Моя сестра живет на каминной полке
Я ужасно старался, старался как никогда! И очень надеялся, что Джас, Лео и Сунья оценят. А папа, интересно, здесь? Ему нравится, как я играю? Каждый раз, когда я шел с мячом, в голове у меня рокотал голос комментатора:
— Блестящая передача Джейми Мэттьюза во вратарскую площадку… Мэттьюз обходит одного защитника, затем другого, третьего… В первом тайме отличился дебютант команды Мэттьюз.
После сорока пяти минут мы проигрывали один-ноль. Наш вратарь пропустил за шиворот. Дэниел обозвал его недоноском, который и мяча-то в руках не держал. Райан заржал, а я нет. По себе знаю, каково это — быть вратарем проигрывающей команды. Нам раздали дольки апельсина — просто объедение! Правда, руки стали липкими. Потом начался второй тайм.
Шансов у нас было хоть отбавляй, и все же мы никак не могли отправить мяч в сетку. Дэниел угодил в штангу. Райан с углового головой засадил в перекладину. Время шло, ощущение паники у меня внутри росло, раздувалось, словно воздушный шар. И тут парень по имени Фрейзер нарушил правила перед штрафной. Судья объявил:
— Штрафной удар.
Дэниел собрался пробить, но Райан сказал:
— Нет, я сам.
И забил мяч в верхний правый угол!
Он вскинул руки над головой и побежал к болельщикам, и все остальные припустились за ним. Я тоже. Только, когда я добежал, ликование уже закончилось, и мне пришлось со всех ног мчаться назад на левый край, пока Грасмир не ввел мяч в игру.
Я совсем выдохся, но как-то еще держался. Ноги кололо точно иглами, но я не сдавался, ни на одну секунду не сдавался. Директор носился взад-вперед по краю поля — все свои сверкающие ботинки вывозил в грязи — и все время что-то кричал, только я не слышал ничего. Наверно, мне вся кровь бросилась в голову, а в ушах шумело, как если поднести раковину. Судья взглянул на секундомер, до финального свистка оставалась всего одна минута. И вдруг я получаю мяч! Обхожу защитника. Добираюсь до штрафной площадки, а мяч все еще у меня. Иду вперед и все еще владею мячом. И остается только вратарь. Голос комментатора, напряженный такой, произносит:
— Джейми Мэттьюз имеет шанс добыть победу для своей команды!
Я подумал о маме, о папе, о Джас и о Сунье и со всей силой, на какую только был способен, саданул по мячу левой ногой.
Дальше все было, как в замедленном кино. Вратарь подпрыгнул. Его левая нога взлетела над землей. Руки вытянулись. Сетка вздрогнула. Лес рук взмыл над толпой зрителей. Мяч в воротах.
Мяч в воротах! Я смотрел на него и боялся моргнуть — вдруг это лишь сон, вдруг я сейчас проснусь. Шум в ушах пропал, я слышал крики, и аплодисменты, и радостные возгласы. И что самое замечательное — все это было для меня! Ни с того ни с сего припомнилась книжка, которую я случайно взял в библиотеке, — да, я ощущал себя особенным и неповторимым. Не то чтобы чудом, но где-то рядом. Сотня рук схватила меня и повалила на землю. Надо мной образовалась куча мала из членов команды. И хотя я лежал, уткнувшись лицом прямо в грязь, и весь до нитки промок, я нисколечко не возражал. В эту минуту я бы не хотел оказаться нигде в мире, кроме как на школьном стадионе, едва живым, придавленным десятью орущими мальчишками.
Девятью орущими мальчишками. Дэниел не принимал участия в общей кутерьме. До меня это дошло, только когда я поднялся на ноги и судья свистнул в свисток. Дэниел стоял в одиночестве в центре поля и даже не радовался нашей победе.
Сунья выкрикивала мое имя и прижимала к губам свое кольцо. Я поискал глазами папу и тоже поцеловал свое кольцо. Сунья помахала мне и убежала, а воздушный шар у меня внутри раздулся еще больше, это было приятное ощущение — как будто лежишь на воде в нарукавниках или на матрасе и млеешь. Плечи у меня сами собой расправились, грудь выпятилась, и футболка с пауком вдруг стала мне впору.
Ко всем мальчишкам уже подошли их мамы и папы, и я на миг растерялся. Я по-прежнему улыбался во весь рот, но щеки вдруг заныли, губы одеревенели, а язык сделался сухим, как песок. Но я продолжал улыбаться, чтобы ничто не испортило этого мгновения. Даже папино рыганье, означавшее «нет», как теперь стало ясно. Джас с Лео расцепились (разумеется, они целовались) и помахали мне. И я рванул к ним. Джас трещала без умолку про то, какой я герой, даже круче, чем Уэйн Руни, а Лео протянул мне руку, и теперь-то я знал, что с ней делать.
— Неплохой удар для рыбки, — ухмыльнулся он.
А я ответил:
— Да уж получше, чем у ежа.
И он расхохотался, безо всякого притворства, как любят делать взрослые, и его смех отблескивал серебром из-за гвоздиков в губах и на языке.
Все вокруг таращились на розовые волосы Джас и зеленые шипы Лео, на их черную-пречерную одежду и белые-пребелые лица. Тогда я тоже стал разглядывать этих любопытных, в упор на них смотрел, пока они не отвернулись. А я показался себе грозным и храбрым, готовым даже сразиться с Зеленым гоблином из «Человека-паука», появись он сейчас на поле.
— До вечера, — сказала Джас.
— Ну, бывай, шкет. Пересечемся, — кивнул Лео.
И я остался один. Я раскрыл глаза широко-широко, чтобы во всех подробностях вобрать в себя лучший день моей жизни. Я видел свои перемазанные землей коленки, видел развевающиеся на ветру сетки ворот, видел опущенные плечи защитника, которого я обыграл. Все из-за меня! Я исподтишка улыбнулся льву в небе и — вот провалиться мне на этом месте! — услышал, как он рыкнул в ответ.
— Отменно сыграно, — сказал директор и сжал мне плечо. Потом потрепал меня по волосам и добавил: — Потрясающий гол!
Я был на седьмом небе и подумал, что большего счастья, наверно, просто не бывает. Но тут я вошел в раздевалку, и все ребята (кроме Дэниела) заулыбались и закричали наперебой: «Потрясный удар», «Отличная игра», «Не знал, что у тебя такая классная левая нога». Вратарь даже выкрикнул:
— Джейми Мэттьюз — лучший игрок матча!
Потому что благодаря моему голу все забыли про его ошибку и больше не говорили, что у него руки не из того места растут. Кое-кто поддержал вратаря, а Дэниел фыркнул и выскочил из раздевалки. Я решил, что он пошел домой, но, когда его кулак влепился в мою физиономию, понял, что ошибся.
Это случилось на тихой дороге, шагах в восьмистах от школы. Вокруг не было ни души. Должно быть, Дэниел дождался меня у раздевалки и пошел следом. А я и не слышал, как он крадется за мной, потому что мысленно разговаривал с мамой — рассказывал про игру и утешал: «Не плачь, мам. Вот увидишь, в следующий раз мистер Уокер тебя отпустит».
Кто-то хлопнул меня по плечу, я обернулся и увидел кулак. От удара у меня искры из глаз посыпались. Я схватился за голову руками, но получил удар ногой в живот и упал на землю. Удары посыпались один за другим — по ногам, по рукам, по ребрам. Во рту появился какой-то металлический привкус — кровь, что ли?
Я перевернулся, чтобы прикрыть живот, и Дэниел стал молотить меня по спине. Потом вцепился в волосы и принялся их драть. Весь тротуар забрызгало кровью.
— Это тебе за то, что мне попало от директора! — орал он мне в ухо.
Я силился ответить, но во рту у меня было полным-полно крови и каких-то ошметков. И еще что-то твердое, наверное, зуб.
А Дэниел орал:
— Ты урод! Тебя все ненавидят! Один гол ничего не меняет!
Я затих, слушал все это, пока он не прошипел:
— Вали назад в Лондон и свою черномазую с собой забирай.
Это слово меня почему-то здорово разозлило, и я попробовал подняться, но тело не слушалось.
Напоследок Дэниел изо всей силы наступил мне на руку и убежал. Я лежал на тротуаре и смотрел, как его кроссовки скрываются за поворотом. Все тело ломило, в голове стучало, сил никаких не было. Я прикрыл глаза и постарался просто дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох… Должно быть, я заснул. Потому что, когда очухался, уже стемнело, призраками стояли горы, и на фоне желтовато-сливочной луны черными ветками щетинились деревья.
Еле передвигая ноги, я побрел домой. Во дворе пусто, никаких машин — ни спасательных, с мигалками, ни маминой. Я понятия не имел, который час, знал только, что поздно и что папа наверняка уже волнуется и обрывает телефоны.