядевшие на балу, показали себя с самой лучшей стороны при беге по полю, а сердце его, расширившееся от страха, билось со скоростью три удара в секунду.
Да уж, господин де Шарни с его маленькими ступнями, изящными коленками, икрами, симметрично посаженными там, где и надлежит им быть, так бежать бы не смог.
Питу припомнилась прелестная басня [57], в которой олень, глядясь в источник, сокрушался по причине своих тонких ног, и хотя на голове юноши не было того украшения, в котором четвероногий герой басни увидел некое возмещение за худобу конечностей, Анж даже упрекнул себя за то, что столь пренебрежительно относился к своим жердям.
Именно так – жердями – назвала г-жа Бийо ноги Питу, когда он созерцал их в зеркале.
И вот Питу мчался по лесу, оставив Кеоль справа, а Ивор слева; время от времени он оглядывался, чтобы посмотреть, а вернее, прислушаться, потому как давно никого не видел, обогнав преследователей благодаря поразительной быстроте своих ног: расстояние между ними, первоначально составившее тысячу шагов, возрастало с каждой секундой.
Ах, почему Аталанта [58] была замужем! Питу вступил бы с ней в состязание, но чтобы одолеть ее, ему в отличие от Гиппомена не было бы нужды прибегать к хитрости с тремя золотыми яблоками.
Правда, люди г-на Тихой Сапой вполне, как мы уже упоминали, удовлетворенные полученным трофеем, не собирались более преследовать Питу, но он-то этого не знал.
Так что за Питу никто, кроме тени, не гнался.
Что же касается людей в черном, они были полны уверенности в себе, что вообще присуще тем, кто ленив.
– Беги, беги! – бормотали они, позвякивая в карманах наградными, полученными от г-на Тихой Сапой. – Беги, глупый. Когда надо будет, мы тебя все равно отыщем.
И эти слова были отнюдь не пустым хвастовством, а истинной правдой.
А Питу бежал, как будто слышал эти речи подручных г-на Тихой Сапой.
Он петлял, как это делают лесные звери, чтобы сбить со следа свору гончих, и когда так хитроумно запутал следы, что даже сам Нимрод [59] не сумел бы их распутать, внезапно принял решение повернуть вправо и выйти неподалеку от Кондревильских вересковищ на дорогу, что соединяет Виллер-Котре с Парижем.
Приняв такое решение, он свернул почти под прямым углом, пошел по лесосеке и через пятнадцать минут увидел дорогу – желтые песчаные откосы и два ряда растущих вдоль нее зеленых деревьев.
Итак, через час после бегства с фермы он очутился на королевском тракте.
За этот час он проделал четыре с половиной лье. Это все равно как если бы скакать на хорошей лошади крупной рысью.
Питу бросил взгляд назад. На дороге пусто.
Питу глянул вперед. Две женщины на ослах.
Мифологию Питу постигал по гравюрам в книжке младшего Жильбера. В ту эпоху очень интересовались мифологией.
История богов и богинь греческого Олимпа входила в круг образования молодых людей. Разглядывая гравюры, Питу познакомился с мифологией: видел, как Зевс превратился в быка, чтобы похитить Европу [60], в лебедя – чтобы бесстыдно овладеть дочерью Тиндара [61], видел он, как и другие божества совершают более или менее живописные перевоплощения, но чтобы агент полиции его величества превратился в осла – нет, такое просто немыслимо! Даже у царя Мидаса были всего-навсего только ослиные уши, а ведь он был царь и мог все, что угодно, превращать в золото, так что имел возможность купить целиком шкуру этого четвероногого.