Крест

Елена выглянула в окошко. Она уже совсем успокоилась. Только ждала. Именно сегодня ждала. «Поставлю тесто. Так и время полетит», – решила она.
С улицы послышались голоса. «Лукич!» – она метнулась к двери. Участковый пришел не один. С ним был Махотин.
– Здорова будешь, Елена!
– Здравствуйте, – поздоровалась она сразу с обоими.
– Ты на меня так вопросительно не смотри, сказать определенно тебе ничего не могу. Мужики с дальнего леса еще не вернулись. Молочком напоишь?
– Садитесь, – он достала бутылку из холодильника.
– Спасибо, Елена Ивановна.
– Елена, Борис говорит, у тебя родня в Кротовке имеется?
– Василия тетка там жила. Но она умерла давно. Племянница только. Так и живут в том доме, что напротив дома Надежды Федоровны. А ее дом уже давно заколоченный. А что?
– Ты же знаешь про пожар в восемьдесят четвертом? Вот. Это Бориса дом сгорел.
– Я знаю, Василий говорил.
– А теперь вспомни, что еще тебе Василий говорил про эту семью. Может, предположения какие высказывал, кто, мол, это сделать мог и зачем?
– Да. Сегодня только подумала, что не все вам сказала, Борис. Василий действительно тогда говорил, что знает, кто мог дом поджечь. Про вас-то, Борис Никитич, он и словом не обмолвился. Семья мужа Любавиного на нее зло затаила, так говорили в деревне. Кто-то и на их стороне был, ее обвинял. Немало таких было. Муж ее бывший тогда ведь сидел за убийство сына, так?
– В психушке. Поверили, что он не в себе был, признали невменяемым. Он, сволочь, на этом и сыграл.
– Так-то оно так. Василий говорил, что ее муж из семьи сильно верующей, даже члены секты какой-то. У них там был дед – вот он, вроде, был главным в секте. А внук старший против воли его на Любаве женился. Ну, и отлучили его от семьи. И у него еще брат был.
– Точно, гаденыш еще тот! Пакостил нам, как мог.
– Вот Василий, да и еще многие его подозревали. Только сказать боялись. Дед-то на пожаре торжествовал! И те, из секты – с ним! А тетя Надя их потом на пепелище прокляла. Испугались, говорил он, многие. Кто видел это – рассказывали, что после ее проклятий разбежались все.
– Значит, следы искать нужно там, в Кротовке. Так я и думал. А племянница вашего Василия может нам помочь?
– Да чем же? Она девочкой тогда была. Не помнит, скорее всего, ничего. Это нужно стариков поспрашивать. Только не вам, Борис Никитич. Узнают вас сразу. А не все на вашей стороне. Даже тетя Надя, вы говорили, вас обвиняла.
– В Кротовку я сам съезжу, – Семен Лукич кивнул головой, – Только Мишку отыщем. Поехали, Борис Никитич, сейчас уже мужики из леса должны выйти.
– Лукич, ты уж сообщи сразу…
– Санек-то где у тебя?
– В лес пошел.
– Зачем отпустила?
– Да он по грибы. И дочку его, – она кивнула на Махотина, – с собой прихватил.
– А! Ну, она далеко не дойдет!
– Это почему же? – обиделся за дочь Махотин.
– Трудновато по нашим лесам шастать без привычки. Ноги можно сбить, Никитич! – участковый похлопал Махотина по плечу. Тот промолчал. А зачем хвалиться? У Алены был разряд по спортивной ходьбе. И еще по теннису и плаванию. Спортсменка у него дочь, гордость гимназии. Вот так. А тут – лес. Главное, чтобы кроссовки не жали.
Глава 34 
«Господи, что же я наделал? Я не хотел, точно не хотел. Сначала мальчишка, потом она. Что это, расплата? За то, что посмел посягнуть на чужое? Какое чужое? Уже давно ничье. 
Во всем виновата эта старуха. С нее все началось. Нет, не так. Что говорил отец Михаил? Ищи вину в себе. Каяться в грехах не стыдно. Каюсь, каюсь! Не хотел убивать. А еще что не хотел? Денег не хотел? Или не хочу? Хочу, и тоже каюсь?! Как легко: согрешил и покаялся. 
Что я в этой жизни видел? Полунищее детство в коммуналке. Одни с братом штаны на двоих. Мороженое по праздником. Могу я не хотеть денег? Тем более сейчас, когда вспомнил. Двадцать лет боли, мучений и забвения. Я забыл, меня забыли. Вычеркнули, как и не было. Страшно без прошлого. Страшно и безнадежно. 
Ведь не для себя только я денег хочу! Эта дура не понимала, что в папке хранила! Да и если бы поняла, воспользоваться не смогла бы: принципиальная очень. А я все равно бы к ней пришел. Только не нищим и битым. И девочке бы помог. 
Глупость я совершил, когда только рисунок стащил. Не хотел, чтобы она раньше времени догадалась о пропаже. Да и не нужны были остальные бумажки. Черт бы с ним, с этим уродом! Вот кто грешник-то: людей заживо сжег! До сих пор не пойму, чем ему женщина помешала? 
Только выходит, что я и сам урод. Убийца. Господи, да как же такое случилось?! Я ж не хотел!!! Каюсь, каюсь! 
Теперь я его достану. Он мне заплатит. Богу потом долги отдаст, а мне сейчас. Теперь все равно. Тогда не получилось, испугался я. А сейчас чего бояться? Смерти? Дважды не умирают. Я уже был мертв! Целых двадцать лет! В этот раз я с другой стороны зайду. Знал бы тогда, что у нее, у дуры, такие документы хранятся, все бы по-другому повернулось. Я у него тетрадочкой перед носом помашу, порасскажу кое о чем, а когда он заплатит, метрику отдам. А про тайник на могиле ему знать не нужно. Тем более, что он пуст. Если бы там было что, на фиг он бы мне сдался, урод! 
Завтра поеду. Я быстро – туда и обратно. Все уже готово. 
Глава 35 
– Ты прости меня, но я должен к ней сам пойти, – Вишняков решительно рубанул воздух рукой. Анна, расстроенная отказом Елены, второй день не находила себе места. В кои-то века она могла помочь человеку, а вместо этого устроила черте что! Просто выплеснула все накопленную боль на бедную женщину. Хороша! Недаром ее Петя отругал. Впервые в жизни.
– Иди, я же не против. Только предупреждаю, она очень сильный человек, Петя.
– Женщина не может быть настолько сильной, это наша привилегия!
– Ты рассуждаешь, как домостроевец! То, что Светлана оказалась слабой, да и я тоже в какой-то момент сломалась, это не показатель. Мы при тебе жили. У нас ты был. А Елена уже давно одна.
– Тем более, я должен помочь!
– Да иди уже! А то у меня создается впечатление, что ты сам себя уговариваешь.
Вишняков сердито посмотрел на Анну и отвернулся. Да, он отчаянно трусил. Он боялся отказа. Она уже один раз мягко отодвинула его от решения своих проблем. Идти страшно. Не идти еще страшнее. Если можно потерять то, что не принадлежит, то он потеряет. Любовь женщины, за которую он переживает. Просто переживает ее боль, потерю, растерянность почти что физически. Как так получается, он не знает. Может, у них одно поле? Информационное или энергетическое. Так модно теперь об этом говорить. О любви то есть. Не «они любят друг друга», а «у них одно энергетическое поле на двоих». Во как! Модный психолог в какой-то передаче проповедовал такую любовь. Обмен энергиями. Вот так просто. Вишняков уже закрывал за собой дверь, когда его окликнула Анна.
– Эй, мечтатель! Подарки забыл!
Вишняков оглянулся. Корзинка с городскими деликатесами, собранная Анной, осталась стоять на столе.
– Спасибо. Что бы я без тебя делал?
– Память бы свою тренировал! – Анна махнула рукой. Да уйдет ли он сегодня, наконец! Ей надо подумать, а при нем она думать не может. При нем она думает только о нем и о его делах. Все-таки Петр эгоист. Влюбился и превратился в капризного ребенка. А она должна выслушивать его стенания по поводу его ненужности: «вроде я ей ни к чему?», выталкивать на свидание, словно подростка, учить говорить то, что надо, а не молоть при встрече чепуху, тратя драгоценное время. А у нее тоже есть своя личная жизнь. Отдельная от Петра и ему неизвестная. Потому, как появилась эта жизнь только недавно. В мечтах о чужом, недоступном. О том, чего не будет, но пусть будет хоть так, в мечтах. Она не может отвергнуть эти мысли, бальзам на душу, как говорят. Они лечат, облегчают боль потерь. И поэтому – пусть будут.