Дикое Сердце (ЛП)

- А теперь пойдем, чтобы тебя увидели мама и папа.
- С сеньором? С сеньорой…?
- Ну конечно же! Сеньор и сеньора – мои мама и папа.
- Для тебя, но не для этого, - вмешался Баутиста презрительно. – Думаю, ты не должен вести его в гостиную.
- А почему нет? Папа сказал, что я должен показать ему весь дом, мои книги, мои тетрадки, мои рисунки, мою мандолину и фортепиано.
- Покажи ему все, что тебе захочется, если не хочешь расстраивать сеньору, но веди его ни в гостиную, ни в свою комнату, ни туда, где она его могла бы увидеть. Понял? И ты тоже чтобы понял: если хочешь остаться в этом доме, не попадайся на глаза сеньоре.
Один, в той дальней комнате, которая является одновременно и библиотекой, и кабинетом, Франсиско Д`Отремон вернулся к чтению письма, которое было смято в кармане. Он читал медленно, скрупулезно его разбирая, задерживаясь на каждом слове, пытаясь проникнуть вглубь каждой фразы. Затем подошел к центральной стене и, отодвинув несколько книг, поискал в глубине полки потайную дверку маленького сейфа и бросил туда бумагу, жегшую руки.
- Эй! Кто там? – спросил он, когда услышал осторожно закрывающуюся дверь.
- Это я, папа.
- Ренато, что ты прячешься в моем кабинете?
- Я не прятался, папа. Я пришел, чтобы пожелать тебе спокойной ночи…
- Я тебя не видел весь день. Где ты был?
- С Хуаном…
- Ты мог бы прийти сюда вместе с Хуаном? Как ему подошел твой костюм?
- Словно был сделан на него. Мне он был велик, очень велик. Что ему не подошло, так это мои туфли. Я послал сказать об этом маме и Баутисте, но она сказала, что не важно, что он будет ходить босиком. Но ведь это нехорошо, правда?
- Да, это нехорошо. А где сейчас Хуан?
- Его отправили спать.
- Куда…?
- В последнюю из комнат для прислуги, - объяснил мальчик расстроенным тоном. – Баутиста сказал, что ему так приказала мама.
- Так! А почему ты не подходил ко мне ведь день?
- Я ходил с Хуаном, а Баутиста сказал, что мама не хочет, чтобы Хуан попадался ей на глаза. А так как ты был с мамой весь день… Конечно, ты мне велел показать ему весь дом, но как сказал Баутиста… Я сделал плохо?
- Нет. Но ты должен слушаться свою маму, как и положено.
- А тебя нет?
- А меня более, чем кого бы то ни было, - ответил категорично Д`Отремон. – Завтра мы договоримся, твоя мама и я. А сейчас, иди и ложись спать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, папа.
- Подожди-ка… Как ты находишь Хуана?
- Мне он нравится.
- Ты хорошо провел с ним время? Поиграл с ним? Показал ему свои вещи?
- Да, но они ему не понравились. Он был очень серьезным и печальным. Потом мы пошли в сад… отошли подальше и тогда стало гораздо лучше: Хуан умеет кататься на лошадях, не оседлывая их, и кидать камни так высоко и сильно, что достает до пролетающих птиц… он словил живую змею вилами, которые он сделал из палки и положил ее в коробку. И она его не укусила, потому что он знает, как ее держать. Он мне сказал, что если у нас будет лодка, то мы поедем посмотреть, как ловится рыба… потому что он умеет бросать сети.
- Представляю. Полагаю, это было его работой.
- Правда, папа? Это не ложь, что он может один поехать на лодке в открытом море?
- Это правда… но продолжай. Что еще произошло с Хуаном?
- Над ним смеялись в овраге, что он шел босиком в моем костюме из голубого сукна… он дал одному кулаком, который находился ближе всех, который был его здоровее и опрокинул его на спину. Остальные убежали. Но ты ведь не будешь его наказывать, правда, папа?
- Нет. Он сделал то же, что бы сделал я, если бы надо мной также насмехались.
- Но надо мной никто не смеется… передо мной снимают шляпу, когда я прохожу, и если я разрешаю, мне целуют руку.
Д`Отремон встал на ноги со странным выражением лица. Он погладил светлые прямые волосы сына; он мягко подтолкнул его к дверям кабинета и попрощался:
- Иди спать, Ренато. До завтра.
Франсиско Д`Отремон пересек огромный дом, неся в руках керосиновую лампу, прошел в отсек для прислуги и дошел до последней двери, где на матраце из соломы, усталый из-за тяжелых переживаний минувшего дня, спал маленький Хуан.
Через мгновение он поднял лампу, освещая его. Он смотрел на обнаженную грудь, хорошо выточенную голову, лицо с благородными и правильными чертами… Так, с закрытыми глазами, почти стерлось его сходство с матерью, и жесткие черты отцовской породы выделялись на детском лице…
- Сын! Мой сын…? Возможно… Возможно…!
Сомнение тонкое и пронзительное, сомнение, которое проявившись, кажется разбило в его сердце что-то твердое и холодное, поднималось от груди к горлу, как вздымалось жгучее пламя, заполняя душу Франсиско Д`Отремон. Один, наблюдая за спящим ребенком, он наконец, почувствовал толчок, который искал давно… Возможно, Бертолоци не лгал, возможно, его последние слова были правдой… И в первый раз это не было смутным чувством, это была смесь любопытства и злости, заполняющая его душу. Это было похоже на великую гордость, на глубочайшее удовлетворение, страстное желание, чтобы это была на самом деле его собственная мощная ветвь, грубая и дерзкая, жгучая смесь его авантюрного духа и воинственной сущности. Любой мужчина был бы горд, думая, что его собственный сын – этот необыкновенный мальчик закален, как настоящий мужчина пред лицом несчастий, и вопрос подтвердился на его губах:
- Мой сын! Да! Мой сын…
Дрожа от волнения, он обнаружил похожие черты: прямой и гордый лоб, широкие и густые брови, энергичный подбородок, квадратный и жесткий, длинные мускулистые руки, высокая и широкая грудь… и, с болезненным контрастом думая о Ренато, светловолосом и хрупком, даже когда в его ясных глазах светился взгляд высокого ума; Ренато, такой похожий на мать, законный наследник его состояния и фамилии, единственный сын перед людьми…
- Франсиско! – спросила его София взволнованным голосом, проникая в скромное помещение. – Что происходит? Что ты здесь делаешь? Что это значит?
- Это я хочу спросить тебя, - сказал Д`Отремон, оправляясь от удивления. – Что это значит, София? Почему ты еще не отдыхаешь?
- Неужели я могу отдыхать, когда ты…?
- Когда я что? Заканчивай!
- Ничего… но я хотела бы узнать, с каких это пор ты ходишь с лампой проверять и охранять сон слуг.
- Он не слуга!
- А кто он? Скажи же наконец! Скажи это!
- А? Что? – это Хуан проснулся от рассерженных голосов. - Сеньор Д`Отремон… Сеньора…
- Не двигайся… спи дальше… Отдыхай… и завтра найди меня, как только встанешь. - сказал ему Д`Отремон.
- Чтобы сделать мне одолжение и увезти его из этого дома!
- Замолчи! Мы не будем говорить при мальчике!
Резко взяв за руку, заставляя выйти ее из комнаты, с разгоревшимися глазами от сильного приступа гнева, столь ему свойственным и еле сдерживаемым, обвинил ее:
- Ты что, потеряла разум, София?
- Думаешь, у меня нет причин, чтобы его терять? – взвилась София, - Думаешь, у меня нет мотивов быть расстроенной? Ты там был, смотрел, как он спит, рассматривая его так, как никогда не смотрел на нашего Ренато!
- Хватит, София, хватит…!
- Этот ребенок твой сын! Ты не можешь этого отрицать. Это твой сын… твой сын… от одной из тех развратниц, с которыми ты меня всегда обманывал. Из какой лужи ты его вытащил, чтобы привезти его в мою семейную жизнь, чтобы он стал товарищем моего сына?
- Ты замолчишь?
- Нет! Не замолчу! Пусть меня услышат глухие! Потому что я не буду смиряться с этим! Это твой сын, и я не хочу видеть его здесь! Убери его из этого дома! Убери его, или я уйду со своим сыном
- Ты хочешь устроить скандал?
 - Меня это не волнует! Я поеду в Сен-Пьер! Губернатор…
- Губернатор не делает ничего такого, чего не хочется мне! – уверил Д`Отремон, понижая голос, что сделало его еще более угрожающим. – Ты будешь смешной!
- Маршал Понмерси был другом моего отца, он знает моих братьев… он меня поддержит! Потому что я…!