Записки майора Томпсона. Некий господин Бло

  
Пьер Данинос
 
Записки майора Томпсона
 
Некий господин Бло
   
Предисловие
 
«После того как писатель появился на свет, ему остается одно: дождаться, пока у всего света появится интерес к нему». Сей мудрый совет желающим создать бестселлер, как, впрочем, и большинство иных рекомендаций, Пьер Данинос дает читателям, опираясь на собственный солидный житейский опыт: сам писатель, во всяком случае, своего часа дождался — его «Записки майора Томпсона» оказались не только бестселлером (тираж давно перевалил за миллион), но и бестселлером с большим запасом живучести: книга переиздается снова и снова, а майор обрел бессмертие среди восковых фигур музея Гревен.
Пьер Данинос родился в Париже 26 мая 1913 года. Начал он как спортивный хроникер в журналах «Теннис» и «Гольф», затем стал сотрудничать в других периодических изданиях.
В 1939 году Данинос был мобилизован. За месяцы «странной войны» он написал свой первый роман — «Кровь людей». Что и говорить, бездеятельность французской армии давала мало материала для журналистской хроники, зато располагала к усидчивости и крупным жанрам. Однако позднее Пьер Данинос исключил этот традиционный любовный роман из библиографии своих произведений, надо думать, по несоответствию с тем родом литературы, к которому он обратился в дальнейшем и в котором прославился.
Уже в названии следующей его книги — «Еврика и Амеропа», — написанной в Рио-де-Жанейро, куда писатель эмигрировал после майской катастрофы 1940 года и вторжения гитлеровских войск во Францию, проступает умение вывернуть наизнанку, расколоть, перелицевать стершееся слово: один из ведущих приемов Даниноса-юмориста.
В 1947 году Пьер Данинос получил премию «Энтералье» [1] за роман «Записки господа бога», и о нем заговорила критика. Господь бог Даниноса — добродушный вольтерьянец, иронически относящийся к своему всемогуществу и находящий несколько комичным положение, при котором он должен заниматься одновременно проблемами космоса и расстройством желудка мадам Дюпон, — отчасти напоминает круглоголового, наивного и лукавого вседержителя из альбомов Жана Эффеля. Будучи существом не слишком серьезным, он не прочь поразвлечься мистификациями и розыгрышами, которые важно именует «экспериментами», отдавая дань научным увлечениям века. Так, вняв мольбам мадам Лимонер, жительницы Руана, страдающей бесплодием, господь бог милостиво посылает ей сына, однако — в порядке эксперимента — решает, что этот сын родится стариком и с годами станет молодеть. Антельм Лимонер выходит из чрева матери седым, морщинистым, тряся от дряхлости головой. В детстве он поражает окружающих полным нежеланием играть со сверстниками и энциклопедическим обилием знаний. Став к зрелым годам талантливым коммерсантом, Антельм постепенно впадает в детство — в буквальном смысле слова, — сначала разоряясь, как это свойственно подростку, на марки, а затем на игрушки и сладости. Наконец в возрасте семидесяти лет он гибнет под автомобилем, переходя Елисейские поля, как сущий младенец, которому неведомы правила уличного движения.
Опыт жизни «наоборот», «с обратного конца», возвращающий буквальный смысл выражению «впадать в детство», необыкновенно развлекает господа бога, и, совершенно запустив дела созвездий и туманностей, Всемогущий тщательно ведет запись наблюдений за подопытным смертным, чья странная жизнь создает немало забавных ситуаций.
Восходя по форме к философским повестям Вольтера, «Записки господа бога», однако, не заключают в себе ни антирелигиозного пафоса, ни глубокой философской идеи — это произведение лукавое, веселое, порой чисто развлекательное. Представляя книгу читателям, один из французских критиков писал: «Я позволю себе рекомендовать всем, кого жизнь склоняет к желчности, прочесть «Записки господа бога». Не ждите от книги буйного веселья, зато в ней достаточно безупречной иронии ж прелестной фантазии, чтобы ум мог отдохнуть от мрачной пищи горьких воспоминаний и жестоких перспектив молодой наглой литературы».
Репутация Даниноса как писателя, который позволяет отдохнуть и посмеяться, хотя окружающая жизнь располагает, скорее, к тяжким мыслям, была сделана уже «Записками господа бога». Упрочили ее фельетоны, объединенные впоследствии в сборники.
«С этого момента я стал перешивать подлинное раздвоение личности. В течение трех месяцев я ощущал себя экс-майором Британской армии, высадившимся в Кале с цепью исследования французских джунглей. Ночью мне случалось поглаживать несуществующие усы…»
Отразив своего соотечественника в вытаращенных голубых глазах добрейшего майора Томпсона, как в увеличительном зеркале, Пьер Данинос последовал классической традиции французских просветителей — не случайно ему приходило в голову избрать в повествователи перса. Подобно персидскому вельможе Узбеку Монтескье или Гурону Вольтера, хотя без их глубины и энциклопедичности, Уильям Мармадюк Томпсон, ходячее воплощение английского духа, создан Даниносом, чтобы остранить своим Изумлением французскую повседневность, обнаружив ее странность, невероятность, «экзотичность», ибо, как заявляет сам майор, нравы воинов племени маори представляются ему куда менее загадочными, чем поведение обывателя из Рубэ в воскресный день.
«Записки майора Томпсона» — это взгляд типичного англичанина на типичного француза, но в то же время это и взгляд типичного француза на типичного англичанина. Еще точнее было бы сказать, что в книге Даниноса фигурируют типовой англичанин и типовой француз: персонажи, составленные из стандартных деталей, общих мест, стереотипных суждений. И юмор строится на том, что привычное, стертое, «нормальное» оказывается странным, нелепым, совершенно но укладывающимся в сознание британского тугодума.
Во всем он видит явное противоречие хваленому французскому здравому смыслу. Почему француз должен губить драгоценное время, доказывая всяким чиновникам, что он действительно существует, живет там, где живет, и что дети его живы, поскольку не умерли? Почему француз считает необходимым осведомиться у метрдотеля, свежие ли устрицы, и потребовать, чтобы ему принесли чистую воду, хотя всякому ясно, что метрдотель никогда не ответит, что устрицы протухли, а официант не даст клиенту отравленной воды? Почему француз, у которого на руках часы, нервничает, спеша на поезд, спрашивает точное время у шофера такси и, хотя показания его собственных часов и часов шофера сходятся, все-таки теряет на привокзальной площади полторы минуты, выверяя свой циферблат по башенному, недоверчиво косясь на него и утверждая, что железнодорожная администрация нарочно ставит вокзальные часы на три минуты вперед, чтоб поторопить пассажира?
Старый вояка, для которого спорт есть спорт, а политика — неукоснительное исполнение долга, продиктованного «Интеллидженс сервис», не устает поражаться французам, для которых излюбленный спорт, наравне с велосипедными гонками «Тур да Франс», — классовая борьба, причем как в первом, так и во втором виде спорта принимают участие все сорок три миллиона жителей Франции, в качестве болельщиков, разумеется. Майор удивляется, что прославленный французский индивидуализм — Франция «делится на сорок три миллиона французов» (находит счастливую формулу Томпсон) — парадоксально сочетается со стремлением французского буржуа «быть как все», а пламенный радикализм и патетическое напоминание о принципах 1789 года — со скептическим неверием французов в возможность политических перемен и преданнейшей любовью к английской королеве.
В «Некоем господине Бло» (1960) портрет французского обывателя достигает совершенной законченности. Господин Бло — первый среди средних, самый средний француз, победитель конкурса на среднего француза, средний француз № 1. Подтрунивая над скромным актуарием, которому никогда не выдвинуться на первые роли, никогда не сделать головокружительной карьеры, никогда не уйти от жены к секретарше, никогда не стать для своих детей предметом восхищения и образцом для подражания, Данинос, в сущности, испытывает нежность к своему «вечно второму» (один из романов Даниноса, написанный в 1949 году, так и назывался — «Вечно второй»).