Жестокие игры
Облегченно вздохнув, Джек убрал со стола, потом направился к стойке бара. Он опустил чашку с кофе в ведро и протянул руку за полной тарелкой – еда остыла, к ней никто даже не притронулся. Картофель фри и чизбургер с дополнительной порцией огурчиков. Кто-то заплатил за еду, но не попробовал и кусочка.
Джек умирал с голоду. Завтрак в тюрьме он пропустил, потому что готовился к освобождению. Он огляделся. «Никто не узнает».
Он схватил горсть картошки и запихнул ее в рот.
– Не смей!
Он замер. За его спиной стояла Эдди. Лицо ее было белым от гнева.
– Не смей трогать ее еду!
Джек непонимающе смотрел на хозяйку.
– Чью еду?
Она молча развернулась, оставив его мучиться неизвестностью.
В пятнадцать лет Томас Макфи знал, что расцветет позже. По крайней мере, он чертовски на это надеялся, потому что когда ты недомерок с цыплячьими ручками – период полового созревания приятным не назовешь.
Да и учеба в девятом классе не сулила ничего хорошего. После экзамена по истории средних веков в прошлом семестре Томас решил, что старшие классы – современное воплощение тяжелых испытаний. Выживают сильнейшие, которые потом поступают в Дартмут или колледж Колби-Сойер, чтобы играть в лакросс. Остальные остаются на обочине – им суждено всю жизнь провести в качестве зрителей.
Но сегодня, стоя на Мейн-стрит после уроков, продрогнув до костей, Томас думал, что Челси Абрамс может захотеть поболеть за неудачника.
Челси была не просто девочкой. Она была умной, красивой, и на уроке по информатике, куда она ходила вместе с Томасом, в ее волосах играли солнечные лучики. Она не тусовалась ни с группой поддержки, ни с зубрилами, ни с умниками. Она дружила только с тремя девочками, включая Джиллиан Дункан, чей отец владел половиной города. Ну и что, что они одевались немного странно, практически во все черное, и обматывались шарфами, – нечто среднее между уродливо раскрашенными готами, которые околачиваются в обкуренных гадюшниках, и поклонницами цыганщины? Томасу лучше других было известно, что внутреннее содержание намного важнее внешнего антуража.
Неожиданно из-за угла показалась Челси с подругами. Даже Джиллиан Дункан шла с ними – в школу она не ходила, сказалась больной, а сейчас волшебным образом выздоровела, встала с постели и вышла на улицу. Изо рта Челси вырывались облачка пара, и каждый принимал форму сердца. Томас встряхнулся и подошел к ней.
Он почувствовал, что ее волосы пахнут корицей, и от этого запаха у него закружилась голова.
– Ты знаешь, что в алфавите все буквы перепутались? – спросил он, словно продолжая начатый разговор.
– Что-что? – удивилась Челси.
– Буквы перепутались. «Т» и «Я» должны стоять рядом.
Девчонки захихикали, а Джиллиан Дункан спросила, точно отрезала:
– Трудно, наверное, быть дебилом? – Потом взяла Челси под руку. – Идем отсюда.
Томас почувствовал, как краска стыда заливает шею. Только не это! Подруги потянули Челси за собой, и он остался один посреди улицы. Оглянулась она или просто поправила ремни рюкзака? Когда девочки переходили улицу, Томас слышал, как смеются ее подружки. Но сама Челси не смеялась.
Кое-что это да значит!
Чарли Сакстон каждый день ел на обед бутерброд с арахисовым маслом, хотя терпеть его не мог. Он поступал так потому, что по какой-то причине его жена Барбара решила, что муж любит арахисовое масло, и каждое утро неизменно заворачивала ему на работу эти бутерброды. Ко Дню святого Валентина она купила крошечные сахарные сердечки с надписями и вот уже целый месяц прикрепляла по одному на мягкий белый хлеб. «Горячая штучка!», «Без ума от тебя!» Чарли поддел сердечко ногтем и прочел вслух написанное на нем послание: «Поцелуй и признайся».
– Только не меня, шеф. Мои губы на замке. – Секретарь участка протиснулась к нему в кабинет и протянула пластиковую папку. – Знаете, меня умиляет, когда мужчина, которому за сорок, смущается. Вот. Только что передали по факсу.
Она закрыла за собой дверь, Чарли вытащил из папки бумаги и принялся просматривать материалы судебного заседания по делу Сент-Брайда. В них указывалось, что его арестовали по обвинению в изнасиловании ученицы, но позже дело переквалифицировали в более легкое правонарушение – сексуальное домогательство.
Чарли позвонил в федеральную прокуратуру Графтона и попросил пригласить к телефону прокурора, упомянутого в судебных материалах.
– К сожалению, ее сейчас нет, она в двухнедельном отпуске. Может, вам кто-то другой может помочь? – уточнила секретарь.
Чарли задумался. Звонок был судьбоносным. Список преступников, осужденных за сексуальное насилие, – документ общедоступный. Это означает, что любой гражданин может обратиться в полицейский участок и узнать, кто занесен в этот список и где этот человек живет. Сегодня утром список пополнился еще одним именем. Несмотря на все секреты Сейлем-Фоллз, которые были известны Чарли по долгу службы, их городок считался тихим колониальным местечком, где никогда ничего не происходило, – именно за это жители его и любили. Как только до мужского населения дойдут слухи о том, что парень, осужденный за изнасилование, поселился рядом с их женами и дочерьми, разразится настоящий скандал.
Он может спровоцировать лавину или дать Сент-Брайду право трактовать сомнения в свою пользу и пару недель понаблюдать за новым горожанином.
– Попросите перезвонить мне, когда она вернется, – сказал он.
Первой викканскими обрядами увлеклась Джиллиан, когда нашла в Интернете сайты о колдуньях-подростках. Это были не сатанинские обряды, как думали взрослые. И не только любовные заклинания, как думали дети. В основу культа легло верование о том, что земля имеет собственную энергию. Если рассматривать викканство с этой точки зрения, в нем нет ничего таинственного. Разве вы никогда не бродили по лесу и не чувствовали, что воздух звенит? Разве не ступали в снег и не ощущали, как земля пытается отнять тепло тела?
Джиллиан была рада, что и Мэг, и Уитни, и Челси разделяли ее верования, но девочки не увлекались культом настолько, насколько увлекалась им Джилли. Для них культ – всего лишь веселье. Для Джиллиан – единственное спасение. И было одно заклинание, о котором она никогда не рассказывала подружкам, заклинание, которое она повторяла каждый божий день в надежде, что однажды оно таки сбудется.
Сейчас, пока отец считал, что она делает уроки, она стояла на коленях на полу со свечой – красной, для храбрости. Из кармана она достала потрепанную фотографию матери. Джилли попыталась представить себе тот день, когда мама последний раз прикасалась к ней, пока видение не стало настолько реальным, что девочке показалось: она чувствует на плече прикосновение ее нежных пальцев.
– Я взываю к Богине Матери и Богу Отцу, – прошептала Джиллиан, втирая пачулевое масло в свечу от середины к концу. – Взываю к силам Земли, Воздуха, Огня и Воды. Взываю к Солнцу, Луне и Звездам – верните мою маму.
Она положила фотографию матери под подсвечник и поставила сверху свечу. Джиллиан представила мамин смех – веселый и заливистый, который всегда напоминал ей море. Потом она посыпала вокруг свечи травы: полынь – для бессмертия, корица – для любви. По комнате разлился аромат, и в голубых языках пламени она увидела себя ребенком.
– Мама, – прошептала Джиллиан, – вернись.
В это мгновение, как и всегда, пламя свечи замерцало.
Дарла Хаднат ворвалась в закусочную подобно урагану.
– Эдди, где ты его прячешь? – крикнула она, расстегивая пальто.
Дарла работала официанткой на подхвате: Эдди обращалась к ней за помощью, когда видела, что сама справиться не может. Однако сейчас Эдди не помнила, чтобы звала Дарлу.
– Зачем ты пришла?
– Ты же сама просила меня на прошлой неделе, забыла? – удивилась Дарла и поправила свою форму, которая плотно обтягивала ее грудь. – Говорила, что тебе нужно будет уйти. Но сначала я хочу узнать все о парне, которого ты наняла.