Энциклопедия символизма: Живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка.

Та же подверженность галлюцинациям, одиночество, та же тщательность мастерства и таинственность форм, все то необъяснимое, что скрыто за видимостью, сближают Бредена (1825–1885) с Мерионом. Не умея рисовать с натуры, довольствуясь временным кровом, Бреден воссоздает мир наваждений, рожденных его воображением: бегущие толпы, марширующие легионы, отшельники и всевозможные твари, живущие во вселенной, — зрителя потрясает неотразимая сила его фантазии. Одилон Редон — восторженный ученик Бредена — писал о своем учителе («Самому себе»): «Человек, жаждущий одиночества, который бежит куда глаза глядят под бесприютным небом, не ведая родины, испытав все треволнения, всю безнадежность вечного изгойства, — вот что находим мы здесь повсюду… Иногда это бегство целой семьи, легиона, армии, народа, бегство подальше от цивилизованного человечества».
 
Я. Э. ШТАЙНЛЕ. Адам и Ева после грехопадения. 1867
 
Гюстав Доре (1832–1883) — изображает ли он рыцарей Круглого стола, гибнущий корабль, иллюстрирует ли он «Озорные рассказы» — погружает нас в атмосферу фантастики и вымысла, а иногда, как в гравюрах к «Божественной комедии», — в символический мир, пронизанный необычайным лиризмом. И наконец, Виктор Гюго — еще один мастер, умеющий в своих рисунках, сепиях и акварелях приоткрыть тайну, художник-визионер, в изобразительном творчестве верный направленности своей поэзии. За средневековыми замками, окутанными туманом кораблями, призрачными городами, гримасами его персонажей угадывается некая характерная символика.
Но не надо думать, будто только графики обращаются к темам и технике, тесно связанным с поисками художников-символистов. Два крупных французских живописца — Делакруа и Шассерио — также могут быть названы в числе предшественников символистского движения. Гюстав Моро испытал прямое влияние Делакруа (1798–1863) и свое преклонение перед великим романтиком передал ученикам, среди которых был Кнопф, верный символизму на всем протяжении творческого пути. Живопись Делакруа изобилует библейскими сюжетами, где центральной темой является смерть. Неслучайно Бодлер о нем написал: «Вот крови озеро; его взлюбили бесы»  [1]. Иллюстрируя «Фауста» и демоническую поэзию Байрона, Делакруа упивается сценами резни, кровопролитий и пожаров. Он изображает кровожадных львов, преследуемых жестокими арабскими охотниками. Своих героинь он подвергает моральным и физическим мукам. Офелия бросается в воду, в видении Фауста Маргариту с обнаженной грудью тащит за волосы демон; пленница Ребекка («Резня на Хиосе»), с которой сорваны одежды, привязана к лошади; наложницы гибнут на смертном одре Сарданапала; Анджелика и Андромеда прикованы к скале.
Символистов привлекает женский тип, изображаемой Шассерио (1819–1856), соответствующий их идеалу красоты. У Гюстава Моро и Пюви де Шаванна, обучавшихся в мастерской Шассерио, особенно заметно его влияние в технике и выборе сюжетов. Моро заимствует у него тему Сапфо: героиня, бросающая лиру с утеса, прежде чем кинуться вниз, воплощает трагический жребий гения, который, потеряв любовь, так и не обретает утешения.
В Германии предшественниками символизма, наряду с назарейцами, можно назвать Каспара Давида Фридриха (1774–1840), Филиппа Отто Рунге (1777–1810) и Густава Каруса (1789–1869). Они соединили темперамент романтиков с устремлениями импрессионистического и символистского характера. Религиозно-символический язык свойствен живописи Фридриха, уроженца Померании, друга поэтов Клейста и Новалиса, художников Каруса и Даля. В пейзажах Фридриха отражены его собственные фантазмы, всегда отмеченные печально-меланхолическими настроениями. Рунге, также родившийся в Померании, общается с писателями Тиком, Клейстом, Гете и Клоп-штоком, стремится возродить христианское искусство и рассматривает космический пейзаж как поэтический «иероглиф», исполненный религиозного смысла. Его теория метафизики света и символики цветов изложена в работе, нашедшей отклик как среди представителей югендстиля, так и у художников «Синего всадника». Карус, оставив занятия естественными науками, посвящает себя живописи и рисованию. Он дружит с Фридрихом и испытывает его влияние. Пейзажи Каруса представляются связующим звеном между романтизмом Фридриха и реализмом художников последующего поколения.
С северогерманскими художниками объединяются молодые живописцы из Вены: покинув Академию художеств, они поселяются в Риме, так как в германских странах не находят очага культуры, отвечающего их идеалам. В 1810 г. эта группа во главе с Иоганном Фридрихом Овербеком (1789–1869) и Францем Пфорром (1788–1812) удаляется в бывший монастырь Сан-Исидоро на Монте Пинчио, основав здесь братство мирян, названное назарейским. Они стремятся обновить немецкое искусство по примеру мастеров итальянского Ренессанса, своими учителями считают Рафаэля и Перуджино, восхищаясь их наивным благочестием и желая возродить его в живописи. Назарейцы заимствуют сюжеты из Ветхого и Нового Завета, разрабатывают исторический жанр, населяя картины множеством персонажей, совсем как мастера кватроченто. Некоторые из художников, сохраняя привязанность к немецким традициям, вдохновляются древнегерманскими легендами о Нибелунгах.
Эта группа уезжает из монастыря Сан-Исидоро, однако движение назарейцев обретает второе дыхание благодаря новым его сторонникам Петер фон Корнелиус (1783 1867) сначала работает над иллюстрациями к «Фаусту», к Песни о Нибелунгах, затем, совместно с Овербеком, над циклом фресок для резиденции консула Пруссии в Риме (Ката Бартольди). Художники черпают вдохновение во фресках Рафаэля и Пинтуриккьо для Ватикана и Виллы Фарнезина, постоянно видя эти памятники перед собой Их монументально-декоративная живопись послужит образцом для грандиозных исторических фресок Альфреда Ретхеля, Вильгельма Шадова и самого характерного представителя назарейцев Шнорра фон Карольсфельда.
Стенная живопись — излюбленный вид творчества назарейцев, однако некоторые из них, верные неоклассическому искусству, пишут также идиллические пейзажи, оживляя их условными идеализированными персонажами.
Так, Рудольф Фридрих Васман (1805–1886), один из участников декоративного оформления консульской резиденции (Каза Бартольди), после окончания этой работы удаляется в затерянный уголок Тироля, где пишет изумительные пейзажи верховьев Адидже.
Творчество назарейцев тяготеет к академическому официальному искусству, но свойственные им умонастроения (в частности, когда они обращаются к «Нибелунгам» или изображают зачарованные леса, когда-то вдохновлявшие Альтдорфера) находят отклик в исторической живописи художников спиритуалистической ориентации — таких, как Я. Э. Штайнле (1803–1886) и Мориц фон Швинд (1804–1871), автор романтических росписей замка Гогеншвангау. Умонастроения, характерные для назарейцев, встретятся нам и у художников последующих поколений, объединенных желанием нечто противопоставить диктату неприглядной реальности. Пересматривая смысл произведения искусства, они трактуют его как выражение некой идеи визуальными средствами. Под влиянием вагнеровского мифотворчества они черпают вдохновение в древнегерманских легендах и, освобождая таинственные силы души, ищут единства между людьми и иными существами. Так, Бёклин представляет идеальную античность, где мифология овеяна атмосферой тайны. Подобно ему, Макс Клингер мечтает об искусстве, которое воплотило бы синтез язычества и христианства. Его привлекает символизм ницшеанского толка, нередко отличающийся напыщенностью.
Влияние назарейцев распространяется и на художников, чьи литературные интересы и символистские устремления подготавливают появление югендстиля. Дух символизма находит выражение в первом номере журнала «Югенд», вышедшем в Мюнхене в 1896 г., а годом позже — в журнале «Пан», который издается в Берлине по инициативе немецкого художественного критика Мейер-Грефе, друга Бинга и ван де Велде. Югендстиль характеризуется возникновением Сецессионов, прежде всего в Вене и Мюнхене, что свидетельствует о разрыве с официальными академическими художественными обществами. В Мюнхенский Сецессион, основанный в 1892 г., входили такие мастера, как Уде, Трюбнер, Штук: все они испытали влияние Бёклина. Что касается Венского Сецессиона, тяготеющего скорее к декоративному символизму, наиболее оригинальным его представителем является Густав Климт.