Журнал «Если», 1993 № 09

— Очень красиво.
— Не так сыро, — скромно заметил я.
Двери скользнули в стороны, я провел его через холл и толкнул дверь ногой.
— Входи.
Мы вошли в переднюю и, естественно, наткнулись на Лоретту. На ее лице застыло дежурное выражение, с помощью которого она выдает злость за оскорбленные чувства. Я подтолкнул Генри вперед, наблюдая за тем, как негодование сменилось Светской Радостью.
— Познакомься, это моя жена.
Он отступил, но я снова толкнул его вперед. Он заулыбался, склонил голову и завилял хвостом.
— Хм, хм, — сказал он, сглотнул и начал снова, — как поживаете?..
— Это Генри, — сказал я, — мой школьный друг Генри, о котором я тебе рассказывал, Лоретта. — Никогда я ничего не рассказывал. — Он хочет есть, и я хочу есть. Сообрази нам что-нибудь. — Не давая ей вставить ни слова, я сказал: — Ужин на бумажных тарелках в моей каморке организовать легче, чем накрыть на стол, а? — Ей пришлось кивнуть, а я толкнул Генри к моей келье и сказал: — Прекрасно и спасибо, о, лучшая из женщин! — Она еще раз кивнула — уже соглашаясь. Войдя внутрь, я закрыл двойную дверь и, хохоча, прислонился к ней.
— Черт возьми, — сказал Генри, у которого загорелись глаза. — Ты не говорил, что женат. — Улыбка померцала, потом исчезла вовсе.
— Наверное, не говорил. Это же мелочь. Мы не говорим о воздухе, которым дышим, о насморке, о дороге на работу.
— Да, но, может быть, она… Может, мы ее беспокоим? А почему ты смеешься?
Я смеялся, вспомнив, как изменилось лицо Лоретты, когда мы вошли. Конечно, я опоздал и этим испортил обед, да плюс ко всему явился пьяным, а Лоретта приготовилась весь вечер демонстрировать свое негодование и никак не ожидала, что я кого-то приведу. Ах, Лоретта, такая учтивая, такая воспитанная! Скорее умрет, чем выдаст свои чувства незнакомому человеку.
— Я смеюсь, потому что, какое это беспокойство?
Он сел и сказал:
— Хорошенькая.
— Кто? Лоретта? Плохих не держим. Генри, а ведь я не такой, как все.
— А другие — разве такие, как все? — спросил он робко.
— Конечно, идиот. Говоря «не такой», я хочу подчеркнуть: совсем не такой. Это не обязательно лучше, чем другие, — скромно добавил я. — Просто не такой.
— В каком же смысле? — Ох этот Генри. Обязательно должен докопаться!
Как бы в ответ на его вопрос я достал футляр для ключей, взвизгнул молнией, нащупал бронзовый ключик от ящика стола и повертел у него перед носом.
— Все расскажу, когда запихнем что-нибудь в брюхо и останемся вдвоем.
— Это та самая неприятность, которая… та, где нужна моя помощь?
— Та самая, но это дело настолько личное и тайное, что я не позволю себе даже думать об этом, пока не запру дверь.
— Ну ладно, — сказал он, — хорошо. — Он явно подыскивал другую тему для разговора. — А можно я спрошу про ту девушку, чей муж…
— Шпарь, — сказал я, — хотя это не так интересно. Ты, Генри, здорово умеешь путать кошмарное с банальным.
— Прости. Но она выглядела ужасно… расстроенной. Я… мне кажется, не понял, что ты сказал? — Этот странный порядок слов он завершил знаком вопроса. — Она с кем-то еще… — Слова угасли, и Генри покраснел. — И муж об этом узнал?
— Не то чтобы узнал — она сама ему сказала. Понимаешь, ее втянули в какие-то опыты, ну что-то вроде испытаний нового лекарства, которое подавляет волю. Под воздействием этого снадобья, — я улыбнулся приятным воспоминаниям, — она была послушна, как овечка. Ты видел, что она совсем не дурнушка, скорее наоборот, значит, произошло то, чего следовало ожидать. Сагре diem [3], говорят римляне в таких случаях, то есть — сверли и получишь нефть.
Генри смотрел рассеянно, но все же улыбался.
— А тот ученый, который дал ей это лекарство… В общем, она совсем не была виновата, то есть ее муж не должен был?..
— «Не должен был», — передразнил я. — Должен, если знать этого мужа. Один из тех идеалистов, кто считает любовь священной, и всякое такое. Кроме того, у него пол-лица осталось в Корее, и это сильно его удручало. Любовь — это чушь. — Откинувшись на спинку стула, я продолжал: — Он никогда бы ничего не узнал. Но этот медикамент похож по действию на «эликсир правды». Хотя человек, проглотив его, не выглядит «поддатым». Она пошла прямо домой, причем выглядела как всегда, но не могла ничего скрыть. Она и не знала, что ее, как бы это сказать… накачали. Ей подсыпали в кофе. Она рассказала мужу, что случилось, и не ручалась за свою будущую верность. Почти всю ночь он прокручивал это признание в своей голове, а потом встал, влез в машину, разогнался и ухнул в пропасть.
Генри улыбнулся два раза подряд, причем одна улыбка как бы наехала на другую.
— А теперь она только и делает, что пьет в баре?
— Она не пьет. Ты читал когда-нибудь «Леди- фантом» Уильяма Айриша? Там одна девица изводит героя одним своим присутствием. Она всегда оказывается там же, где он, днем и ночью, целыми неделями. Эта цыпочка из кафе, вроде бы такая смирная, пытается так же действовать на меня. Сидит там, где я могу ее встретить, и ненавидит. Ненавидит меня и плачет.
— Тебя?
Я подмигнул и пощелкал зубами.
Подошла Лоретта с подносом, на котором красовались креветки, поджаренные на сливочном масле, под пикантным апельсиновым соусом, салат из разной зелени с луком и молотыми орешками, а также медовый торт по-арабски.
— О-о! — задохнулся Генри и вскочил на ноги. — Это прекрасно, миссис…
— Лоретта, ты не принесла выпивку, — сказал я.
— Право, не хочу, — сказал Генри.
— Он очень деликатен. А мы не любим показной деликатности, правда, Лорри?
Лоретта колебалась, закусив нижнюю губу. Потом сказала:
— Хорошо, я сделаю коктейль…
— Не надо, — перебил я, — принеси целую бутылку. А потом мы не будем тебя больше беспокоить, да, Генри?
— Я, ей-Богу, не хочу…
— Давай действуй, до-р-рогая. — Произнося это слово, я как правило, рычу на нее. Лоретта поставила поднос на кофейный столик и метнулась вон. А я засмеялся.
— Теперь обязательно принесет.
Когда Генри расплывался в улыбке, я почти слышал шорох в уголках его рта.
Жена принесла бутылку, и я взял ее в руки.
— Не надо содовой, мы настоящие мужчины и не запиваем. Хорошо, дор-р-рогая, грязные тарелки уберешь завтра.
Пятиться задом она не решилась, но не сводила с меня глаз — вероятно, от страха — и потому вышла как-то боком, не забыв одарить Генри улыбкой гостеприимной хозяйки, хотя эта улыбка получилась кривой и мятой.
Он лепетал в это время: «Спасибо, миссис…» — но не успел закончить фразу, как я захлопнул дверь.
Потирая руки, я сел на диван.
— Давай сюда бутыль, Генри.
Он принес бутылку, сел рядом со мной, и мы начали есть. Все было очень вкусно, но это — тот минимум, который должен требовать любой мужчина от своей жены. Я было хотел потребовать, чтобы Лоретта принесла сигареты, но почувствовал, что уже достаточно позабавился с ней и это не доставит мне удовольствия. Желудок был вполне ублажен тем, что в него попадало. Генри тоже замолчал и сосредоточенно ел.
Позволив себе быть щедрым, я налил стаканчик Генри и не забыл себя. Потом, откинувшись на спинку дивана, рыгнул, отчего Генри вздрогнул. Я проглотил виски, налил еще порцию, наблюдая за Генри, который собирал мед с тарелки куском хлеба.
— Н-да, твоя жена поистине…
— Я же сказал, плохих не держим. Сядь сюда и захвати горючее.
Поколебавшись, он принес бутылку и поставил на письменный стол, а сам уселся на кончик кресла. Он смахивал на котенка, впервые в жизни усевшегося на забор и поэтому неустойчивого. Я рассмеялся ему в лицо, и он тут же ответил виноватой улыбкой.
— Знаешь, что я собираюсь сделать? — спросил я у этого банального, глупого, трусливого и преданного Генри, — я собираюсь посвятить тебя в некоторые тайны, неизвестные никому на свете. И в то же время эти тайны кое-кому известны. Этих людей не много, но они есть. Можно ли считать оба эти утверждения правильными?