Анж Питу (др. перевод)

– Там ты его и видел?
– Да, выглядел он презабавно: вместо галстука ему на шею надели воротник из крапивы.
– Из крапивы? Почему из крапивы?
– Потому что этот мерзавец вроде бы говорил, что хлеб – для людей, сено – для лошадей, а народу довольно и крапивы.
– Этот негодяй так говорил?
– Говорил, господин Бийо, черт бы его взял!
– Никак, ты начинаешь браниться?
– Ну и что? – непринужденно ответил Питу. – Военным людям можно. Фулон шел пешком, и всю дорогу его награждали колотушками по спине и голове.
– В самом деле? – без особой радости заметил Бийо.
– Это было очень забавно, вот только наподдать ему удалось далеко не всем – ведь за ним шло тысяч десять человек.
– А дальше? – задумчиво спросил Бийо.
– А дальше его отвели к президенту округа Сен-Марсель, к этому добряку, вы его знаете.
– Да, его зовут господин Аклок.
– Вот-вот, какой-то Клок. Он велел доставить его в ратушу, потому что не знал, что с ним делать, так что Фулона вы скоро увидите.
– Но почему сообщаешь об этом ты, а не знаменитый Сен-Жан?
– Да потому что ноги у меня на шесть дюймов длиннее, чем у него. Он вышел раньше меня, но я его догнал и перегнал. Я хотел сообщить вам, чтобы вы предупредили господина Байи.
– Ну и повезло же тебе, Питу.
– А завтра повезет еще больше.
– Откуда ты знаешь?
– Этот самый Сен-Жан, что донес на господина де Фулона, предложил поймать и господина Бертье, который сейчас в бегах.
– Так Сен-Жан знает, где он скрывается?
– Да, похоже что наш благородный Сен-Жан был их доверенным человеком и получил от тестя и зятя много денег – они хотели его подкупить.
– И он взял у них деньги?
– Еще бы! Деньги у аристократов нужно брать всегда. Но только он сказал: «Добрый патриот не предает нацию ради денег».
– Да, – прошептал Бийо, – он предает своих хозяев, и только. Знаешь, Питу, этот твой господин Сен-Жан, по-моему, большой проходимец.
– Возможно, но это не важно: господина Бертье поймают точно так же, как поймали мэтра Фулона, и их обоих рядышком повесят. Хорошенькие рожи они скорчат, когда будут глядеть друг на друга, а?
– А почему их должны повесить? – осведомился Бийо.
– Да потому что они негодяи, я их терпеть не могу.
– Но ведь господин Бертье бывал у нас на ферме, пил у нас молоко, когда объезжал Иль-де-Франс, прислал Катрин из Парижа золотые сережки. О нет, нет, его не повесят.
– Вот еще! – злобно воскликнул Питу. – Да это ж аристократ, соблазнитель!
Бийо с удивлением уставился на Питу. Под его взглядом тот невольно покраснел до корней волос.
Внезапно почтенный арендатор увидел г-на Байи, возвращавшегося после совещания к себе в кабинет, и, бросившись к нему, сообщил свежие новости.
Теперь уже недоверие выразил г-н Байи.
– Фулон? – воскликнул он. – Глупости!
– Да вот же Питу, господин мэр, он сам его видел, – принялся убеждать арендатор.
– Видел, господин мэр, – подтвердил Питу, прижав руку к груди и отвешивая поклон.
И он рассказал Байи все, что перед этим поведал фермеру.
Бедняга Байи побледнел: он понял весь размер катастрофы.
– И господин Аклок послал его сюда? – пролепетал он.
– Да, господин мэр.
– Но каким образом?
– О, не беспокойтесь, – сказал Питу, неверно истолковав тревогу Байи, – у пленника надежная охрана, по дороге его не похитят.
– Дай бог, чтобы похитили, – прошептал Байи. Затем, повернувшись к Питу, он добавил: – Вы сказали: «надежная охрана». Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду народ.
– Народ?
– Там более двадцати тысяч человек, не считая женщин, – торжествующе объявил Питу.
– Несчастный! – вскричал Байи. – Господа! Господа выборщики!
С помощью пронзительных, отчаянных криков он собрал вокруг себя всех участников заседания.
Пока звучал его рассказ, вокруг слышались лишь испуганные возгласы.
Он кончил, и в наступившей страшной тишине внезапно послышался неясный отдаленный шум, который, проникая сквозь стены ратуши, напоминал гул крови в ушах, какой бывает при сильной головной боли.
– Что это? – спросил кто-то из выборщиков.
– Шум толпы, черт возьми, – отозвался другой.
Вдруг на площадь вылетела карета и остановилась перед ратушей; двое вооруженных людей вывели из нее третьего – бледного и дрожащего.
За каретой под предводительством страшно запыхавшегося Сен-Жана бежала сотня молодых людей в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, отличавшихся нездоровым цветом лица и горящими глазами.
Передвигаясь почти с тою же быстротой, что и карета, они выкрикивали:
– Фулон! Фулон!
Однако двое вооруженных людей успели все же втолкнуть Фулона в ратушу и запереть двери, оставив за ними охрипших крикунов.
– Все-таки добрались, – обратился один из сопровождавших к выборщикам, столпившимся на верхних ступенях лестницы. – Проклятие! Это было нелегко!
– Господа, господа! – воскликнул трепещущий Фулон. – Спасите меня.
– Ах, сударь, – со вздохом отвечал Байи, – вы очень провинились.
– Но, сударь, – еще более встревоженно продолжал Фулон, – я надеюсь, правосудие встанет на мою защиту?
Шум за дверями усилился.
– Спрячьте его поскорее, – крикнул Байи людям, стоявшим вокруг Фулона, – или…
Он повернулся к Фулону.
– Послушайте, – проговорил он, – положение слишком серьезное, нам некогда заниматься разговорами. Если еще не поздно, быть может, вы рискнете убежать через задние двери ратуши?
– О нет! – вскричал Фулон. – Меня узнают и растерзают!
– Значит, вы предпочитаете остаться с нами? Я и эти люди сделаем все, что в человеческих силах, чтобы вас защитить. Не так ли, господа?
– Обещаем! – в один голос подтвердили выборщики.
– Лучше я останусь с вами. Не покидайте меня, господа.
– Я же говорю, сударь, – с достоинством повторил Байи, – мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы вас спасти.
В этот миг на площади послышался могучий ропот, разнесшийся во все стороны и проникший через открытые окна в ратушу.
– Слышите? Слышите? – пробормотал побелевший Фулон.
Грозно ревущая толпа хлынула к ратуше изо всех примыкающих к ней улочек и в первую очередь с набережной Пельтье и улицы Ваннери.
Байи подошел к окну.
Тысячи глаз, равно как ножи, пики, косы и мушкеты, сверкали на солнце. Не прошло и десяти минут, как широкая площадь оказалась забитой людьми. Это был кортеж Фулона, о котором говорил Питу и который разросся за счет зевак, что, заслышав шум, отовсюду сбегались на Гревскую площадь.
И все эти люди, а было их там свыше двадцати тысяч, кричали:
– Фулон! Фулон!
Сотня юнцов, бежавших за каретой, указывала ревущей толпе на дверь, за которою скрылся Фулон. Дверь тут же подверглась штурму: на нее посыпались удары ног, прикладов и просто палок.
Внезапно дверь распахнулась.
В ней показались охранявшие ратушу солдаты: они стали наступать на осаждавших, и те, пятясь перед штыками, не успев оправиться от первого испуга, очистили перед зданием обширное пространство.
Не теряя самообладания, солдаты заняли позицию на ступенях ратуши.
Офицеры не стали угрожать толпе, а принялись ее уговаривать и урезонивать всяческими обещаниями.
Байи потерял голову. Несчастный астроном впервые столкнулся лицом к лицу с народным возмущением.
– Что делать? – спрашивал он у выборщиков. – Что же делать?
– Судить Фулона, – послышались голоса.
– Когда вам грозит толпа, это не суд, – ответил Байи.
– Вот черт! – воскликнул Бийо. – Сколько у вас солдат охраны?
– И двух сотен не наберется.
– Значит, требуется подкрепление.
– Ах, если бы дать знать господину де Лафайету! – воскликнул Байи.
– Так дайте ему знать.
– Но кто это сделает? Кто сможет пробраться через такое море людей?
– Я, – проговорил Бийо.
И тут же двинулся к выходу.
Байи остановил его.
– Безумец, – сказал он, – взгляните на этот океан. Вас захлестнет первая же волна. Если вы хотите добраться до господина де Лафайета, обходите толпу сзади, но я за вас не отвечаю. Ступайте.