Клятва (ЛП)

Но прекрасно понимала, что дело совсем в другом.
А затем он удивил меня, осторожно спросив:
- А почему ты так быстро ушла в первый раз? -
Я боялась произнести хоть слово, а он стоял и ждал ответа.
Забросив чуть назад голову, я в упор посмотрела на него.
Порывшись в голове, нашла самый банальный ответ:
- Мне стало нехорошо. -
Он молча пялился с высоты своего роста, и создавалось впечатление — он понял, что я вру.
Но единственной его реакцией, тем не менее, был вздох. Он легонько улыбнулся.
— Может, прогуляемся? — наконец спросил он.
Было бы легче дать ответ, если бы мое дыхание не было таким прерывистым, а пульс не так бешено, что мне пришлось чуть помотать головой, чтоб прийти в себя.
— Нет. -
Наконец смогла выдавить я.
— Мне нужно быть в ресторане.
— У меня дел по горло. -
— Чего ты боишься? — спросил он так мягко, осторожно, что я чуть не упустила из виду, что слова эти были произнесены не на англайском.
И не на Парсонском, втором и последнем языке, который мне полагалось знать.
Я слышала это звучание — этот диалект — до этого лишь раз. В ту ночь в клубе, когда его друг говорил о Брук.
А закон был предельно ясен в этом вопросе.
Я моргнула, задержав взгляд на нем на мгновение дольше, чес полагалось, и опустила голову.
А вот на этот раз сердце в моей груди сбилось с ритма по абсолютно понятной причине. Мне стало панически страшно.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. -
Я мысленно молила бога, чтоб Макс поверил мне.
Взяв меня за подбородок, он приподнял его, чтоб посмотреть мне в глаза.
Его лицо было хмурым. Было ли в его выражении что-то еще? Как бы мне хотелось уметь понимать его реакции так же легко, как и то, о чем он говорил.
И тут до нас донесся вопль восторженной толпы с центра рыночной площади.
Казнь.
Я не пошевелилась, не моргнула.
В отличие от Макса.
Он вздрогнул, как от пощечины.
Его глаза наполнились печалью, которая была отражением моих собственных самых потайных мыслей.
Как кто-то может ликовать по этому поводу? Почему у людей есть желание быть свидетелями этого?
По этой причине я избегала центра площади и каждый раз нервно оглядывалась, не обратил ли кто на это внимание.
Законом не предписывалось обязательное ликование по такому случаю, но было крайне нежелательно привлекать к себе внимание, явно выказывая негативную реакцию. Только не с таким количеством сограждан, желающих донести друг на друга.
В конце концов, повешеный только что на площади расценивался как преступник — враг королевы, возможно даже шпион.
Или просто несчастный, отказавшийся опустить голову при звуках языка, которого не понимал.
Он потянулся к моей руке, пальцы слегка прикоснулись к участку чувствительной кожи, где рана от печати все еще заживала.
— Может ты передумаешь, и мы все же прогуляемся? Мне на самом деле хотелось бы узнать тебя поближе.
Я думаю, ты представляешь собой гораздо больше, чем просто хорошенькая девушка острая на язык. -
Он широко улыбнулся, и это было по-мальчишечьи очаровательно. У глаз его собрались мелкие морщинки.
Я изо всех сил старалась не замечать этого.
— Ты ошибаешься.
Я всего лишь самая обычная дочь торговцев.
И потом, я и так уже задержалась.
Развернувшись, с пульсирующей болью в голове, я пошла вдоль ресторанной стены, оставив его стоящим на тротуаре.
Желая как можно быстрее очутиться подальше от него, я почти бегом добралась до угла здания. Сразу за углом был черный вход. Ступив на знакомую кухню, тут же почувствовала, как напряжение потихоньку отпускает.
Я даже не отдавала себе отчета, насколько скованной была в его присутствии.
И что все это время сдерживала дыхание.
Сирены, взорвавшие тишину ночи, ворвались в мою темную спальню.
Я резко поднялась, мое тело отреагировало раньше затуманенной сном головы.
Я почувствовала, как рядом со мной испуганно дернулась Анжелина, её пальцы вцепились в меня.
Я несколько раз моргнула, пытаясь очистить мысли. понять, что происходит. Сирены за окном продолжали реветь.
“Нападение,” медленно начало приходить осознание.
На город напали.
Это не была учебная тревога.
Дверь в спальню с силой распахнулась, ударившись о стену.
Я подскочила.
Отец ворвался в комнату, двумя широкими шагами добрался до кровати и протянул мне ботинки и куртку.
Мама уже подняла Анжелину и укутывала её в собственный плащ.
На то, чтобы быть сонной и вялой, времени не было.
В спешке я не могла попасть в рукава куртки.
— Бери сестру и спускайтесь в шахты. -
Четким уверенным голосом произнес отец.
Мама передала мне сестру. Ботинки зашнуровать я так и не успела.
— А как же вы? Разве вы не пойдете с нами? -
Опустившись на колени, отец завязал шнурки на моих ботинках, мама погладила Анжелину по голове.
Она поцеловала нас обеих. По её щекам катились слезы.
— Нет, мы останемся здесь, на случай, если нагрянут отряды
Если мы с мамой будем здесь, может, они поверят, что в этом доме нас только двое. -
Он запнулся, увидев мое взволнованное выражение.
— И тогда может они не станут искать тебя и твою сестру. -
Я не могла понять, какой в этом смысл.
Для чего вообще мы нужны отрядам, с родителями или без них? С чего вдруг они станут искать двух детей, исчезнувших в ночи?
Я помотала головой, протестуя, желая сказать, что никуда не пойду без них, но не смогла произнести не слова.
— Давай же, Чарлина, быстрее! -
Он подтолкнул меня к выходу.
— У нас нет времени на споры. -
Я попыталась упираться, но он был сильнее.
Анжелина вцепилась в меня, обхватив руками за шею. Кексик болтался, зажатый в её бледном кулачке.
Её широко распахнутые глаза были наполнены ужасом.
Пронзительный вой сирен неприятно резал слух, подстегивая необходимость искать укрытие.
— Мы придем за вами, когда все стихнет. -
Голос отца смягчился, когда он увидел, что я, наконец начала двигаться к двери.
За спиной я услышала, как всхлипнула мама.
На улице я очутилась в целом море сотен, может даже тысяч людей, покидавших свои дома.
Со всех сторон меня толкали, вокруг царила паника.
Здесь, на открытом пространстве, рев сирен был просто оглушительным — громкоговорители были развешены через каждые пятьдесят метров или около того, и в экстренных случаях вроде этого они превращались в системы тревожного оповещения.
Анжелина прятала голову за полами моей куртки, пытаясь защититься от ужасного шума.
За непрекращающимся ревом можно было расслышать крики страха и отчаяния, служивших подтверждением тому, что на город напали.
Над головой не было грохота двигателей, нас не бомбили, звуков выстрелов тоже не было.
Однако это не имело большого значения — одних сирен было достаточно, чтоб я продолжала двигаться дальше.
В городе были сооружены бомбоубежища: в церквях, школах, и даже в заброшеных уличных переходах.
Вот куда направлялась основная масса людей.
В этих местах было уговорено встречаться в случаях, если сражения подберутся близко к дому.
Но наш отец опасался, что убежища были слишком открытыми, поэтому мы с Анжелиной шли дальше.
Отец считал, что эти места не надежны.
Они спасут от обстрелов, но против отрядов, которые могли войти в город с востока, или от сил повстанцев, сражающихся за свержение королевы Сабары, городские убежища были бесполезны.
А во времена военных действий часто случалось, что людей — по крайней мере военных — стоило опасаться больше любого оружия.
Они могли быть грубыми, беспощадными. Они приносили смерть.
Поэтому нужно было найти другое место, чтоб спрятаться.
Например, в шахтах за окраинами города.
Тяжело стуча подошвами ботинок о землю, я проталкивалась сквозь толпу, крепко сжимая Анжелину, постоянно врезаясь в тела идущих рядом.