Анж Питу (др. перевод)

– Но каким образом и почему вы лишились чувств в этой комнате, графиня? – осведомилась Мария Антуанетта.
– Я этого объяснить не могу, ваше величество, сама не знаю. Но ведь при этой жизни, полной усталости, страха и тревог, что мы ведем вот уже три дня, для женщины, как мне кажется, вполне естественно упасть в обморок.
– Это верно, – прошептала королева, видя, что Андреа не собирается ни в чем сознаваться.
– Ведь и у вашего величества глаза повлажнели, – заметила Андреа со странным спокойствием, которое не покидало ее с того момента, как она пришла в себя, и в сложившихся обстоятельствах выглядело неуместным, поскольку было явно видно, что оно лишь напускное и за ним кроются вполне человеческие чувства.
И в этих словах графу почудилась насмешка, какую несколько секунд назад он заметил в словах королевы.
– Сударыня, – обратился он к Андреа несколько строго, к чему явно не привык, – ничего нет удивительного в том, что в глазах у королевы слезы – ее величество любит свой народ, а ведь недавно проливалась народная кровь.
– Слава богу, что не ваша, сударь, – проговорила Андреа, все такая же холодная и непроницаемая.
– Да, но ее величество ведет речь не обо мне, а о вас, сударыня. Так что давайте с позволения королевы вернемся к вам.
Мария Антуанетта в знак согласия кивнула.
– Вы испугались, не так ли?
– Я?
– Вам ведь сделалось плохо, не отрицайте. Стало быть, с вами что-то произошло, но что? Я не знаю, вы должны рассказать.
– Вы заблуждаетесь, сударь.
– Кто-то вызвал ваше недовольство, какой-нибудь мужчина?
Андреа побледнела.
– Никто не вызывал моего недовольства, сударь, я пришла от короля.
– Прямо от него?
– Прямо от него, можете справиться у его величества.
– Если так, – сказала Мария Антуанетта, – значит, графиня права. Король ее очень любит и знает, что я тоже слишком к ней привязана, чтобы хоть чем-нибудь огорчить.
– Но вы же произнесли имя, – продолжал настаивать Шарни.
– Имя?
– Ну да, когда начали приходить в себя.
Андреа взглянула на королеву, словно прося о помощи, но та то ли не поняла, то ли не пожелала понять, и подтвердила:
– Да, вы произнесли имя некоего Жильбера.
– Жильбера? Я произнесла имя Жильбера? – воскликнула Андреа со столь заметным ужасом, что граф испугался его даже сильнее, нежели ее обморока.
– Да, – подтвердил он, – вы произнесли это имя.
– В самом деле? – удивилась Андреа. – Вот странно.
Словно небо, только что разорванное вспышкой молнии, лицо молодой женщины, исказившееся было при звуке рокового имени, постепенно вновь обрело свое обычное выражение, и лишь какой-то мускул на этом прекрасном лице продолжал едва заметно подрагивать, как замирают на горизонте сполохи ушедшей грозы.
– Жильбер? – повторила она. – Не знаю.
– Да, Жильбер, – подтвердила королева. – Постарайтесь припомнить, любезная Андреа.
– Но, ваше величество, – обратился граф к Марии Антуанетте, – это, вероятно, простая случайность, графине такое имя неизвестно.
– Нет, отчего же, – возразила Андреа, – оно мне известно. Это имя одного ученого, искусного врача, прибывшего из Америки, который, кажется, был там связан с господином де Лафайетом.
– И что же? – спросил граф.
– А то, – очень естественно отозвалась Андреа, – что я лично с ним незнакома, но мне говорили, что человек он весьма достойный.
– Откуда же тогда такое волнение, милая графиня? – полюбопытствовала королева.
– Волнение? Разве я волновалась?
– Еще как! Казалось, это имя доставляет вам мучения.
– Это не исключено, и дело тут вот в чем. У короля в кабинете я увидела одетого в черное человека с суровым лицом, говорившего о мрачных и ужасных вещах: он весьма живо описывал убийство господина Делоне и господина де Флесселя. Я была напугана и лишилась чувств, как вы видели. Возможно, я что-то при этом бормотала и произнесла имя этого самого господина Жильбера.
– Возможно, – согласился г-н де Шарни, явно не желавший продолжать расспросы. – Но теперь вы успокоились, не так ли?
– Вполне.
– В таком случае я хочу попросить вас кое о чем, граф, – проговорила королева.
– К услугам вашего величества.
– Пойдите разыщите господ де Безанваля, де Брольи и де Ламбеска и велите им оставить свои части там, где они сейчас и находятся, а завтра король на совете решит, что делать дальше.
Граф поклонился, но прежде чем выйти, еще раз взглянул на Андреа.
Взгляд его был полон беспокойства и нежности.
Он не укрылся от внимания королевы.
– Графиня, – спросила она, – вы не пойдете со мною к королю?
– Нет, ваше величество, не пойду, – поспешно ответила та.
– Почему?
– Я прошу ваше величество разрешить мне удалиться к себе: я ощущаю потребность в отдыхе после всех этих переживаний.
– Признайтесь откровенно, графиня: между вами и его величеством что-то произошло? – настаивала королева.
– Ничего, государыня, совершенно ничего.
– Сознайтесь, если это так. Порою король не щадит моих друзей.
– Его величество по обыкновению был очень добр ко мне, но…
– Но вы предпочитаете его не видеть, да? Нет, тут решительно что-то не так, граф, – с напускной шутливостью заключила королева.
Но в этот миг Андреа бросила на королеву такой выразительный, умоляющий и многозначительный взгляд, что та поняла: пора кончать с этой маленькой войной.
– Вот что, графиня, – предложила она, – пусть господин де Шарни выполняет данное ему поручение, а вы отправляйтесь к себе или, если хотите, оставайтесь здесь.
– Благодарю, ваше величество, – промолвила Андреа.
– Ступайте же, господин де Шарни, – продолжала королева, увидев признательность, изобразившуюся на лице Андреа.
Не заметив или не желая замечать это выражение, граф взял жену за руку и выразил радость по поводу того, что к ней вернулись силы и цвет лица.
Затем, отвесив королеве полный глубокого уважения поклон, он удалился.
Однако уже уходя, он обменялся с Марией Антуанеттой быстрым взглядом.
Взгляд королевы говорил: «Возвращайтесь поскорее».
Взгляд графа отвечал: «Постараюсь».
Андреа же с тяжелым сердцем следила за каждым движением мужа.
Казалось, она всею своей волей старалась ускорить неторопливый и полный благородства шаг, которым он шел к двери, чуть ли не подталкивая его взглядом.
И лишь только дверь за ним затворилась и он скрылся из виду, как силы, собранные Андреа, чтобы справиться с положением, покинули ее: лицо побледнело, ноги подкосились, и она рухнула в стоявшее поблизости кресло, рассыпаясь перед королевой в извинениях за подобное нарушение этикета.
Мария Антуанетта подбежала к камину, взяла флакон с нюхательной солью и поднесла его к носу Андреа. На этот раз графиня пришла в себя гораздо быстрее – не столько благодаря августейшим заботам, сколько с помощью собственной силы воли.
Между обеими женщинами происходило нечто странное. Королева, казалось, любила Андреа, та отвечала ей искренним уважением, и между тем порою они казались не любящей королевой и преданной слугою, а врагами.
Итак, благодаря своей душевной силе Андреа быстро справилась со слабостью. Она встала, с почтением отстранила руку королевы и, склонив голову, попросила:
– Ваше величество позволит мне удалиться к себе?
– Разумеется, любезная графиня, вы всегда вольны делать, что вам угодно, этикет вас не касается. Но разве вы не хотите мне что-то сказать, прежде чем уйти?
– Я, государыня? – удивилась Андреа.
– Да, вы.
– Нет. А о чем я должна вам сказать?
– Об этом самом господине Жильбере, который произвел на вас столь сильное впечатление.
Андреа вздрогнула и лишь отрицательно покачала головой.
– В таком случае я вас больше не задерживаю, милая Андреа, вы свободны.
С этими словами королева направилась к двери в будуар, который примыкал к комнате.
Андреа, сделав безупречный реверанс, двинулась к выходу.