За полшага до счастья

– Как хотите.
– Больше всего я хочу, чтобы ты перестала мне выкать. Это постоянно прогоняет воспоминания о моей молодости, возвращая к мыслям о пресловутой разнице в возрасте. Хочешь что-нибудь съесть?
– Нет, спасибо. Люк устал, буду его укладывать.
– Я разожгу камин; если захочешь, можешь прийти погреться. В доме все-таки прохладно.
– Убаюкаю его и приду.
Людовик уцепился за материнскую шею и прошептал маме на ушко, что море – это очень красиво. Пойдут ли они туда завтра? Разумеется, пойдут. Искупаться он не сможет, но они хотя бы поиграют в песке…
Несмотря на многочасовой сон в машине, ребенок без труда заснул. Поездка утомила его. На лице малыша играла та же улыбка, что на пляже. В этот вечер, глядя на сына, спящего под теплым одеялом в огромной кровати, Жюли переживала довольно редкий для нее момент огромного счастья. Вместо колыбельной и ароматизатора воздуха – морской прибой. Кажется, этот момент почти стер из ее памяти другие, когда она сожалела о том, что заставляет трехлетнего ребенка проживать эту говенную жизнь. Так что напрасно няня твердила ей, что материальные блага – это не главное и что Людовик выглядит гораздо более счастливым, чем другие дети, получающие все, что пожелают. Жюли чувствовала себя виноватой, что сыну приходится жить в таких условиях.
Потом Жюли присоединилась к Полю, который устроился на диване со стаканом в руке и смотрел на пляшущее в камине пламя.
– Выпить хочешь?
– А что это?
– Наливка старого холостяка.
– А молодым девушкам такое можно?
– У тебя мальчишеский темперамент, тебе понравится. Домашний рецепт, сделано в прошлом году.
– Тогда очень хочу. А Жером не хочет?
– Не думаю. Он, наверное, уже уснул. Он сейчас много спит.
– Так что там за история?
– Его жена покончила с собой чуть больше трех месяцев назад.
– Ой… – после долгого молчания выдавила она, – а почему?
– Глубокая депрессия. Я всегда знал, что Ирэн склонна к депрессиям. У нее было хрупкое здоровье, и душевное и физическое. Порыв ветра мог поднять ее и унести куда-то, а она даже не была способна сопротивляться. Эмоциональные порывы точно так же действовали на ее душу. Одно лишнее слово, один недобрый взгляд – и вот уже она опускала глаза, чтобы никто не видел, что ее несет, точно осенний листок. Знаешь, сейчас, когда я рассказал тебе о ней, я точно осознал, какое она производила впечатление. Сухой листок, оторвавшийся от живой ветки и больше не получающий питательных соков. Почему для нее не существовало другого времени года, кроме осени, я не понимаю… По воле ветра ее занесло в сад Жерома… Подозреваю, что он влюбился в Ирэн в бессознательной надежде, что ему удастся ее спасти. Он врач до мозга костей. В тот день он вернулся домой слишком поздно. Приди он несколькими минутами раньше, она сейчас была бы жива. Он не может себе простить. Он беседовал на крыльце с одним из своих пациентов. И вдруг услышал выстрел.
– Она выстрелила в себя? Какой ужас!.. Где же она взяла оружие?
– Старый пистолет ее дедушки. Времен Второй мировой войны. Жером и не подозревал, что она сумеет нажать на курок. Вот так-то… Поэтому ему нужно время, чтобы привыкнуть к тебе. Вообще к людям… Я пригласил его, чтобы он слегка передохнул, набрался сил, прежде чем снова погрузится в свою работу. Он не выходит из своего мрачного состояния, и становится все хуже и хуже. Меня это беспокоит.
– Понимаю. Не буду к нему приставать. В конце концов он со мной свыкнется.
– Да, в конце концов… Знаешь, он хороший мальчик. Ему просто требуется какое-то время. Сбросить балласт. И все вернется. Он никогда не был клоуном, но умеет быть милым.
– У него нет детей?
– Нет, они не успели их сделать. Может, это и к лучшему, – добавил Поль, – лишиться матери в таком раннем детстве…
– С другой стороны, ребенок помог бы ему выкарабкаться…
– Уступи ему Людовика для вертикального вытяжения. Я уверен, что результат будет отменным.
– У Люка не хватит сил вытянуть всех: ему всего три года.
– А кого же еще он тянет?
– Меня. Он помогает мне вставать по утрам, терпеть мою работу, надеяться на лучшее.
– Ты не можешь назвать себя счастливой?
– Но и несчастной – тоже. Главное, я устала. Мне хочется лечь, – вдруг объявила Жюли.
– Чтобы не рассказывать мне о своих настроениях?
– До завтра…
– И все же объясни мне кое-что. Что это за тряпка, с которой он не расстается?
– Один из моих старых бюстиков, – улыбнулась Жюли.
– Бюстиков?
– Бюстгальтер. Для кормящих. Как-то вечером, когда Люк еще едва ползал, он нашел его в груде белья на полу перед стиральной машиной и захотел с ним спать. От него же пахло молоком. И с тех пор это его талисман, или, как он говорит, «дуду». Правда, я отрезала бретельки, потому что они за все цеплялись. И так меньше похоже на лифчик. Я тут месяц назад зашла в детский сад, так их чопорная директриса вызвала меня, чтобы прочесть мне целую нотацию про его неприличный талисман. «Никогда не видела ничего подобного. Почему бы тогда не трусы?» – сказала она мне.
– Ну что же, в чем-то она права. И что ты ей ответила?
– Что Люку нравится запах моего молока, что я бы забеспокоилась, если бы он стянул лифчик нянечки из детского сада, а так пока нет повода закидываться. Тем более что, замусоленный и без лямок, он постепенно утратил свою первоначальную форму. Так что в ящике возле входа в группу, где дети оставляют принесенные из дому плюшевые игрушки, лежит и бюстгальтер для кормящей матери, который, впрочем, уже ни на что не похож.
– Когда Жером был маленький, у него были мякушки.
– Что?
– Мякушки. Это он сам так назвал. Куски желтого поролона, которым набивают валики и подушки. Он всегда имел при себе несколько штук, мял их в руке и сосал палец.
– Не менее странно, чем бюстик…
– Однако не так узнаваемо… Как-то раз, когда ему должно было исполниться шесть, мы арендовали домик в горах. Там в одной комнате к стене был прислонен поролоновый матрас без чехла. Из того же материала, что и мякушки из подушек. В восхищении Жером все восклицал: «Ой, гигантская мякушка!» Потом Марлен перед стиркой находила мелкие мякушки в карманах его джинсов, когда ему уже было пятнадцать. Долгая была история с этими мякушками…
– Мы успокаиваем себя как можем… – сказала Жюли, уходя спать.
Поль налил себе еще чуть-чуть. Его наливка старого холостяка и впрямь восхитительна. Теперь, когда он стал настоящим старым холостяком, проведшим годы у станка и только недавно получившим свободу, она приобрела еще большую пикантность. Во всяком случае, Марлен не явится с требованием, чтобы он прекратил пить. Она бы ни за что не присела у камина выпить с ним стаканчик. В этой девчонке есть что-то искрящееся, чего вот уже больше тридцати лет недоставало в его унылой жизни. При этом хотя она тяжело вкалывает, но, кажется, еще способна восхищаться заходом солнца на пляже. Хороший знак. Она не такого типа, как его покойная Полина. Совсем другая. Полина была шикарная, изящная – и сдержанная. Жюли почти вульгарная, немножко пацанка и напористая. Но есть в ней что-то, чем обладают очень немногие. Какой-то внутренний огонь. Что-то, что согревает и одновременно заставляет вздрагивать.
Ирэн погасла еще до того, как умерла. Вспыхивала ли она хоть раз?
Марлен была эмоционально холодна как лед. Без всякой надежды на потепление, даже если бы образовалась дыра размером во весь озоновый слой.
Но Жюли…
Участковый психоаналитик сказал бы, что Поль производит трансфер [3]. Что он находит в Жюли то, что утратил с Полиной. Что это, возможно, плохая идея. Кстати, таково же мнение его сына. Но Полю сегодня, после долгих лет, когда он пахал как проклятый, не замечая, как проходит жизнь, нужно только одно: сесть у края дороги, разжечь костер и согреться.
* * *