Хуан Дьявол (ЛП)

Айме подбежала к окну, и едва могла поверить глазам. В свете уличных фонарей и факелов удалялся караван, в неясно отражавшемся свете убывающей луны она могла видеть со всей ясностью, что Ренато Д`Отремон, единственный белый человек, был в темной толпе, следовал охрипшим ритмам африканских барабанов, словно эта музыка ритмов тащила его за собой…
- А Янина, моя хозяйка, посмотрите на Янину, - указала Ана. – Она, которая столько говорила, столько хвасталась, что не ходит на эти праздники… Посмотрите на нее… посмотрите… Она идет за обнаженными… А еще говорит, что белее всех белых… Понятно, что хозяин белее всех, и идет там…
- Скорее всего, Ренато выпил более, чем нужно. Но Янина идет позади него…
- Либо ему нравится идти пешком, и этой ночью праздник будет большим. Уверена, пешком он встретит у них рассвет…
- Эта ночь… Эта ночь… - раздумывая бормотала Айме. – Возможно я должна воспользоваться временем и сделать все как можно скорее… До того, как Ренато скажет, что немедленно возвращается в Сен-Пьер. Тем не менее…
- Так мне сказали, но вы же…
- Замолчи! Этой ночью мы пойдем, куда должны, чтобы исправить все как можно раньше… Ренато лучше остаться здесь… Я должна сделать это немедленно, утром, если смогу…
- Ай, моя хозяйка! Что вы будете делать?
- Освобожусь от груза; приготовь дверь, чтобы сбежать, нельзя, чтобы меня поймали открыто… Быстро, Ана! Этой ночью мы можем выйти спокойно; никто не хватится нас, никто не поймет. Охранники будут, наверное, на празднике, и если все тайно вышли, никто не удивится, увидев двух женщин, более-менее закрывших лицо, направляющихся к плантации…
- Мы тоже пойдем на танцы? – вдохновилась служанка.
- Не будь идиоткой! О чем я тебе говорила вчера? Мы должны увидеть ту женщину, что живет наверху.
- Колдунью? Знахарку? – ужаснулась метиска.
- Конечно… Она вытащит нас из затруднительного положения… Я уверена, она не пошла танцевать… Знаешь, где она живет? Знаешь дорогу?
- Да, моя хозяйка, но мне страшно… Мне очень страшно… Говорят, когда идут повидать колдунью ночью при убывающей луне и когда идут обнаженные, выделяется красное пятно на воде и льется кровь. Да, хозяйка, льется кровь… Кто-то умрет и оставит огромную лужу крови…
- Замолчи, не болтай чушь! Никто не умрет… Дай мне накидку, вуаль, возьми с собой маленький фонарь и идем. Ренато Д`Отремон пошел на праздник, ночь рома и танцев. Пусть сияет Кампо Реаль, пусть будет весело… Сегодня музыка, завтра будет плач; по крайней мере плач моей идиотки свекрови. Конец наследникам Д`Отремон! Выйдем из этого фарса навеселе, в конце я буду смеяться над всеми, смеяться громче всех… Идем, Ана, идем…!
По тропе вверх Айме подталкивала испуганную служанку, которая с трудом поднималась; но поднимаясь все выше на холм, среди столбов красного дерева и перца, которые давали тень на плантации, блестели красные языки костра, и очарованные, они остановились…
- Ай, моя хозяйка, посмотрите… посмотрите туда! Как все это хорошо проходит!
Хриплые звуки примитивных инструментов разрывались под сводом ночи негритянского праздника. Уже начали танцевать, уже причудливо одетые тела подрагивали, освещенные языками пламени, словно это они были живыми горящими факелами. Подрагивали тела, как в приступе эпилепсии, а руки схватили цветные платки, имитируя в воздухе бешеный вихрь.
На миг глаза Айме смотрели на все это, словно одурманенные ослепительным спектаклем. Затем она вцепилась в руку Аны, волоча ее вверх по горе, разорвав цепь, которая и ее держала:
- Иди… иди! Потом останешься здесь, если хочешь. А теперь иди…
 5.
Как лунатик шел Ренато к месту, где находились четыре больших хижины, центру ничтожного города, чьим усиленным потом, нищетой жил состоятельный дом из мрамора, окруженный садами. Он дошел до того места, остановившись у края костра как можно ближе, но никто не смотрел на него, никто не замечал… Он уже не был хозяином, а был лишь белой тенью в черном безумии местных танцев, бесцветный мазок, где бронзовая и эбонитовая плоть двигалась в судорогах танца, выразительного и конвульсивного, словно вздрагивала сама земля… Он никогда не приближался к тем местам, никогда не рассматривал своими голубыми глазами это темное великолепие. Странно быть чужеземцем на землях, принадлежащих тебе, на земле, где ты родился. Впервые все это, казалось, проникало в него очень глубоко, пробуждая в нем, спящие столько лет голоса, как у зверей чувства, ощущая, что ненависть и любовь как никогда загорались в груди, и впервые без отвращения посмотрел на маленькую медную ладонь в своей белой ладони…
- Вам нравится, хозяин Ренато? Вы впервые пришли на праздник на территорию хижин, не так ли?
- Полагаю, ты тоже, Янина. Не думаю, что моя мать давала тебе разрешение когда-либо…
- Нет… естественно. Донья София никогда не смогла бы простить и понять это. И тем не менее, она прощала другие вещи, старалась понять то, что не понимала… Сеньора Айме приходила сюда много раз… Вы не знали этого, хозяин?
- Айме? Возможно, она проходила как-то рядом… Возможно, из-за любопытства, приблизилась, но…
- Сеньора Айме приходила сюда много раз, и как-то танцевала перед хижинами.
- Зачем ты говоришь эту нелепость? Откуда ты это взяла? Ты лживая и дура! Моя жена не могла прийти сюда… Ты не понимаешь?
- Здесь никто не смотрит ни на кого, разве не видно? Их занимает только танец и выпивка… Когда пьют столько, сколько пьют они, звучит музыка и совершаются движения…
Ренато гневно повернулся, посмотрев туда, куда указала Янина. На грубом столе стоял бочонок рома, и со стола брали закуски… Старый негр, с шевелюрой белее снега, выливал из бочонка содержимое в чашку, и все нетерпеливые вокруг собрались в кучу, приближая стаканы и сосуды к деревянному крану, открытому для всех…
- Если бы вы выпили глоток этого, то позабыли бы даже свое имя, сеньор, и стали бы счастливы на несколько часов. Не хотите? Сеньора Айме однажды пила…
- Может ты больше не будешь лгать? Чего ты добиваешься, идиотка? – разъярился Ренато.
- Я уже сказала раньше. Вы меня не понимаете и не хотите понять, но если бы посмотрели в мои глаза…
Янина встала на цыпочки, устремляя взор затаенных черных глаз в голубые глаза Ренато. Но он отодвинул ее в сторону недовольным жестом.
- Оставь меня. Будет лучше для тебя, если я тебя не пойму. Думаю, это тебе нужно принять глоток этого яда. Подойди, выпей, пока не свалишься и не прекратишь следить за моей женой и создавать ложные обвинения против нее. Не первый раз я приказываю тебе оставить меня в покое, и ты не делаешь этого… Раз и навсегда… пойми: я не хочу слушать твои сплетни и интриги.
Он удалился быстрым шагом, резко отодвинув ее в сторону, а руки Янины судорожно сцепились друг с другом, и она пробормотала угрозу:
- Возможно завтра я тебе причиню боль, как ты причиняешь мне!
Через двери полуразрушенной хижины проникал скудный красноватый свет огня, горевший изнутри. Айме с Аной смотрели сначала любопытными глазами, затем в напряженной панике на фигуру высокой и костистой женщины, кожа которой была чернее угля, которая приблизилась к Айме, с горящими в тени, как карбункулы, глазами, налитыми кровью… Черными были ее одежды и платок, накрученный на голове… Они увидели, что на ее запястьях висели длинные разноцветные бусы, был красноватый блеск зрачков и сверкающие белые зубы, когда она начала говорить, зашевелив мясистыми губами:
- Кто ты? Я спрашиваю тебя… Отвечай… Кто пришел в дом Кумы, чтобы посмеяться над ней, тот заплатит очень дорого, потому что у Кумы есть могучие тайны…
На губах Айме появилась легкая улыбка. На мгновение ей показалось, что она стоит перед сумасшедшей, ее угроза, алчная форма рассматривать с ног до головы, раздевая ее, хоть и завернутую в накидку, угадывая настоящее положение, что открывало дорогу другому мнению, и совершенно спокойно она ответила ей: