Наваждения

А потом я понял, что больше не лежу на месте. Меня подхватило какое-то мощное, теплое течение и поволокло по речному дну – неспешно, но неумолимо.
«Пока все идет очень хорошо, Макс, только постарайся не просыпаться окончательно. В противном случае нам придется все начинать сначала».
Это была даже не Безмолвная речь, скорее уж Безмолвный шепот Шурфа Лонли-Локли. Успокаивающий и убаюкивающий, он помог мне оставаться безучастным, бездыханным и неподвижным в густой зелени речной воды, хотя способность осознавать и даже запоминать происходящее каким-то непостижимым образом все-таки вернулась ко мне.
В отличие от всех остальных жертв невидимого чудовища из далекого залива Ишма, мне удалось сохранить хоть какие-то воспоминания об этом дрянном приключении. Может быть, потому, что как раз сегодня днем я немного подержал в руках волшебный шарик цвета свернувшейся крови, могущественное Дитя Багровой Жемчужины Гурига Седьмого. Не думаю, что моих собственных сил хватило бы, чтобы самостоятельно справиться с этим сокрушительным наваждением.
Я дремал под постылое бормотание о зеленой воде, пока какая-то неощутимая, но безжалостная сила притягивала меня к таинственному виновнику этого литературного вечера. Думаю, теперь я знаю, как течет время для червяка, насаженного на крючок. Ничего выдающегося, просто щедрая порция смертной скуки перед тем, как тебя съедят. Боюсь, примерно таким образом и коротают свой досуг между рождением и смертью большинство людей.
Наконец я почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Это был спокойный и нежный взгляд уверенного в своих правах собственника. Так смотрят на спящих детей усталые матери, довольные, что эти шумные, суматошные существа наконец-то заснули – единственное состояние, в котором их легко и приятно любить. И в то же время в этом взгляде было что-то неописуемо гадкое, но у меня не нашлось времени разбираться, что именно.
А потом события стали развиваться так быстро, что я не успел – не то что испугаться, даже выругаться.
На этот раз боль в груди была жгучей, как пчелиный укус, но милосердно короткой. Я немедленно вернулся к жизни, взвыл и тут же захлебнулся ледяной водой. Какая-то невероятная сила швырнула меня наверх, туда, где мерцали оранжевые огоньки далеких фонарей. Мгновение, и я уже судорожно вдыхал влажный ночной воздух, который казался мне сладким и густым, как молочный коктейль.
В это время где-то внизу, на дне реки, вспыхнуло ослепительно белое пламя. Вода Хурона стала почти горячей – положим, это было как нельзя более кстати! – а потом к небу взмыл настоящий фейерверк, образованный причудливым переплетением оживших струй воды и огня. Я смотрел на это великолепие, забыв обо всем на свете, в том числе о вновь обретенной потребности осуществлять вдохи и выдохи.
Темная гладь Хурона на миг вспыхнула бледным светом, ночной воздух задрожал и рассыпался на миллионы сверкающих пузырьков. Они были повсюду, стремительные и неторопливые одновременно. Я машинально протянул к ним руки, и голова окончательно пошла кругом, когда одна из этих призрачных сфер прикоснулась к моим ладоням – она задрожала и лопнула, как лопается мыльный пузырь, с тихим, едва различимым хлопком. И тогда все закончилось. Неправдоподобный сияющий мир исчез, как внезапно исчезает волшебный сон от звона будильника.
Я вдруг понял, что мое дело – дрянь. Я довольно вяло барахтался в ледяной воде чуть ли не на самой середине Хурона, лучшей из рек Соединенного Королевства, так сказать. Никаких спасательных команд на горизонте не обнаруживалось, и это обстоятельство не внушало оптимизма. Вообще-то, я неплохо плаваю, но это не относится к воде, температура которой близка к нулю по Цельсию. В таких условиях я вообще никак не плаваю, если честно.
– Макс, почему ты еще не на берегу? Неужели тебе так нравится купаться? – невозмутимо спросил Лонли-Локли. Он неожиданно вынырнул рядом со мной, мокрый и растрепанный, но его усталое лицо оставалось таким бесстрастным, словно мы случайно встретились где-нибудь в начале улицы Медных Горшков, по дороге на службу.
Его вопрос стал последней каплей, подточившей камень моего здравого смысла. Я истерически заржал и тут же захлебнулся речной водой, такой холодной, что у меня заныли зубы. А потом все исчезло, осталась только тяжелая бархатная темнота. Признаюсь, я принял ее с благодарностью, как наилучший выход из положения. В любом случае, я не мог сопротивляться силе, решительно повернувшей невидимый выключатель. Кажется, я окончательно вышел из строя и больше ни на что не годился.
Когда ко мне вернулась способность соображать, я обнаружил себя на рыжем горячем песке. Мне было хорошо, по крайней мере тепло и спокойно. Сухая трава щекотала мой бок и нежно покалывала щеку.
– Как тебя сюда занесло, Макс? – с нескрываемым любопытством спросил сэр Лойсо Пондохва.
Разумеется, это был он, собственной персоной. Ничего удивительного: это белесое небо, янтарно-желтая долина меж пологих холмов и горячий ветер принадлежали Лойсо – настолько, насколько тюремная камера принадлежит навечно запертому в ней узнику.
– Как занесло? Не знаю. Кажется, я просто зашел к вам погреться.
– Погреться? Да, только ради этого, пожалуй, и стоит заглянуть ко мне в гости, – усмехнулся Лойсо. – Вот уж не думал, что в один прекрасный день ты можешь просто свалиться мне на голову! А ведь именно это ты и сделал несколько минут назад. Признаться, я весьма дорожу нашими традициями: сначала ты торжественно заявляешь, что хочешь повидаться со мной, потом спокойно засыпаешь в собственной постели, оказываешься у подножия моего холма, поднимаешься, пыхтишь, мы беседуем… В монотонных, от раза к разу повторяющихся ритуалах есть что-то умиротворяющее, ты не находишь? А тут безобразие какое-то!
– Извините, – смущенно сказал я. – Всего несколько секунд назад я барахтался в Хуроне. Между прочим, в Ехо сейчас поздняя осень! Вряд ли я мог заснуть в таких условиях. Скорее всего, я просто потерял сознание, а поскольку больше всего на свете мне хотелось согреться, меня каким-то образом занесло сюда. Мои дурацкие желания действительно исполняются с устрашающей скоростью, как я погляжу!
– А ты сомневался? – насмешливо спросил Лойсо. – Если уж на то пошло, я должен сделать вывод, что на самом деле тебе ужасно хотелось меня удивить – даже больше, чем согреться! Потому что именно это ты и сделал. Знаешь, я ведь уже довольно долго ничему не удивлялся.
– А кстати, как это выглядело со стороны?
– Божественно! Я лежал в траве и думал о том, какому из своих любимых сновидений посвятить выпавший на мою долю бесконечный досуг. У меня тут не слишком большой выбор развлечений, сам понимаешь… И когда веки наконец-то начали смыкаться, моя правая нога хрустнула под тяжестью человеческого тела. Я открыл глаза и убедился, что это самое тело принадлежит тебе. Между прочим, ты действительно здорово меня ушиб. Из чего сделаны твои грешные кости, хотел бы я знать?!
– Извините, Лойсо, – вздохнул я. – Меньше всего на свете я хотел отдавить вам ногу, можете мне поверить.
– Не прикидывайся, сэр Вершитель. Уж если отдавил, значит, хотел… А с какой стати тебя вообще занесло в Хурон? Надеюсь, ты не отправился топиться?
– Ох, у нас такое творилось…
Я задумчиво покачал головой и понял, что качать головой, лежа на спине, чертовски неудобно. Поэтому попробовал подняться. Как ни странно, это у меня получилось с первой же попытки. Я осторожно ощупал свое тело под еще мокрой одеждой. Кажется, оно было в полном порядке.
– Да живой ты, живой! – фыркнул Лойсо. – Во всяком случае, пока. Но на твоем месте я бы попробовал отправиться домой, и чем раньше, тем лучше.
– Я вам уже надоел? – удивился я. – Так быстро?
– У тебя есть глупая детская привычка напрашиваться накомплименты, – неожиданно сурово сказал Лойсо. – Надоел, не надоел – какая, к Темным Магистрам, разница?! Язнаю, что тебе нельзя долго здесь находиться, вот и все. Между прочим, я вообще не понимаю, почему ты до сих пор жив? В этом негостеприимном мире есть лишь одно благословенное место, где может выжить новичок, – тот самый холм, где мы с тобой обычно встречаемся. Я сам провел на вершине этого холма чуть ли не дюжину лет и только потом смог позволить себе первую прогулку по этой долине. Она продолжалась всего несколько минут, и я до сих пор содрогаюсь, вспоминая о ней.