Малёк. Безумие продолжается

У нас много новых учителей, и большинство из них — жуткие зануды. По истории, к счастью, остался Леннокс. Норм Уэйд, новый учитель по английскому — скучнейший человек в мире, который всегда говорит одним и тем же мо­нотонным голосом. К тому же он заикается и смотрит на нас как-то недобро. Гоблин считает, что из Норма получил­ся бы блестящий игрок в покер, если он будет молчать. Его официальное прозвище — Саламандра: у него длинные ноги и очень короткие ручки. Ева больше не преподает актерское мастерство: теперь она — школьный психолог. (Возможно, это из-за того, что в прошлом году у нее был роман с Рэм­бо, или дело в уходе доктора Зу.) Гоблин говорит, что, по слухам, доктор Зу теперь проводит эксперименты над людь­ми в Замбии. Актерское мастерство теперь ведет Викинг, и это, конечно, ужас. Еще меня ждет рисование с мистером Лилли и какой-то «клуб приключений» с мистером Холлом.
11.00. Во дворе возник неловкий момент: Ева неожидан­но вышла из офиса Укушенного и чуть не врезалась в нас с Гоблином и Рэмбо. Рэмбо сделал шаг, как будто хотел ее об­нять, но Ева промаршировала мимо и даже не поздорова­лась. Потом появился Укушенный и приказал нам возвра­щаться в корпус. На Рэмбо он даже не взглянул. Очевидно, между ними до сих пор неприязнь. Мыльная опера продол­жается!
Я спросил Жиртреста, что он думает по поводу моего вчерашнего кошмара. Тот ответил, что рядом с моей крова­тью спит черная кошка и ни к чему хорошему это не приве­дет. Толстяк предложил отравить Роджера или выпить литр воды перед сном, чтобы очистить кровать от злых духов.
14.З0. Пробы в крикетную сборную
Я очень плохо подавал и до самого вечера гонялся за мячом. Когда промазал четыре раза подряд, Папаша вскочил и зао­рал: «Господи, Мильтон, да соберись же ты, наконец!» Ви­димо, завтра придется весь день тренироваться и молиться, чтобы он не вышвырнул меня из команды до субботнего матча с колледжем Дрейк.
У Александра Шорта высококлассное снаряжение для крикета фирмы «Ганн и Мур» — он таскает его за собой в футляре, похожем на гроб. На его клюшке с двух сторон ав­тограф Грэма Поллока[7]. Он сказал Папаше, что в своей бывшей школе играл в крикет лучше всех (это школа в Йоханнесбурге, о которой никто никогда не слышал). Но его пробежка напоминала побег жирафа-инвалида от льва, а Папаша сказал, что подает он как престарелый кот, у кото­рого случился эпилептический припадок.
А потом Александр Шорт и вовсе сделал глупую ошибку: пошел подавать без шлема. Он целую вечность решал, на­девать ему шлем или нет — и наконец небрежно отбросил его в сторону и надел новенькую темно-синюю кепочку. Это не ускользнуло от внимания Бешеного Пса, который тут же увеличил пробежку метров на двадцать.
Шорт строил из себя крутого и очень долго растягивал мышцы голени, пока Папаша не приказал ему поспе­шить, пригрозив, что насадит его на трость-табурет и скормит своей бывшей жене по кусочкам. Шорт пожал плечами, поправил кепку и занял свое место. Бешеный Пес заорал «Захожу!» и выбежал из-под деревьев с та­ким видом, будто собирался кого-нибудь растерзать. Ка­жется, Мистер Самоуверенность слегка испугался, пото­му что при виде Бешеного Пса, орущего, как дикарь, его глаза стали как тарелки, и он поспешно принялся отда­ляться от калиток. Мяч попал прямо по столбикам, кото­рые разлетелись во все стороны. (К тому времени стру­сивший Александр Шорт спрятался под сеткой, которой было огорожено поле.) Папаша спросил его, не учился ли он раньше в школе для слепых. Мне стало жалко бед­нягу, и я подал ему легкий крученый мяч с ноги, но Алек­сандр Шорт бросился к калитке и выбил мяч за сетку, за­бросив его на крышу павильона. (Вот тебе и благодар­ность за доброту.) Повесив, голову, я отправился на поиски мяча, а Бешеный Пес поклялся отомстить за ме­ня. Поблагодарив его, я пошел искать лестницу — мяч за­стрял в водосточном желобе.
Когда я вернулся на поле, добрая половина команды ис­чезла. Оказалось, что Бешеный Пес отомстил Александру Шорту, послав мощный бросок ему прямо в затылок. Чле­ны нашей сборной понесли беднягу в медпункт. Неплохое начало!
Александру Шорту не удалось произвести впечатление на Рэмбо. Он считает, что Шорт недостоин Безумной Вось­мерки, и если он захочет присоединиться к нам, то ему при­дется поработать над своей индивидуальностью.
Я выпил на ночь литр воды, чтобы очиститься от злых ду­хов (один из которых, возможно, вселился в черного кота). Всю ночь пришлось бегать в туалет.
Пятница, 18 января
08.00. На первом школьном собрании Глок метал мол­нии, но большинство ребят еле сдерживали смех: на загоре­лом лице нашего директора появились белые круги от очков. Небось опять уснул на надувном матрасе. А вот первокурс­ники аж побледнели от страха: Глок нарочно злобно зыркал на них. Не могу поверить, что всего год назад я так же его боялся.
11.00. Меня выбрали в сборную «А» среди мальчиков до пятнадцати лет! Состав остался тем же, что и в прошлом го­ду, только Рэмбо заменил Стивена Джорджа — тот ушел из крикета и занялся греблей.
14.30. Андерсон вынудил Бешеного Пса (а тот в свою очередь — нас) извиниться перед Александром Шортом в лазарете. Увидев наши лица на пороге, сестра Коллинз за­визжала: «О Боже!» — и затушила сигарету в ночном горш­ке, который использует под пепельницу. Неохотно впустив нас, она показала кровать Александра. Новичок выглядел очень смешно: на шее воротник, ноги свисают с края крова­ти. Верн ткнул в пациента пальцем и загоготал, но потом увидел, что все на него смотрят, и изобразил кашель, после чего подошел к окну и спрятался за шторкой.
Шорт сказал, что у него сотрясение мозга и в понедель­ник он должен выйти из лазарета. Бешеный Пес неискренне извинился и сказал, что Шорт сам виноват, потому что был без шлема. Александр напустил на себя оскорбленный вид и ответил, что обычно друзья не пытаются прикончить друг друга на тренировке по крикету. Тут Рэмбо просверлил но­вичка глазами и сказал:
— Кого ты назвал друзьями? Мы тебя вообще не знаем.
Возникла неловкая тишина. Потом мы сказали, что нам пора, и оставили Шорта в покое.
Жиртрест считает, что любой, кто попытается занять ме­сто Геккона, навлечет на себя проклятие его призрака. Поэ­тому новичок неслучайно менее чем через день после при­езда попал в лазарет — ведь для Геккона лазарет был как дом родной. Жиртрест напомнил, что в начале прошлого года Бешеный Пес сломал Геккону руку — определенно его при­зрак подает нам знак. Но теория Жиртреста никого не впе­чатлила. Последовал долгий спор, полный взаимных оскор­блений. Он длился бы всю дорогу, но, увидев продуктовый магазин, Жиртрест так ускорился, что нам было его уже не догнать.
20.30. В корпусе проходят выборы дежурных и капита­нов команд.
Жиртреста выбрали дежурным по питанию, Гоблина — ответственным за аудио- и видеооборудование, а Верн с треском разгромил Девриса и был назначен дежурным по туалетам. (Справедливости ради, Девриса подставил Щу­ка — тот выдвинул его кандидатуру шутки ради, а потом проголосовал за Верна). Услышав о своей победе, Верн вы­бросил в воздух кулак в знак победы и спросил у Укушен­ного, нельзя ли сейчас же покинуть собрание с целью тща­тельного осмотра сортира. Тут даже Укушенный не сдер­жался и заржал вместе с остальными, глядя, как Верн достает блокнотик с карандашом и вышагивает в сторону уборных.
23.00. Рэмбо заявил, что настало время Безумной Восьмерке нанести визит первокурсникам. Гоблин наот­рез отказался: известно, что если кто-нибудь даже косо посмотрит на первокурсника до окончания первой неде­ли, когда они наслаждаются беззаботной жизнью, его сра­зу исключат. Но Рэмбо обозвал нас беспомощными тру­сами, мы поддались и направились в спальню первокурс­ников.
Мы молча остановились посреди нашей старой мрачной спальни. Выдержав долгую паузу, Рэмбо зычно спросил:
— Кто из вас Щука-младший? Раздался стон, а потом усталый голос: -Ну я...