Кладезь бездны
На нее бежала целая пыльная толпа с перекошенными лицами.
– Благовония у наших шей! Золото у наших запястий! Мы не пустим вас в свои постели! – надрывалась госпожа, крутясь на своем хадбане и бесполезно размахивая саблей.
Мимо них бежали – с раззявленными ртами и стеклянными пустыми глазами.
– Нум, в бой! – резко крикнула княгиня.
Ее отряд уже взял в галоп, Тамийа-химэ последняя задержалась на земляной перемычке надо рвом, окружающим лагерь.
– В бой, Нум, теряешь время!
И тут у Абида чуть не подкосились коленки. От ужаса он завизжал как резаный:
– Карматы! Карматы!
И почему-то:
– Помоги-ите!..
С холма разгоном летел эскадрон конников. Всадники с железными лицами, кони с железными мордами – выходцы с того света! Под рубашкой потек пот, и Абид заорал сильнее.
Кругом визжали и метались.
– Стойте! Куда вы! Сражайтесь! – истошно кричала госпожа Нум. – Благовония у наших шей! Золото у наших запястий! Неужели вы оставите своих жен необрезанным?!..
И тут со стороны лагеря послышался многоголосый свирепый крик женщин – который тут же сменился жалобными криками мужчин.
– Шайтан! Шайтан! Не бей меня, о женщина! Ой, больно! Нет, не бей меня! – орала толпа на разные голоса.
Абид шарахнулся и потащил за собой коня разом сомлевшей госпожи. На них бежала, размахивая кто чем, толпа горе-воинов. А над их головами качался лес кольев от шатров! Женщины! Они сломали палатки и преследовали бегущих с поля боя мужей!
– Я тебе покажу, о трус! Да не будет у тебя матери! Бей их! Бей их, сестры!
В небо полетели вибрирующие крики, здоровенные палки мотались в воздухе и то и дело опускались на плечи бегущим:
– Шайтан! Шайтан! – орали мужчины, которых били собственные жены.
– В бой! – радостно закричала госпожа Нум, и они тут же смешались с голосящей и уворачивающейся от ударов палок толпой.
Паруся абайями и головными платками, ашшаритки бежали – и на ходу умудрялись кидаться камнями. У некоторых тех камней были полные подолы!
– О незаконнорожденные! Сражайтесь! Мы не пустим вас в свои постели!
Вопя от боли и негодования, беглецы накинулись на мчащих с холмов карматов.
Их вынесло на склон. Огромная коняга в чешуйчатом панцире взвилась на дыбы, мелькнуло копье. Хадбан госпожи Нум жалобно завизжал – копье ударило его прямо в ноздри. Абид шарахнулся и заорал от страха. С отчаянным криком Нум покатилась по пыльной земле, ярко-красный шлем катился отдельно.
Оцепенев и пустив в штаны струю, Абид наблюдал, как неспешно соскакивает со своей адской коняги железный всадник. Как перехватывает копье. Как грузно шагает к мотающей длинными кудрями девушке. Заметив смерть, Нум подняла в дрожащей руке меч – тяжелый клинок дрожал, губы жалобно кривились: не подходи, не подходи, не подходи ко мне, о ужас… Кармат занес копье, госпожа глупо вскинула меч и завизжала. Дальше Абид ничего не видел. Потому что прыгнул на спину железному воину и со всей дури дал ему большим камнем по кольчужному затылку.
Истошный крик Нум привел юношу в чувство. Госпожа визжала почему-то прямо под ним. Оказалось, кармат упал на ее меч, неглубоко, но кроваво насадился на лезвие и опрокинулся вместе с торчащим из груди клинком набок. А Абид шлепнулся на визжащую от ужаса, обляпанную кровищей Нум.
– На ноги и в бой! – Сильнейший тычок между лопаток заставил его подскочить.
Сумеречница – в подвязанном сером платье, верховая. Серое от пыли лицо все в кровавой мороси.
– Возьми палку, сестричка, – усмехнулась она все еще всхлипывающей Нум. – Меч тебе не по руке.
И снова рявкнула на Абида:
– В бой, трус обоссавшийся! В бой, я сказала, сердце вырву!
Заорав от ужаса, Абид подхватил копье и побежал в пыль.
* * *Видимо, этого кармата – почти без доспехов, в одном панцире из буйволиной кожи – они заколотили палками на пару с толстой теткой в сбившемся платке. Точнее, тетка орудовала палкой, а он, Абид, – древком копья. Наконечник давно отломился, хреновое копье-то было, дешевое…
Тетка стояла рядом и бурно дышала, тяжело опираясь на кол с черным мокрым концом. Труп со смятым в кашу лицом лежал у их ног, странно подогнув ноги.
Вдруг отовсюду заорали:
– Тарик! Тарик! Благословение Всевышнему – Тарик идет нам на помощь!!!..
Что там происходило в сплошной пылюке, Абид не видел – хотя они с теткой, конечно, побежали вперед, размахивая палками. Впереди слитно грохотало, и вдруг рев и лошадиный визг поднялись такие, что под куфией зашевелились волосы. Видно, сшиблись конные отряды.
Уже потом ему рассказали, что нерегиль подоспел со своими джунгарами на помощь тютелька в тютельку, да как хитро придумал: господин Меамори с тысячью всадников ударил во фланг дерущейся с нишапурцами карматской пехоте, а сам Тарик с остальными тремя тысячами и получившей передышку конницей хана Амурсаны обрушился на предателей-Бессмертных. В сгущающейся темноте карматам показалось, что их атакуют со всех сторон, и они принялись спешно отступать.
А тогда Абид убежал недалеко: пропустил удар булавой по башке, хорошо, что скользящий, череп остался цел, упал и лежал без сознания, пока его не подобрала все та же сердобольная толстая тетка.
* * *Ночь
Саюри деликатно шебуршилась за спиной, поправляя изогнутую загогулину шнура на проволоке: по новой моде такие должны были торчать подобно стрекозиным крыльям из-под длинной петли волос на затылке. Ну и, конечно, поверх сложного сооружения из прядей возвышался гребень-диадема с десятком жемчужин.
Майеса пыталась сопротивляться: мол, Тарег-сама предпочитает ее видеть с длинными распущенными волосами. Но служанка осталась непреклонной: четвертый месяц со дня свадьбы. Праздник. Надо приодеться.
Стараясь особо не шевелить головой – а вдруг все свалится, Майеса скосила глаза на завязанные бантом шнуры на груди. Кисточки вроде свисали ровно.
Саюри прошептала благословения и подвинула под локоть столик с фарфоровой бутылочкой вина и двумя плоскими чашками.
За пологом мягко протопотала Айко.
И тут же упала на колени в приветствии:
– Сюда идет Тарег-сама, моя госпожа.
Майеса важно наклонила голову.
На глаза опять набежали предательские слезы. После боя тянуло запястье – неудачно ударила, вывернула. А самое страшное, с вечера стало болеть внизу живота. Скачка не пошла на пользу малышу. Тамийа-химэ сидела над ней, читая положенные заклинания, очень долго. Майеса лежала с целебным рисовым шаром на животе и старалась успокоиться.
– Оставьте меня, – попрощалась она со служанками небрежным кивком.
Те отдали глубокий почтительный поклон и вышли из шатра.
Княгиня, конечно, сурово выговорила ей за неразумие. «Вы, Майеса-доно, супруга воина, и должны исполнять долг замужней женщины: будучи в тягости, оберегать ребенка. А не доставлять супругу лишних хлопот. У воина в походе и так есть о чем подумать. Страшно представить, что бы мог сказать Тарег-сама, если бы случилось самое худшее и произошел выкидыш».
Но Майеса не смогла усидеть в лагере. Узнав, что враги прорвались к самому рву, схватила рубящее копье и помчалась в гущу боя. Сражение выдалось прекрасным. Если бы не недомогание, она бы вовсе ни о чем не жалела. Тамийахимэ проявила любезность и велела отослать господину Меамори шкатулку с сердцем сраженного Майесой воина: человек сражался храбро и мужественно. Прекрасный поединок. И удар вышел точным и красивым – прямо в глазную щель в сплошном лицевом доспехе хорасанца.
Отнести шкатулку вызвалась, кстати, дама Амоэ. Прикрывая улыбку веером, сказала, что теперь она должница молодой принцессы. Ах, какое крупное, свежее сердце лежало среди листочков тончайшей рисовой бумаги – но увы, Тамийа-химэ права. Супругу не понравилось бы, если бы Майеса его съела. У нерегилей все-таки очень странные военные обычаи. Никаких трофеев, кроме оружия и знамен – даже голов они не брали. Странное, удивительное племя. Впрочем, на западе, как рассказывали, никто и не слыхивал о правилах хорошего тона и утонченных удовольствиях Ауранна, – сущие варвары.