Человек-луч (илл. Г. Шевякова)
— Они представляют нечто большее, чем так называемые сознательные существа! — запальчиво перебил Крэгс.
— Видите! Даже нечто большее… А мы здесь убеждены, что эти удивительные машины, которые совершают умственную работу, непосильную для человека, машины, которые способны не только решать задачи, но даже совершенствовать и усложнять условия задач, то есть в какой-то степени ставить перед собой самостоятельно новые задачи, — эти сказочные машины без человека мертвы… Они не изобретают, не мечтают, не рассуждают. А раз так, то как же можно говорить о решении с помощью этих машин великого исторического спора между социализмом и капитализмом? Извините, — не удержавшись, Андрюхин весело улыбнулся, — это смешно.
— Смешно?… — пробормотал Крэгс.
— Да, — решительно ответил Андрюхин. — Кто будет составлять программу для машин при решении этого спора? Грубо говоря, ваши ученые с помощью ваших машин докажут, как дважды два, преимущества капитализма, а мы докажем неоспоримые преимущества социализма… Доверим лучше человечеству, народам и железным законам развития истории решать — где истина!
— В таком случае, — лицо Крэгса исказила брезгливая гримаса, — мое пребывание здесь становится бессмысленным.
— Прошу вас, не торопитесь. — Андрюхин улыбнулся с таким подкупающим добродушием, что лохматые брови Крэгса удивленно поползли вверх. — До сих пор мы рассматривали только ваши предложения. Быть может, для вас представит некоторый интерес послушать и нас…
— И вы полагаете, что вам удастся избавить мир от войны? — с крайним презрением процедил Крэгс.
— Я убежден в этом, — мягко ответил ученый.
— Безумие! — прошептал Крэгс.
Машина остановилась на площади, у небольшого обелиска. Вокруг золотой стрелы вращались два светящихся рубиновых шарика, миниатюрные копии первых спутников Земли, некогда созданных советскими учеными.
Проходя мимо, Хеджес сморщился и пробормотал:
— Черт их знает, Крэгс… Они всегда преподносили нам сюрпризы.
Андрюхин весело подмигнул Крэгсу и шепнул по-французски:
— Устами младенцев глаголет истина… Едва гости оказались в своей комнате,
Крэгс заявил:
— С меня хватит. Завтра же мы покидаем эту обреченную на гибель страну. Здесь делать нечего. Остается одно: торопиться делать своих черепах.
— Слушайте, Лайонель! — Хеджес для пущей убедительности ухватился за пуговицу на куртке Крэгса. — Этот Эндрюхи сделал ценное предложение. Он хочет показать вам свои работы. По-моему, было бы глупо уехать, не взглянув, что он держит за пазухой?
— Хорошо, я посмотрю… — задумчиво сказал Крэгс — А, собственно, зачем, Фреди? Андрюхин не согласится отдать свои знания моим черепахам, а без этого — его знания бесполезны. Война сметет всё…
В дверь коротко и решительно постучали. Несколько помедлив, Крэгс промолвил:
— Войдите.
Дверь распахнулась, и, пропуская вперед Юру, вошел академик Андрюхин.
— Прошу познакомиться: этот юноша, Сергеев, — один из самых деятельных участников некоего эксперимента Института научной фантастики. Если хотите, мы вам кое-что покажем. Мне не терпится улучшить ваше настроение, господа! Это долг гостеприимства… Только заранее предупреждаю: вы увидите конечные результаты, факты, все же прочее, увы… — Он весело развел руками: — Так что мистер Хеджес может не волноваться. Беллетристики не будет. Одни факты… Вы готовы, господа?
Широким коридором они вышли в оранжерею. Ни стены, ни потолки не отделяли великолепные розы и томно благоухающие кусты жасмина от лежащего в сотне метров снега… Морозное небо прямо над головой строго глядело бесчисленными глазами-звездами на то, как два человека в легких, спортивных костюмах и с непокрытыми головами (один был даже лыс), недоумевая, оглядываются по сторонам.
— Что это? — спросил Крэгс, указывая на странный, седой лишайник, тяжело распластавший огромные лапы в стороне от терпко пахнущих цветов.
— Это профессор Потехин привез с Луны… — Андрюхин, наклонившись, ласково потрогал массивные завитки лишайника. — Неплохо прижились… Вообще же я тут ни при чем. — Шутливым жестом Андрюхин словно отодвинул от себя загадочную оранжерею. — Это результаты работ академика Сорокина по микроклимату. Так сказать, факт номер один. Вас он, впрочем, не может интересовать… Пока товарищ Сергеев приготовится, посидим здесь.
Они уселись втроем под пышным кустом цветущей сирени, и Хеджес вытащил было трубку, но Андрюхин, морщась, остановил его:
— Посидите минуту. Дайте подышать сиренью. Люблю больше всего… — Он шумно вздохнул и, уже не обращая на Хеджеса ни малейшего внимания, повернулся к Крэгсу: — Итак, ваша миссия в том и заключалась, чтобы переложить на плечи кибернетических машин великий спор истории?
— Не относитесь к этому слишком легко. — Крэгс говорил без раздражения, как человек, которому теперь уже все равно. — Я ждал от вас другого ответа. Соображения насчет того, кто же составит программу, кто, так сказать, сформулирует вопрос, были учтены, конечно… Создан, пока неофициально, центр по проведению испытания. В него вошли лидеры многих партий: ученые, писатели. Они установили контакт с Организацией Объединенных Наций. Образовался широкий фронт — от социал-демократических партий до папы римского…
— Он тоже поддерживает? — грустно усмехнулся Андрюхин. — Вот до чего люди ненавидят войну!
— Да. Ваш отказ вызовет взрыв возмущения. — Крэгс говорил, как постороннее лицо, даже как будто сочувствуя Андрюхину. — Люди не поймут, почему вы отказываетесь, тем более что испытания предложено провести на машине, которая должна быть сконструирована совместными усилиями лучших ученых Запада и Востока…
— Наша точка зрения предельно ясна, — негромко и спокойно отвечал Андрюхин. — Есть вопросы, на которые человечество может получить убедительный и окончательный ответ только в результате своего собственного опыта, ценой, быть может, прямой борьбы и хода исторического развития человеческого общества, путем соревнования социальных систем, а не в результате научного эксперимента, как бы он ни был замечателен. Вещание вашей машины не убедит людей. Какой бы ответ ни дала машина, люди, не убедившись на опыте в правоте этого ответа, отнесутся к нему скептически. Ваша затея может вызвать лишь добавочное ожесточение в нашем и так неспокойном мире.
— Что же его успокоит? — вяло усмехнулся Крэгс.
— Смотрите!…
Перед ними, казалось, прямо из-под ног, вспыхнул и ушел в небо столб голубого огня. В его твердых, строго очерченных гранях клубились редкие снежинки. Небо почернело, и все, что было за пределами голубого столба, стало казаться чужим.
В полосу света вошел человек в черном ватнике и лыжных брюках, заправленных в теплые ботинки. Глаза были прикрыты защитными очками.
— Это Сергеев, — сказал Андрюхин. — Если хотите, господа, можете его осмотреть… Впрочем, сначала проведем испытание.
Он поднял руку. Сергеев отчетливым жестом медленно передвинул металлическую пряжку на своем широком поясе. Тотчас, плавно и торжественно оторвавшись от земли, он начал подниматься прямо вверх. Его большая черная фигура выглядела особенно нереально среди смятенно толкущихся в голубом луче снежинок. Он поднялся примерно на высоту тридцати метров и пошел в сторону. Луч следовал за ним. Потом Сергеев медленно опустился, постоял всего в метре над головой испуганно вскочившего Хеджеса и, по знаку Андрюхина, неторопливо опустился на землю.
— Испытания антигравитационного костюма, — сказал Андрюхин. — Можете взглянуть.
Хеджес кинулся к Юре, и Крэгс последовал за ним.
— Вам я могу сказать, — усмехнулся Андрюхин, когда Крэгс вставал, — что осмотр не даст ничего…
Все же оба гостя минут десять ощупывали пояс, осматривали пряжки, а Хеджес торопливо потрогал всё: валенки, брюки, ватник…
— Это можно повторить? — недоверчиво спросил он.
Взглянув на Андрюхина, Юра так стремительно взмыл в небо, что Хеджес шарахнулся в сторону. Все увеличивая скорость полета, Юра то уходил вверх на пятьдесят — сто метров, то оказывался на земле. За ним было трудно следить. Наконец, слегка запыхавшись, вытирая пот с крутого лба, он приземлился окончательно и отстегнул пояс… Луч тотчас погас, и Юру не стало видно.