«Был жестокий бой»
Увидал меня и этот воин.
— А-а… Это вы… — осклабился он. — Ну… Ладно. Идите.
Вполне естественно, что мне всё это не понравилось! Как слишком уж пренебрежительное обращение какого-то бойца к старшему по званию… Так и его теперешний тон… А тем более нагловатая ухмылка… Да и его поза, которую он даже не подумал сменить… Ведь как порядочному мужчине крайне непозволительно разговаривать с женщиной в сидячем положении и с явной неучтивостью. Так и рядовому срочной службы очень даже непростительно сидеть в присутствии офицера… Да ещё и разговаривая с командиром и начальником в столь неподобающем тоне.
— Солдат! Ко мне! — приказал я.
— Не-а! — ответил рослый разведчик, продолжая сидеть.
Это являлось уже не нахальством, а самой настоящей наглостью. На которую следовало отреагировать немедленно. А поскольку наше общее пребывание в рядах Министерства Обороны совершенно не предполагает почти что никаких карательных мер перевоспитания, то есть ни дневных допросов с пристрастием, ни ночных расстрелов до самого рассвета… То мне пришлось прибегнуть к тем формально-занудливым положениям общевоинских уставов. То есть к обязательным требованиям! Хоть и по мелочам, но эта тягомотина с принятием строевой стойки, да с приведением формы одежды в полнейшее соответствие с уставами, а также образцово-показательный подход-отход в количестве десятка раз… Всё это прочищает солдатские мозги если не хуже публичной казни через подвешивание… То во всяком случае адекватно и соразмерно совершённому проступку.
Я полностью вышел из палатки обратно и строго посмотрел на этого правонарушителя.
— Товарищ солдат! — произнёс я сурово и кратко. — Ко мне!
Однако охамевший боец продолжал как ни в чём ни бывало сидеть на своём колченогом стуле… Но все свои крепкие зубы он всё же продемонстрировал, причём, в широченной ухмылке. Да ещё и глядя на меня чересчур дерзко и слишком уж вызывающе.
— Не… Товарищ лейтенант! Не пойду! Вы меня бить будете!
От столь гнусного поклёпа на мою наискромнейшую персону… В общем, я несколько удивился, но свою командирскую настырность в достижении только что отданного приказа мне следовало проявить гораздо энергичнее. Именно поэтому я повторил свою команду ещё более решительным тоном.
— Товарищ солдат! Я сказал, ко мне!
— Не-а… — отвечал опухший от своего самодурства разведчик-спецназовец, продолжая смотреть на меня с прежним выражением нахальства, хамства и наглости вместе взятых. — Не пойду! Я вас боюсь! Вы меня бить будете!
Тут я не стал его переубеждать, а попросту пошёл к оборзевшему бойцу. Он не стал дожидаться моего приближения и быстренько вскочил со стула. Однако я уже был на подходе и бежать ему оказалось некуда… Военный нарушитель оглянулся назад, но там был тупик. Слева находился забор из колючей проволоки, справа- нежилая палатка с наглухо замурованным входом-выходом. А спереди…
А спереди уже подошёл товарищ лейтенант Зарипов, который взялся правой рукой за нечищеную бляху и плавно подтянул нахала поближе к себе.
— Ты что, солдат? — спросил товарищ командир, то есть я. — Приказаний не понимаешь? Сколько раз тебе повторять? А-а?
Обуревший от полнейшей когда-то безнаказанности пудановский боец стоял передо мной и продолжал широко улыбаться. И никакого раскаивания в его глазах не проявлялось. Даже в малейшей степени…
— Я тебя спрашиваю! — произнёс я и легонько ткнул его в натянутую на лоб шапочку. — Чего молчишь?
Это даже и не удар-то был, а всего лишь толчок внутренней частью, вернее, нижними подушечками ладони в то самое место, где должна была располагаться маленькая красная звёздочка. Если бы на его голове сейчас находилась обычная солдатская шапка-ушанка. Но вместо военно-головного убора там имелась чёрная лыжная шапочка. Обычная такая вязанная шапка. И может быть именно поэтому… А может из-за чего-то другого… Как бы то ни было, но мой несильный толчок-хлопок моментально преобразовался в мощнейший психо-эмоциональный импульс… Причём, со всеми вытекающими последствиями… О которых я даже и не предполагал…
Сначала испарилась нахальная улыбочка. А потом!
— Товарищ лейтенант! — вскричал солдат со внезапно вскипевшим бешенством. — Чего вы меня бьёте? Что вы тут руки распускаете?!
Я, конечно же, поразился столь резким перепадам солдатского настроения, который буквально секунду назад улыбался наглой и пренебрежительной улыбкой тире ухмылкой… А тут впал в самое настоящее неистовство!
— Вы зачем меня бьёте? — обуревший боец уже орал во всю глотку. — Я вам тут что?..
Он внезапно отскочил в сторону и стремительно схватил лежавший на столе автомат АКМС. За доли секунды боец передёрнул затвор, одним щелчком дослав патрон в ствол… И спустя ещё одно мгновение яростно вопящий солдат оказался передо мной… Тогда как заряженный автомат был между нами… Причём, в его руках и в вертикальном положении! И АКМСовский пламяотражатель чуть ли не касался того места, где мой подбородок переходил в шею. Во всяком случае именно так мне показалось…
Да-а… Ситуация сложилась самая что ни на есть неординарная! Передо мной находился психически невменяемый солдат, дико орущий про то, что ему сейчас «всё по-фигу»… Что он прямо здесь может прострелить мне голову… Что если это не произойдёт прямо сейчас, то он обязательно сделает это чуть-чуть попозже… Что в любом случае мне уже обеспечена его пуля, да в мою спину… Хоть на этом грёбанном аэродроме Северный, хоть в Моздоке, хоть при выдвижении на засаду или куда-то ещё…
Всё это время я стоял на своём месте, не говоря ни слова и не совершая никаких действий. Мой подбородок вместе с шеей очень уж явственно ощущали близость автоматного ствола… И не было никаких сомнений в том, что один из пальцев этого взбешённого бойца сейчас находится именно на спусковом курке…
Однако я спокойно и внимательно смотрел в глаза распсиховавшегося солдата… Вернее, в беловато-жёлтые белки… потому что сами зрачки закатились куда-то глубоко вверх… Боковым же своим зрением я уловил то, что в уголках его орущего рта сейчас находится жёлтая клочковатая пена… То есть кое-какие признаки психического расстройства уже были налицо… Точнее говоря, на его лице!
«И здесь пена!» — промелькнуло в моём мозгу.
Однако времени на раздумья у меня не имелось абсолютно. Потому что надо было действовать прямо сиюсекундно. Причём, очень спокойно и чрезвычайно хладнокровно!.. Чтобы этот психопат даже и не понял в чём дело.
Я продолжал смотреть в закатившиеся вверх глазки. Тогда как моя левая рука незаметно взялась за автоматный ствол и плавненько потянула его в сторону. Одновременно с этим моя правая ладонь мягко надавила сначала на фиксатор и далее на магазин… Который глухо упал наземь. И теперь оставалось последнее действие… Правая ладонь наощупь ухватилась за скобу затвора и энергично дёрнула его вниз. И вылетевший из канала ствола патрон со стуком упал на дорожку…
А я всё смотрел и смотрел ему прямо в глаза… После стука отлетевшего патрона моя левая рука резко потянула ещё дальше… Правая же ладонь сильно дёрнула автоматный приклад против часовой стрелки… Боец всё ещё пытался сопротивляться, то есть удержать свой собственный АКМС… Но автомат, повинуясь моему стремительному манёвру, перекрутился между нами вокруг оси, сделав один полный оборот. Само собой разумеется, что вывернутые солдатские ладони разжались самым непроизвольным образом… после чего я взялся за ремень и быстро забросил уже безопасный ствол себе за спину…
А внезапно замолчавший солдат уже смотрел прямо на меня и ничегошеньки не понимал… Ведь только что он являлся полноправным хозяином положения, имея в руках заряженный автомат и фактически держа на мушке своего обидчика… Что придавало ему дополнительные силы и новые эмоции… И вдруг… Боевой его автомат куда-то исчез… А только что полностью подконтрольный ему товарищ лейтенант опять держит его за солдатский ремень…
Но мне сейчас было вовсе не до всяких гуманоидных рассуждений или различных психоаналитических заметок… Распсиховавшегося, вернее, разбушевавшегося бойца следовало немедленно обездвижить… Чтобы он оказался в таком состоянии и положении в пространстве, чтобы у него не имелось ни одной возможности выкинуть очередной свой фортель. Ну, хотя бы схватиться за гранату…