Смерть и жизнь больших американских городов

Не Чикаго ли имел в виду Иов, когда говорил: «Межи передвигают… бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться… жнут они на поле не своём… В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит…»?
С таким же успехом он мог иметь в виду Нью-Йорк, Филадельфию, Бостон, Вашингтон, Сент-Луис, Сан-Франциско и другие города. Экономическое «обоснование» нынешней реконструкции городов — чистое надувательство. Экономика этой реконструкции зиждется отнюдь не только на «прочном инвестиционном фундаменте» государственного субсидирования за счёт налоговых поступлений, как заявляют её теоретики, но и на громадных недобровольных субсидиях от беспомощных жертв принудительного отчуждения собственности на реконструируемых территориях. А рост налоговых поступлений от таких территорий в городской бюджет в результате этих «инвестиций» — одна лишь видимость, пустышка на фоне все возрастающих объёмов государственных денег, необходимых для борьбы с дезинтеграцией и нестабильностью, которые порождает город, подвергшийся жестокой встряске. Средства, которыми осуществляется плановая городская реконструкция, столь же нехороши, как и её цели.
Между тем никакое искусство градостроительства и никакая градостроительная наука не могут воспрепятствовать гниению (и апатии, которая ему предшествует) на все более обширных городских пространствах. И никак нельзя успокоительно объяснить это гниение нехваткой возможностей для того, чтобы применить искусство городского проектирования. Применено оно или нет — не имеет, судя по всему, большого значения. Возьмём для примера нью-йоркский район Морнингсайд-Хайтс. Согласно теории градостроительства, здесь вообще не должно быть проблем. Район изобилует парковыми территориями, кампусами, игровыми площадками и другими незастроенными участками. В нем много травы. Он занимает приятное возвышенное место с величественными речными видами. Здесь расположен знаменитый образовательный центр с прекрасными учебными заведениями — Колумбийским университетом, Объединённой теологической семинарией, Джульярдской музыкальной школой и полудюжиной других, весьма и весьма респектабельных. В районе хорошие больницы, церкви. Промышленных предприятий нет. Улицы большей частью защищены зонированием от «несовместимых способов использования», которые могли бы вторгнуться в мир солидных зданий с просторными квартирами, предназначенными для среднего класса и выше. И тем не менее к началу 1950-х годов район стал так стремительно превращаться в угрюмые трущобы, где людям страшно ходить по улицам, что учебные заведения сочли ситуацию кризисной. Объединив усилия с городскими проектирующими органами, они вновь призвали на помощь градостроительную теорию; участки, пришедшие в наибольший упадок, были расчищены, и там возвели кооперативный жилой массив с торговым центром для людей со средним уровнем доходов и государственный жилой массив для малообеспеченных. Кругом — обилие воздуха, света, солнца и красивых видов. Сделанное называли великолепным образцом того, как можно спасти кусок города.
После этого район Морнингсайд-Хайтс покатился вниз ещё быстрее.
Пример ни в коей мере не является лукавым или нетипичным. В одном большом городе за другим гниют именно те зоны, которым, по теории градостроительства, гнить не положено. И что столь же важно, хоть и не так бросается в глаза: в одном большом городе за другим именно те зоны, которым по теории градостроительства положено гнить, отказываются это делать.
Большие города — это гигантские лаборатории проб и ошибок, успехов и неудач в градостроительстве и архитектуре. В этих лабораториях городского проектирования специалистам следовало бы совершенствоваться, выдвигать и проверять теории. Однако практики и теоретики этой дисциплины (если её можно так назвать) не изучают опыта удач и неудач в реальной жизни, не интересуются причинами неожиданных успехов; вместо этого они руководствуются принципами, основанными на функционировании и облике малых городов, пригородов, туберкулёзных санаториев, выставок и воображаемых городов из сновидений — словом, чего угодно, кроме больших городов как таковых.
Если оказывается, что перестроенные городские территории и нескончаемые участки новой застройки, распространяющиеся вокруг больших городов, превращают и их, и загородную местность в одну сплошную малопитательную размазню, ничего странного в этом нет. Все это одно и то же полученное из первых, вторых, третьих или четвёртых рук интеллектуальное месиво, в котором свойства, нужды, преимущества и особенности функционирования крупных городов полностью перемешаны со свойствами, нуждами, преимуществами и особенностями функционирования других, более инерционных типов расселения.
Загнивание старых больших городов и свежеиспечённый упадок новой неурбанистической урбанизации не обусловлены никакой экономической или социальной неизбежностью. Наоборот, никакая другая сторона нашей экономики и нашего общества не подвергалась на протяжении целой четверти века такому целенаправленному ручному воздействию с прицелом именно на тот результат, что мы сегодня имеем. Чтобы достичь такого уровня однообразия, бесплодия и вульгарности, со стороны государства потребовались необычайные финансовые вливания. Десятилетия устных и письменных проповедей и призывов со стороны экспертов ушли на убеждение общества и законодателей в том, что подобное месиво — именно то, что нам надо, если оно засажено травой.
Как злодеев, ответственных за беды наших больших городов и за всю тщету и неудачи градостроительства, очень удобно было заклеймить автомобили. Но их разрушительное воздействие — не столько причина, сколько следствие нашей градостроительной несостоятельности. Трудно удивляться тому, что проектировщики, в том числе строители автомагистралей, располагающие баснословными деньгами и колоссальными возможностями, не могут понять, как сделать автомобили и большие города совместимыми друг с другом. Они потому не знают, что делать с автомобилями в больших городах, что не умеют проектировать жизнеспособные и работоспособные большие города вообще — с автомобилями или без них.
Простые нужды автомобилей легче понять и удовлетворить, чем сложные нужды крупных городов, и все большему числу градостроителей начинает казаться, что, решив транспортную проблему, они тем самым решат главную проблему крупного города. Однако автомобильный транспорт — лишь небольшая часть многосложной совокупности городских дел и забот. Откуда вы можете знать, как быть с транспортом, если вы не понимаете, как функционирует большой город и в чем ещё нуждаются его улицы? Ниоткуда не можете.
Возникает подозрение, что мы как народ стали настолько беспомощны и нерадивы, что нас уже не интересует, как функционирует что-либо, интересует только мгновенное, легковесное внешнее впечатление. Если так, то наши большие города, как, вероятно, и многое другое в нашем обществе, внушают мало надежды. Но я все же не придерживаюсь такого мнения. В частности, в сфере градостроительства трудится много хороших и честных людей, которых искренне заботят новое строительство и городская реконструкция. Несмотря на отдельные случаи коррупции и не столь уж редкие попытки «жать на поле не своём», намерения, с которыми люди стряпают пресловутое месиво, по большей части безупречны. Градостроители, архитекторы-дизайнеры и все прочие, кого они обратили в свою веру, не пренебрегают сознательно необходимостью разбираться в функционировании того, с чем имеют дело. Напротив, они потратили много сил на то, чтобы изучить суждения святых и мудрецов современного ортодоксального градостроительства о том, как должны функционировать большие города и что должно быть полезно для их жителей и предприятий. К этим суждениям они относятся с таким пиететом, что, когда вторгается упрямая действительность, грозя перечеркнуть их недёшево добытые познания, они готовы отвергнуть действительность. Рассмотрим для примера реакцию ортодоксальных градостроителей на судьбы бостонского района Норт-Энд[2]. Это старый район с низкой квартирной платой, переходящий в прибрежную промышленную зону, и он официально признан вместилищем наихудших в Бостоне трущоб и позором города. Он воплощает в себе все то, что просвещённые люди с убеждённостью считают дурным, потому что это назвали дурным многие авторитетнейшие специалисты. Мало того, что Норт-Энд вплотную примыкает к промышленным предприятиям, — в нем самом жилые помещения сложнейшим образом сосуществуют со всевозможными рабочими местами и торговыми точками. Здесь наивысшая во всем Бостоне и одна из наивысших в американских крупных городах плотность жилых единиц на участках, используемых под жильё. Здесь мало парков и скверов. Дети играют прямо на улицах. Здесь нет ни сверхкрупных, ни даже сравнительно крупных кварталов — все кварталы мелкие; пользуясь жаргоном градостроителей, район «расточительно изрезан ненужными улицами». Здания старые. Словом, что ни возьми, все в Норт-Энде не так. В системе взглядов ортодоксального градостроительства это трёхмерный учебный образчик «мегалополиса» в последней стадии испорченности. Неудивительно, что Норт-Энд стал постоянным заданием для студентов Массачусетсского технологического института и Гарвардского университета, изучающих архитектуру и градостроительство; снова и снова под руководством педагогов они на бумаге превращают его в совокупность укрупнённых «суперкварталов» и парковых зон, ликвидируют неподходящие виды деятельности, преобразуют район в образец порядка, элегантности и простоты, в нечто такое, что можно выгравировать на булавочной головке.