Аль шерхин (СИ)

- Тысяча триста!
Его соперник снова поклонился, сложив вместе ладони, и сказал тоном, изображавшим наибольшую степень почтительности:
- Тысяча восемьсот.
Темнолицый, казалось, побледнел, хотя это и сложно было определить наверняка при плохом освещении, а потом выкрикнул новую цену. И вновь мягкоголосый человек её перебил; так они спорили несколько минут, и всякий раз, когда темнолицый, распаляясь всё сильнее, повышал цену, Оммар-бей всё тем же невозмутимым и учтивым тоном называл цену больше. Остальные участники торга давно вышли из игры и лишь с явным интересом наблюдали за борьбой двух этих мужчин, один из которых был столь же спокоен, сколь взбешён был другой.
Наконец, когда всё тем же неизменным тоном Оммар-бей сказал: "Четыре тысячи", Арджин-бей вскочил, в ярости пнул кальян, стоявший возле его подушки, изрыгнул проклятье и вышел, почти выбежал прочь. Его проводили шепотком и сдержанными смешками.
- Четыре тысячи от досточтимого Оммар-бея для Бадияра-паши, - провозгласил зычный голос, и ударил гонг. Кто-то взял Инди сзади за плечо и потянул в сторону. Торг кончился.
Теперь он был рабом.
Его увели из яркого круга, но не обратно в душную полутьму, а в маленькую комнатку рядом с залом, где посадили на подушки и велели ждать. Инди сел и сложил руки на коленях, тупо глядя в одну точку. Он понятия не имел, сколько времени так просидел, где-то между небом, землёй и тьмой ада, куда-то плывя и проваливаясь, зависнув меж сном и явью. Потом кто-то прикоснулся к его темени, и он поднял голову. Перед ним было лицо - полное, безбородое, окружённое полукружьем чалмы, и с лица этого смотрели внимательные мягкие глаза, полные тепла, жалости и сострадания.
- Как тебя зовут? - спросил обладатель этих глаз.
Он был первым за долгие-предолгие недели, кто задал Инди этот вопрос, такой простой вопрос, выдававший, что в нём видят живого человека. И от этой простой малости Инди вдруг расплакался, горько и безутешно, ткнувшись лицом в складки одежд человека, который сделал ему такой подарок.
- Ну, ну, - проговорил знакомый мягкий голос, и тяжёлая рука легла на затылок Инди, слегка поглаживая. - Всё хорошо. Теперь никто не причинит тебе зла. Давай поскорее уйдём отсюда.
Инди отчаянно закивал, отирая слёзы, встал и вышел из Большого Торга прочь, на шумные улицы Ильбиана, вместе с главным евнухом гарема Бадияра-паши, владыки княжества Ихтаналь.
Глава 2
- Откуда ты родом, Инди?
Они сидели на деревянной террасе на втором этаже гостиницы, по словам Оммар-бея, лучшей в городе, и пили холодный красный чай из маленьких расписных чашечек, которые Оммар-бей всюду возил с собой. Никогда не знаешь, сказал он, кому вздумается подсунуть тебе треснувшую чашку. Инди сперва не понял, и главный евнух охотно пояснил ему: пить из треснувшей чашки - дурной знак. Инди выслушал ответ с удивлением. Не местное суеверие поразило его - а то, что кто-то соизволил дать ему объяснения, о которых он попросил. Он успел отвыкнуть от этого.
- Из Аммендала. Это в Альбигейе, - ответил он на вопрос.
- Альбигейя, - задумчиво протянул Оммар-бей, поглаживая бородку белой пухлой рукой с длинными, остро заточенными ногтями. Инди слегка пугали эти ногти, но это было единственным, что не нравилось ему в Оммаре. - Это очень далеко от Ильбиана.
- Далеко, - кивнул Инди. - Мы сбились с курса. Я плыл в Ренкой с... со старым другом, - сказал он и помрачнел, вспомнив несчастного Тицеля.
- Твой друг погиб? - догадался Оммар - и, поймав затравленный взгляд Инди, улыбнулся с чуть заметной грустью. - Ты можешь не вдаваться в подробности. Я знаю, каково приходится тем, кто попадает в руки здешних корсаров.
Инди потупился, глядя в свою чашку. Был знойный полдень, в это время суток жизнь в суетливом Ильбиане слегка усмиряла свой лихорадочный бег, и здесь, на внутренней террасе, ограждённой от шума улиц, казалось, будто время замерло вовсе. Они сидели в тени и пили холодный чай, и Инди было почти хорошо.
- Ты неплохо говоришь на фарийском для иноземца, - заметил Оммар-бей, пригубливая своё питьё.
Инди пожал плечами. Он полтора месяца не слышал иного языка, кроме фарийского, и, будто извиняясь, объяснил это Оммару. Евнух чуть приподнял тонкие брови и недоверчиво покачал головой.
- Этого мало, чтобы так свободно изъясняться на чужом языке. Либо ты очень талантлив, либо тебя учили прежде.
- Немножко, - сказал Инди и покраснел. Талантлив он, конечно же, не был, и небогатыми своими знаниями целиком был обязан отцу, который с ним занимался. Теперь ему было стыдно, что он чуть не присвоил себе чужую заслугу.
- В Ихтанале в ходу наречие, похожее на общефарийский. Думаю, ты быстро научишься.
Оммар-бей говорил доброжелательно, ласково - он вообще был с Инди добрее, чем кто бы то ни было на этой проклятой земле, - но легче от этого не становилось. Евнух заканчивал какие-то свои дела в Ильбиане, и их караван должен был отправиться в путь лишь через несколько дней. Пока что Оммар-бей сказал Инди, чтоб тот отдыхал и набирался сил перед дальней дорогой, а тем временем между делом постоянно поминал то далёкое княжество, владыке которого теперь принадлежал Инди. Мысль об этом вгоняла его в такое отчаяние и такую тоску, что он отворачивался, зная, что всё равно не сможет их скрыть.
Вот и теперь, услышав слово "Ихтаналь", Инди лишь молча посмотрел мимо улыбающегося евнуха на птицу, сидящую в подвешенной к потолку клетке. Птица была очень красивая, с ярким красным и розовым оперением, но казалась больной и сидела нахохлившись, втянув пёструю голову и глядя в пустоту подёрнутым плёнкой глазом. Инди сам себя чувствовал этой птицей.
- Оммар-бей, - сказал он вдруг, не оборачиваясь.
- Да, Инди? - мягко спросил евнух. Он ни разу не одёрнул его, ни разу не прикрикнул и не велел замолчать. Он был весь каким-то круглым, этот евнух, рыхлым, пористым, будто козий сыр, каким-то уютным - и в то же время странно отталкивающим, как все полумужи. И эти его ногти... Инди вздохнул и спросил:
- Скажите, зачем я понадобился вашему господину? Почему вы купили меня?
Глаза евнуха, большие и влажные, будто коровьи, слегка расширились - он явно не ждал такого вопроса. Но он не разгневался, вместо этого снова слегка улыбнулся.
- Мой владыка Бадияр-паша, да продлится его благоденствие, велел мне отыскать в Ильбиане самого красивого мальчика, какого только смогут увидеть мои глаза.
Он замолчал. Инди повернулся к нему, не в силах сдержать нетерпеливый жест.
- Ну и? При чём здесь я?
Евнух моргнул - и вдруг, стукнув длинными ногтями по стенкам чашки, заливисто рассмеялся. Смех у него был высокий и чуть-чуть визгливый, словно у немолодой женщины, но при этом странным образом звучал приятно - может быть, потому, что вовсе не был зол.
- Инди, - отсмеявшись и глядя в удивлённое лицо юного пленника, сказал евнух, - ты разве не знаешь, что очень красив?
Инди недоумённо заморгал. Красив? Он?! Никогда никто не говорил ему ничего подобного. В Аммендале он рос в доме отца, где были одни мужчины - помощники и партнёры по торговым делам, занятые вечными подсчётами и переговорами. На мальчишку, по мере сил помогавшего отцу, они обращали внимания не больше, чем на писчую конторку. Со сверстниками Инди общался мало - он не ходил в школу при храме, отец говорил, что там научат только молитвам и прочим бесполезным глупостям. Так что учился он дома, и отчасти за это его не любили другие дети, жившие на одной с ним улице. Они дразнили его заучкой и папенькиным сынком, а ещё обзывали "желтоглазым" из-за странного, чересчур светлого оттенка карих глаз: они в самом деле были слишком яркими и при определённом освещении отливали лимонной желтизной. Может быть, именно поэтому Инди так рано приучился прятать глаза, а сделать это было проще всего, опуская их. Ну а ещё он был худ, низкоросл и плохо сложен - слишком узкими были его плечи и бёдра. К счастью, отец не корил его за это и часто повторял, что рост и стать только безмозглым драчунам нужны, а в настоящем мужчине главное - сила разума. Только Инди сомневался, что унаследовал от отца ум в той же мере, в какой от матери - внешность. Одно он знал точно: он некрасивый и неприметный, и так свыкся с этим, что даже никогда особенно не расстраивался от того, что дурен собой...