Моя легендарная девушка

Я высыпал содержимое карманов джинсов на пол, потому что ключи больно упирались мне в живот. Вот уже две минуты я старательно концентрировался на телефоне, но он не звонил. Я подумал, что, наверное, подхожу к задаче слишком общо и неопределенно, желая, чтобы позвонил хоть кто-нибудь (кроме Саймона), отсюда и результат.
Минуты шли, ничего не происходило. Соседская собака по неизвестной причине вдруг завыла по-волчьи, но, не считая этого незначительного факта, время тянулось монотонно и бессобытийно. Еще несколько минут прошло, однако ничего по-прежнему не менялось. Я подумал, не позвонить ли мне Мартине и не передать ли ей что-нибудь типа «скажите ей, что все будет хорошо», что-нибудь, что приободрит ее, если ей страшно и одиноко, даст ей понять, что мне не все равно, но при этом не внушит никаких ложных надежд. Впрочем, это было бы, конечно, неправильно. Нельзя давать ей повод надеяться, если надеяться ей не на что. Раз уж после нашей кратковременной связи в пьяном виде неделю назад она решила, что нашла настоящую любовь, то ее воспаленное воображение скорее всего примет жест солидарности за предложение руки и сердца.
Телефон, который я держал в руке, был приобретен в «Аргосе» [53], когда я учился на последнем курсе. Там были три варианта — белый, кремовый и серый. Я выбрал серый, потому что подумал, что на нем будет не так видна грязь (хотя засохшие брызги слюны на моей захватанной трубке служили доказательством, что грязь видна на любой вещи, если ее не мыть). Мы купили его в складчину, но в конце концов он достался мне, потому что, когда пришла пора уезжать, мы устроили лотерею, и я его выиграл. Тони (которого я не видел и от которого не получал никаких известий с тех пор, как мы разъехались) получил тостер, Шэрон (ее я не видел и не получал от нее никаких вестей с момента окончания университета) — переносную телевизионную антенну, а Нарприт (с которой я потерял все контакты с тех пор, как уехал из Манчестера) — электрический чайник. Я был вне себя от радости, когда получил этот телефон, потому что, если сложить все время, что я провел, болтая по нему с Агги, получится не один месяц. Он был свидетелем наших самых счастливых разговоров. Например, того, когда она сказала, что я тот человек, за которого она хотела бы однажды выйти замуж. Этот телефон принес мне немало радости.
Он зазвонил.
— Да?
— Привет.
Это была Кейт.
— Привет, Кейт, как дела?
— Хорошо. Ничего, что я позвонила?
— Да нет, наоборот, это здорово, — ответил я, радуясь, что это Кейт, а не Саймон с мольбами о прощении.
— Я правда тебя ни от чего не отрываю? — спросила она. — Ты очень быстро взял трубку. Ты на ней сидел, наверное. Ты ждал звонка от кого-то еще?
— Нет, просто как раз мимо проходил, — солгал я. — Только что пришел. Ходил на Хайгейтское кладбище с друзьями посмотреть на могилу Маркса. Прикольно. На нее определенно стоит посмотреть.
Я пожалел, что назвал могилу Маркса «прикольной». Я почувствовал, что говорю, как полный придурок.
— Представляешь, я год прожила в этой квартире и сходить туда так и не собралась. Стыд и позор. Теперь я ее, наверное, уже не увижу.
— Может быть, я как-нибудь приглашу тебя погостить, — сказал я, и это была лишь наполовину шутка.
Она рассмеялась.
Я тоже, но только потому, что не мог понять — не преувеличиваю ли я, назвав про себя ее смех кокетливым.
— Осторожнее, — задумчиво произнесла она, — я ведь могу поймать тебя на слове.
У меня пересохло в горле, и одновременно испарились все остроумные реплики. Я сменил тему.
— Ну, что интересного случилось за день?
— Да ничего особенного, — ответила она. — Смотрела утром детские передачи по телевизору, потом ходила в город. Мне удалось добиться дополнительного кредита в банке, и большую часть этих денег я потратила на пару кроссовок и юбку. Не надо было так деньги тратить, но зато на душе веселее стало.
— По-моему, сегодня пришел твой чек, — сказал я, поглядывая на утреннее письмо, которое положил на телевизор. — В общем, тут для тебя какое-то письмо.
— Здорово! Потрясающая новость. Слушай, который час? Пятнадцать минут четвертого? Значит, последнюю почту я пропустила. Ну ладно, ко вторнику он так или иначе дойдет. В любом случае, лучше, чем ничего.
У Кейт был радостный голос.
— Хочешь, еще поговорим? — спросила она.
— Конечно, — отозвался я. — Сколько раз я вчера просил, чтобы ты мне перезвонила?
— А о чем ты хочешь поговорить?
— О чем угодно, — радостно сказал я. — О чем угодно.
На самом деле у меня была одна вещь, которую я хотел бы с ней обсудить, если она ничего не предложит со своей стороны. Этот вопрос вертелся у меня в голове всю дорогу с кладбища. Мне было интересно, как, по ее мнению, — самых красивых людей на свете (Синди Кроуфорд, Мэл Гибсон и так далее) тоже когда-то бросают? И если так, то что же это — значит, никто, совсем никто не застрахован от того, что его бросят? Я был рад, когда оказалось, что у нее есть свой вопрос, потому что понимал — моя тема неминуемо сведет разговор к Агги.
— Это некоторым образом связано с тем, где ты сегодня был, — предупредила Кейт. — Как ты относишься к смерти?
— Я — против, — пошутил я.
Мы хором рассмеялись.
— Ты же понимаешь, о чем я, — сказала она. — Что ты о ней думаешь?
— Я думаю, что, когда ты умираешь, ты умираешь насовсем, — сказал я. — Такова жизнь, и, стало быть, надо брать от нее по полной, пока она не кончилась. Тем не менее, пусть это и противоречит тому, что я сейчас сказал, я буду разочарован, если окажется, что все, выпавшее на мою долю за последние двадцать шесть лет, — это и есть жизнь. И больше ничего не будет.
— Ладно, тогда я спрошу по-другому: как бы ты хотел умереть? — поинтересовалась Кейт таким тоном, будто была официанткой и спрашивала, какой я предпочитаю соус к рыбе.
— Наш разговор принимает довольно странный оборот, — заметил я.
— Странный? Слышал бы ты, о чем мы рассуждаем с Паулой часам к пяти утра после девятой порции тройной водки! Вот только хватит ли тебе мужества?
— Ну, мужественности у меня побольше, чем у тебя, — шутливо возразил я.
— Смею надеяться! — подхватила Кейт.
— Думаю, мы никогда об этом не узнаем. — Произнося это, я размышлял, можно ли назвать наше взаимное поддразнивание флиртом, или это всего лишь невинные шутки.
— Нет, серьезно, как бы ты хотел умереть?
— Не знаю. — Я с облегчением вернулся к теме смерти. — Мне надо подумать. А как насчет тебя? Ты сама как бы хотела умереть?
— Я думала, ты так и не спросишь! — со смехом сказала она. — Мы с Паулой много раз это обсуждали, болтая по ночам. Мой ответ готов. Ты слушаешь?
— Я весь внимание.
15:20
Разговор о смерти.
Часть первая: Ее размышления
Слушай. Хотя я уверена, что это прозвучит, как бред сумасшедшего. Наверное, это и есть бред сумасшедшего. Что ты обо мне подумаешь? Впрочем, ты меня не очень хорошо знаешь, поэтому, наверное, ничего особенного не подумаешь. Ладно, значит так. Я люблю представлять свои собственные похороны. Это звучит странно. Я знаю, но это так. Люди сейчас нечасто задумываются о смерти, не правда ли? Такое впечатление, что они всю жизнь только тем и занимаются, что избегают мыслей о ней. А вот пенсионеры о ней все время думают. И именно они имеют о ней правильное представление. Наверное, потому, что они ближе к Концу, чем все остальные. Они держат на своем счету определенную сумму денег, чтобы хватило на приличные похороны, гроб и угощение на поминках. Так и должно быть. А потом еще древние египтяне. Они всю жизнь думали о смерти, и, когда наконец уходили, это был самый большой праздник в их жизни: наряды, пожитки и даже рабов хоронили вместе с ними в их огромных могилах. Египтяне, старики и я — мы-то знаем, что важно, а что — нет.
Далее. Во-первых, надо придумать, как именно я собираюсь умереть. Иногда я думаю утонуть, а иногда мне больше нравится авиакатастрофа. Но сейчас мне не важно, каким образом это произойдет, главное — я хочу умереть за того, кого люблю.