Вильгельм Телль

Все трое, подав друг другу руки, некоторое время молчат.
Мельхталь
 
 
Слепой старик отец!
 
Ты не увидишь дня освобожденья,
 
Но ты его услышишь! Выси гор
 
Сигнальными огнями запылают;
 
Падут тиранов дерзкие твердыни,
 
И к хижине твоей, страны святыне,
 
Из городов придут и деревень,
 
И в тьме очей твоих забрезжит день.
 
 
Расходятся.
  
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
   
Сцена первая
 
Замок барона Аттингаузена.
Готический зал, украшенный гербовыми щитами и шлемами. Барон, старик восьмидесяти пяти лет, высокого роста и благородной осанки, одетый в меховой камзол, стоит, опираясь на посох с рогом серны вместо набалдашника. Куони и шесть работников, с граблями и косами, окружили его.
Ульрих фон Руденц входит в рыцарской одежде.
Руденц
 
 
Явился я… Что вам угодно, дядя?
 
 
Аттингаузен
 
 
По древнему обычаю, сперва
 
С работниками чашу разопьем.
 
 
(Пьет из кубка и пускает его вкруговую.)
 
 
Ходил я раньше с ними в лес да в поле
 
И взглядом их усердье поощрял
 
Иль в битву вел под стягом боевым;
 
А нынче я в дворецкие лишь годен,
 
И если солнце в замок не заглянет,
 
То мне за ним невмочь подняться в горы.
 
И все тесней, теснее жизни круг,
 
Все ближе самый тесный круг, последний,
 
Где жизнь замрет навек… Сейчас я тень,
 
Недолго ждать — останется лишь имя.
 
 
Куони
(передавая Руденцу кубок)
 
 
Желаю здравствовать!
 
 
(Видя, что Руденц колеблется, брать ему кубок или нет, продолжает.)
 
 
И пусть у нас
 
Одно вино — одно и сердце будет.
 
 
Аттингаузен
 
 
Ступайте, дети… На заре вечерней
 
Дела родного края мы обсудим.
 
 
Работники уходят.
 
 
Я вижу, ты в дорогу снарядился.
 
Ты в замок Альторф снова едешь, Руденц?
 
 
Руденц
 
 
И дольше медлить, право, не могу…
 
 
Аттингаузен
(садясь)
 
 
Но так ли это к спеху? Неужели
 
Так скупо юности отмерен срок,
 
Что не найдешь для старика минуты?
 
 
Руденц
 
 
К чему? Я вам давно не нужен, дядя.
 
Я в этом доме как чужой живу.
 
 
Аттингаузен
(пристально смотрит на него)
 
 
И жаль, что это правда, К сожаленью,
 
Чужбиной стала родина тебе…
 
О, я тебя не узнаю, мой Ульрих!
 
В шелку блистаешь, горд пером павлиньим,
 
Австрийский плащ пурпурный на плече… [7]
 
И смотришь на крестьянина с презреньем —
 
Не мил тебе его привет радушный.
 
 
Руденц
 
 
Почет ему охотно воздаю,
 
Но прав своих ему не уступаю.
 
 
Аттингаузен
 
 
У Габсбурга в опале вся страна…
 
Сердца всех честных граждан скорби полны
 
И возмущенья… Одного тебя
 
Не трогает всеобщая печаль…
 
Отступником тебя считают, ты
 
На сторону врага страны предался,
 
Глумишься над народною бедой.
 
За легкими утехами в погоне,
 
Благоволенья Габсбургов ты ищешь,
 
А лютый бич отечество терзает.
 
 
Руденц
 
 
Страна угнетена… Но отчего же?
 
Кто вверг ее в подобную беду?
 
Ведь только слово стоит произнесть —
 
И гнета тяжкого как не бывало
 
И милостив к нам снова император.
 
О, горе тем, кто ослепил народ,
 
Чтоб он не видел истинного блага!
 
Да, все они из выгоды своей
 
Противятся, чтоб, три лесных кантона,
 
Как прочие, австрийцам присягнули.
 
Ведь им приятно на скамьях господских
 
С дворянами сидеть. А император
 
Как призрачная власть желанен им.
 
 
Аттингаузен
 
 
И это, Ульрих, от тебя я слышу?
 
 
Руденц
 
 
Вы бросили мне вызов — дайте кончить!..
 
Какую вы себе избрали роль?
 
Иль ваша гордость позволяет вам
 
Старейшиной, владетельным бароном
 
Здесь править с пастухами наравне?
 
Да разве дворянину не почетней
 
На верность Габсбургам присягу дать
 
И в лагерь их блестящий перейти?
 
Ну что за честь быть со слугою равным,
 
С простолюдином заседать в суде?
 
 
Аттингаузен
 
 
Ах, узнаю соблазна голос, Ульрих!
 
Твой жадный слух легко он обольстил
 
И сердце напоил отравой сладкой!
 
 
Руденц
 
 
Я не скрываю — глубоко в душе
 
Отозвались насмешки чужеземцев,
 
Мужицкой знатью обозвавших нас…
 
Мне тяжело, что сверстники мои
 
Уже на поле брани отличились,
 
Избрав знамена Габсбургов, а я
 
В досуге или в низменных заботах
 
Лишь по-пустому время убиваю…
 
Там подвиги свершаются, туда
 
Меня зовет блистательный мир славы,
 
А здесь — мои проржавели доспехи.
 
Ни звук задорный боевой трубы,
 
Ни зов герольда на турнир блестящий
 
В долины эти к нам не проникают.
 
Я слышу здесь одни пастушьи песни
 
Да колокольчиков унылый звон.