Записки майора Томпсона. Некий господин Бло
Как и нелепый герой Чарли Чаплина или Тати, господин Бло, несмотря на свою бесцветность, неудачливость, намечающийся животик и преждевременную лысину, симпатичен. Он куда более человечен, нежели признанные и преуспевающие представители общества, в котором он живет. Именно поэтому он и обречен на неуспех в мире условностей, снобизма, меркантильности и карьерных вожделений. Нет, ему не стать «генеральным директором», деловым человеком и миллионером; даже когда он получает миллионную (в старых франках, разумеется) премию на конкурсе — деньги у него не держатся и, уж конечно, не растут. Нет, ему по сделать административной карьеры — для этого он недостаточно цепок и циничен. Господину Бло, как Кандиду, остается «возделывать свой сад».
Господину Бло хватает юмора, чтобы посмеяться над господином Бло, как Даниносу, чтоб посмеяться над Даниносом. Но эта насмешка всегда остается сердечной, мягкой, потому что в Бло, рядовом французе, автор ощущает фундамент и опору общества, консервативную, но и консервирующую социальную основу, в которой заложены человеческие качества.
Признавая свое место «маленького человека», свою роль «среднего француза», ничем не выделяющегося и неприметного до полной «прозрачности», Бло, в сущности, весьма неглуп и отлично знает цену фальшивому блеску сильных мира сего. Он видит мнимость тех ценностей, которые выставляет напоказ буржуазная Франция. Достаточно язвительно и точно дан автором разрез иерархической структуры страховой компании, где много лет служит господин Бло, с ее чванными, ничего не делающими и присваивающими чужие мысли директорами — «генеральными» и «главными», — с царящими в ней угодничеством и подхалимством, со стеклянными клетками, где мелкий служащий не может чихнуть или почесаться, чтоб это не было замочено, где восхождение по начальственной лестнице измеряется не только толщиной ковра в кабинете, но и тем, сколь часто меняются в — вазе цветы. Это учреждение, где ценится не столько ум и деловые качества сотрудника, сколько умение подать себя, пролезть наверх, пользуясь связями.
Рисуя портрет очередной «правой руки» генерального директора страховой компании Юбера де Фитц-Арнольда — одного из тех «дилетантов высокого полета, защищенных броней светских связей, великих краснобаев, ловких пловцов, разрушителей заведенных порядков, пожирателей бюджета, специалистов по пусканию пыли в глаза, неутомимых изобретателей новых идей и баснословных расходов», которых всегда «спускают» из «высших политических сфер», этих «хитроумных Макиавелли при современных королях», — Данинос высмеивает показную сторону технократии с ее непременным электронным роботом и жонглированием псевдонаучной терминологией.
В мягкой и добродушной иронии Даниноса проступают горькие, а подчас и злые ноты, когда он пишет о всякого рода «показухе»: касается ли это технократического или светского снобизма, погони за модой в искусстве или стремления молодежи «не отстать» от богатых сверстников и последних веяний «авангарда».
Вытолкнутый своей победой на конкурсе в ряды «звезд», господин Бло имеет возможность оценить «высший свет» и его духовный уровень. Оказывается, что здесь, для того чтобы говорить о писателе или художнике, вовсе нет необходимости знать его книги или картины, — куда эффектнее назвать светило фамильярно по имени да сообщить сногсшибательную интимную подробность быта знаменитости. «В разговоре о какой-нибудь известной актрисе, вместо того чтобы высказывать свое мнение о ее игре и дикции, лучше сообщить, что она живет одна в деревне под защитой четырех догов».
Пресса и радио также придерживаются принципа, что «слава — растение, которое следует удобрять пикантными историями». Вырастая в подобной атмосфере рекламы, «создающей культ недолговечных богов», дети больше знают о кинозвездах, чемпионах и членах королевских фамилии, нежели о собственном отце, который, не отвечая рекламному стереотипу, представляется им безнадежно устарелым до момента, пока сам не становится объектом шумихи.
Господин Бло оказывается достаточно устойчивым в своих вкусах и привычках, чтобы вихрь известности, пронесясь над ним, не задел серьезно жизненных центров. Он вырабатывает в себе некие защитные устройства, дающие ему возможность держаться на поверхности светской болтовни, и готов поделиться лексиконом, куда входят необходимые для этого «основные слова и выражения, позволяющие с минимальной затратой энергии выразить горячий интерес к тому, что вам сообщает собеседник», а также «боевые возгласы, которые дают новый толчок беседе, но могут довести говорящего до белого каления».
В свое время Флобер мечтал создать некое руководство на все случаи жизни, где в алфавитном порядке будет изложено все, что надлежит говорить порядочному человеку в обществе, причем читатель — тот самый «порядочный человек» — должен пребывать, читая этот сборник рекомендаций, в постоянном сомнении: издевается над ним автор или пишет всерьез. Даниносу не хватает свирепости Флобера, чтобы у читателя возникло подобное недоумение, не хватает желчной ненависти к буржуа, терзавшей автора «Бувара и Пекюше» и «Лексикона прописных истин».
Юмор Даниноса куда мягче. Его шаржи скорее печальны, чем трагичны. Нередко говорят о социологической значимости зарисовок Даниноса. Это не лишено оснований. И фельетоны, объединяемые общим персонажем — Соней (она как две капли воды походит на Терезу Бло) — мещанкой, спрограммированной всеми социальными стереотипами, — и записки майора Томпсона, и размышления господина Бло, и более поздние сборники «прописей», созданные Даниносом («Балаболка», 1962, «Даниноскоп», 1963, «Снобиссимо», 1964), воспроизводят портрет средних классов Франции, портрет французского обывателя. Однако в отличие от трагической динамики обесчеловечивания, овеществления сознания маленького человека, его оболванивания штампами «неокапиталистической» цивилизации, которая так тревожит молодых социологов-сатириков — таких, к примеру, как Жорж Мишель («Игрушки», «Воскресная прогулка», «Робкие приключения мойщика витрин») или Жорж Перек («Вещи»), — в картине, создаваемой Даниносом, акцентирована устойчивость человеческих качеств среднего француза. «Чаще всего жена упрекает меня в том, что я закоренелый мещанин, что, собственно, соответствует действительности, — отмечает господин Бло. И продолжает: — Лично я не вижу в этом слове ничего уничижительного…» И действительно, Данинос находит в своем мещанине, рядовом обывателе, куда больше положительных качеств, чем в окружающих его людях, слывущих «антимещанами».
Персонажи Даниноса, при всей их ограниченности, всегда остаются людьми: в его творчестве портрет-робот среднего француза никогда не превращается в портрет робота. Данинос нечувствителен к угрожающему характеру современной цивилизации. Как ни парадоксально, но за всеми насмешками Даниноса стоит твердая вера в добрую природу человека, в добрую, вечную, непоколебимую природу человека, которая — оборотная сторона медали — неизбежно порождает и смешные его стороны.
Впрочем, сам Данинос неоднократно признавался в том, что юмор для него своего рода двойное бегство: бегство от того, что он называет «метафизическими проблемами», то есть от необходимости постижения причинных связей, определяющих характер социальных отношений, и бегство от «сложностей романа», требующего выстроенности сюжета.
И в самом деле, все книги Даниноса, даже когда они по видимости объединены центральным персонажем — майором Томпсоном или господином Бло, — тяготеют к излюбленной французскими моралистами форме сборника максим, антологии характеров, альбома коротких зарисовок. Можно без всякого ущерба перетасовать некоторые главы «Записок майора Томпсона», продолжить рассуждения господина Бло, взяв из любого сборника Даниноса любую картинку французских нравов.
Некоторая монотонность книг Пьера Даниноса («Записки майора Томпсона» и «Некий господин Бло», избранные для русского издания, — лучшие его произведения, в последующих он повторяется) объясняется главным образом неизменностью предмета его шуток, да и известным однообразием художественных приемов. Однако мастерское умение разъять стереотип — как стереотип речи, так и стереотип поведения, — присущее Даниносу, всегда сулит читателю несколько часов если не неудержимого хохота, то, во всяком случае, отдохновительной улыбки. А это, право же, немало. «Жизнь юмориста была бы вполне сносной, если бы к нему не приставали вечно с просьбой объяснить, что такое юмор», — заметил как-то Данинос. Не будем досаждать автору «Записок майора Томпсона» и «Некоего господина Бло» излишними требованиями, позволим ему и себе посмеяться над тем, что смешно, и попробуем вместе со скромным актуарием, отвечающим на вопросы конкурса, «разобраться в мире», где привелось жить героям юмориста.