Волонтер девяносто второго года

 
Александр Дюма
Волонтер девяносто второго года
 
I. КАКИМ ОБРАЗОМ КО МНЕ ПОПАЛИ ЭТИ МЕМУАРЫ
Бегство Людовика XVI и его арест в Варенне — одно из тех событий революции, какое всегда интересовало меня больше всего. Поэтому к тому дню, а именно к 19 июня 1856 года, когда я решил совершить поездку в Варенн (о ней я еще сообщу кое-какие подробности), благодаря которой были получены мемуары, публикуемые ныне, я прочитал почти все написанное об этом бегстве.
Назовем главных авторов, повествовавших о нем, и, чтобы не быть пристрастным, расположим в той последовательности, в какой мы читали их сочинения. Это аббат Жоржель, Лакретель, Тьер, Мишле, Луи Блан, г-жа Кампан, Вебер, Леонар, Бертран де Мольвиль, де Буйе, де Шуазёль, де Валори, де Мустье, де Гогела.
И все-таки, несмотря на мое знакомство с трудами этих историков и — как бы мне назвать других сочинителей? — этих хроникеров, в моем романе «Графиня де Шарни» были допущены некоторые ошибки. На эти погрешности с чисто дружеской доброжелательностью изволили указать мои читатели из Сент-Мену и Варенна, предлагая прислать свои замечания, если когда-нибудь я предприму второе издание этого романа.
Ошибки, подобные тем, на какие обращали мое внимание, в романе большого значения не имеют, и, кстати, я сделал их потому, что до меня они уже допускались другими; однако эти ошибки также вкрались в мою «Историю Людовика XVI», и, имея главным образом в виду эту книгу, я решил окончательно развеять сомнения, что могли оставаться даже после писем моих читателей, и, выехав из Шалона, повторить шаг за шагом путь, проделанный королем за шестьдесят пять лет до этого.
Мне необходимо было проехать этой дорогой именно из Шалона, потому что в этом городе с опознания короля началась череда событий, вечером завершившихся в Варенне его арестом.
В этой работе, напоминающей, наверное, труд доезжачего, идущего по следу, я буду задерживаться на описании всех тех мест, где останавливалось королевское семейство, и буду обращаться не только к печатным рассказам, но и к устным преданиям, не только к устным преданиям, но и к воспоминаниям очевидцев, собственными глазами наблюдавших эти исторические события в минуты их свершения; значительность этих событий за две трети века, миновавших с той поры, стала еще более очевидной.
Действительно, когда мы задумываемся над ними, приходится признать, что бегство короля из Парижа и его арест в Варение представляют собой самый важный факт Французской революции и — скажу больше — всей истории Франции: это кульминация монархии; семьсот четыре года потратила монархия на то, чтобы добраться до Варенна, но лишь девятнадцать месяцев понадобилось ей, чтобы приехать из Варенна на площадь Революции.
И пусть никто не обманывается в отношении наших намерений: значительным это событие представляется нам не с точки зрения трагической судьбы королевской семьи; мы отмечаем это событие как самое значительное во Французской революции и даже во всей истории Франции отнюдь не потому, что головам трех особ, находившихся в карете, уносившей монархию в пропасть, было суждено пасть на эшафоте, — нет, мы делаем это потому, что считаем: арест короля в этом городке, еще накануне, 22 июня, безвестном, но на другой день роковым образом и навсегда вошедшем в бессмертие, служит истоком всех последующих великих политических катаклизмов.
Если бы Людовик XVI действительно остался верен своей присяге конституции, не попытался бы бежать и не был бы задержан, на смену тем событиям, что произошли, пришли бы другие, и не было бы ни гражданской войны, ни иностранного вторжения, ни коалиции, ни 2 сентября, ни взятия Тулона, ни Бонапарта, ни террора, ни 13 вандемьера, ни Директории, ни 18 брюмера, ни Наполеона, ни Аустерлица, ни Москвы, ни Фонтебло, ни возвращения с острова Эльбы, ни Ватерлоо, ни Святой Елены, ни революции 1830 года, ни революции 1848 года, ни Второй империи (ведь и Первая не возникла бы).
И Бог знает, какие события пришли бы на смену тем, что совершились и на семь десятилетий приковали историю Франции, а следовательно, историю мира, к огромной машине, именуемой Парижем.
Заглядывая в подобную пропасть, испытываешь головокружение.
Когда я принял решение отправиться в Варенн, предстоявшее расследование показалось мне столь захватывающим, что между замыслом и его воплощением не прошло и двух дней: из Парижа я выехал 19 июня 1856 года, а 20 июня, в час ночи, приехал в Шалон  note 1.
Владелец гостиницы «Всевышняя Богородица», где мы остановились, даже не подозревал, что люди могут приезжать в Шалон с какой-либо иной целью, нежели изучение вин Шампани; он дождался нашего пробуждения, чтобы сначала осведомиться, что нам подать на завтрак, а потом спросить, не желаем ли мы посетить погреба г-на Жакессона. Мы поблагодарили нашего хозяина за эту двойную любезность; но, положившись во всем на его отменный вкус в составлении меню нашего завтрака, объяснили, что приехали заниматься не изучением виноделия, а историческими разысканиями.
Поэтому, позавтракав, мы попросили его раздобыть нам кабриолет, лошадь и кучера, чтобы мы могли держать человека, животное и экипаж столько времени, сколько нам потребуется. Сделку заключили на условии выплаты десяти франков в день. Кроме того, было оговорено, что кормить лошадь и возницу будем мы.
Все, кто пожелает узнать подробности этой поездки и сопровождать меня в моем паломничестве по историческим местам, могут прочесть небольшой томик, изданный Мишелем Леви и озаглавленный «Дорога в Варенн». По всей вероятности, это самое исчерпывающее сочинение о бегстве короля.
Но, поскольку эти строки преследуют совсем иную цель (она не имеет ни малейшего отношения к той задаче, какую мы ставили в книге «Дорога в Варенн»), а именно — сообщить нашим читателям, как к нам попала рукопись, которую мы публикуем сегодня под заголовком «Волонтёр девяносто второго года», мы сразу же перенесем их в Варенн, на площадь Латри, где мы — мой спутник и я — очутились 22 июня 1856 года, на вторые сутки после отъезда из Шалона.
Мы, как уже говорилось, отправились на поиски подробностей, особенно тех, что могли сообщить очевидцы. Я уже разыскал двух стариков, способных поделиться со мной этими подробностями: г-на Нисеза в Шалоне, одного из двух форейторов, сопровождавших короля, и г-на Матьё, нотариуса в Сент-Мену, видевшего короля в ту минуту, когда при смене лошадей его опознал Друэ.
Но мне было исключительно важно найти в самом Варение еще нескольких свидетелей той великой эпохи, ибо там разыгралась самая драматическая сцена катастрофы.
Я обратился к архивариусу, успевшему уже достать для меня очень ценный документ — план города, датированный 1772 годом и изображающий город таким, каким он был во время тех событий, и спросил его, не знает ли он в Варение человека, который видел тогда короля и был свидетелем его ареста.
Он назвал полковника Рене Бессона. Я попросил архивариуса сообщить мне адрес этого человека.
— Я сделаю больше, — ответил он. — Отведу вас к нему. И мы тотчас направились на площадь Латри.
В тот момент, когда мы выходили с улицы Часов на площадь, где был задержан Людовик XVI (по странной игре случая она имеет форму ножа гильотины), мой вожатый опустил мне руку на плечо.
— Смотрите, вон нужный нам человек, — сказал он.
— Где?
— Перед своей дверью.
И он показал мне на углу площади Латри и улицы Басс-Кур красивого старика, который нежился в лучах заходящего солнца. Он сидел, откинувшись на спинку удобного кресла, и, положив на табурет вытянутую правую ногу, постукивал по ней тростью. По воинственному выражению его физиономии узнавался старый солдат; по безмятежному спокойному челу угадывался благородный человек. Длинные курчавые седые волосы, словно львиная грива, обрамляли его лицо, разделенное надвое густыми усами; он подкручивал их любовным жестом, свойственным военным. В петлице синего сюртука покроя эпохи Империи красовалась розетка кавалера ордена Почетного легиона. Это и был полковник Рене Бессон.