Цыганские сказания (СИ)

Я отмеряю кофе во все три выставленные на обеденный стол чашки. Добавляю сахар, даже не спрашивая, сколько обычно кладёт Катарина. Чайнику надо немножечко остыть, крутой кипяток убьёт весь аромат. Я пока что вскрываю ножницами пакет со сливками.
— Я буду отнимать твою жизнь по кусочку. День за днём. Крошечка за крошечкой. Пока однажды ты не обнаружишь, что у тебя ничего не осталось.
— Пока тебе лучше крошечку за крошечкой поднять со стола, потому что ты ешь, как маленький поросёнок. Пододвинь блюдце и не чавкай.
— Не указывай мне.
— Не вынуждай меня.
Сиротка усмехается, одним движением расплющивая печенье о столешницу.
— Девочки? — свекровь заходит на кухню и приостанавливается в дверях, внимательно оглядывая наши лица. — Вы же не ссоритесь в моём доме, верно?
Катарина, хмыкнув, дёргает плечом и отворачивается. Я предлагаю тёте Дине кофе.
Сиротка. Сиротка. Сиротка. Чёртова сиротка. Я вбиваю это слово в упругий ворс. Мне плевать, как быстро он вытрется. Плевать. Плевать.
Хлеще Катарины только Тот. Я обнаруживаю его в четверг в своём кабинете; более того, в моём кресле и за моим столом. 
Он сидит, живописно-небрежен — как всегда, в образе поэта начала прошлого века. Пышные тёмные волосы почти до плеч, с крохотной косичкой на затылке прямо поверх романтической шевелюры; светлый шёлковый шарф, узкое типичной карпатской лепки лицо. Иногда он кажется мне до невозможности похожим на своего деда, а иногда, как сейчас, не более чем карикатурой на него.
— Садитесь, — кидает он мне, даже не думая освободить моё законное кресло. — У нас будет разговор.
— Что ж вы так утрудились, господин Тот? — самым елейным тоном вопрошаю я, элегантно опускаясь на стул для посетителей. — Как мой непосредственный начальник, вы меня и вызвать могли. Тем более, что мне привычнее бывать в подземельях, чем вам — в наших смертных палатах.
— Не ёрничайте, — Тот раздражённо вертит мою, к слову сказать, перьевую ручку, выдерживая паузу, во время которой я пытаюсь сообразить, что именно могло его вызвать сюда, да к тому же в таком дурном расположении духа. Нет, теперь-то точно не моя провинность. Опять враги императора шалят? Интересно, а у императора действительно есть враги? Мне лично всегда казалось, что всем на него… всё равно. Не брать же в расчёт одиночный пикет в Магдебурге.
— Какого дьявола вы устроили тут в понедельник? Вас муха укусила? Или у вас особые дни? — некрасиво подёргивая углом рта, осведомляется Ладислав. Хм?
— А что было в понедельник? — искренне спрашиваю я. Тот кидает на меня испепеляющий взгляд.
— Какого чёрта вы переправляете мои приказы? Какого адского ада вам вообще понадобилось совать в них нос?
— Прекратите чертыхаться. На вас это смотрится чересчур опереточно. И я не помню, чтобы интересовалась вашими приказами; напротив, я перечитывала и правила только те, на которых стоит моя подпись.
Обычно я совсем не чувствую в себе такую боевитость. Но за два дня барышня Катарина Рац изволили меня довести до состояния почти идентичного тому, в котором совершаются ужасающие преступления против личности и особенно её здоровья. Пока Кристо возил тётю Дину к какой-то её родственнице, Ринка бродила за мной по пятам и вслух сравнивала каждое моё действие и каждое моё предпочтение с действиями и предпочтениями своей матери — конечно же, куда более совершенной, чем я, грешная. Во мне накопилось столько раздражения, что я с наслаждением сцеплюсь с Тотом, даже если он потом меня раздавит, как козявку. Я к тому времени уже выпущу пар и буду спокойна, умиротворена и полностью равнодушна к внешним обстоятельствам — а внутренние Ладиславу неподконтрольны.
— Вы прекрасно понимаете, о чём я говорю, Лилиана! Если вам что-то дали подписать — значит, вы должны подписать именно это, поскольку за вас уже подумали, как надо, и подумал некто гораздо более умный и опытный, чем вы, позвольте заметить!
Стальной корпус замечательной сувенирной ручки с филигранной чеканкой в пальцах вампира неровно треснул. Невероятно. Тот никогда не казался мне настолько эмоциональным.
— Кроме того, — Ладислав, нахмурившись, рассматривает покойную ручку, — ваше любопытство замедляет исполнение приказов. Будьте добры удовлетворять его хотя бы после того, как дадите документу силу.
— Некто умный и опытный, — с моего языка буквально точатся миро и мёд, — торопясь запустить исполнение очередного приказа, не продумал таких простых деталей, как экономия времени за счёт отказа от чрезмерной формализации обращения эвакуирующих к эвакуируемым и использования кодового слова опасности, которое также частично предотвращает возможность похищения юного князя Галицкого и его нянек под видом эвакуации. Более того, некто умный и опытный не подумал о том, что критическая ситуация может продлиться достаточно долго для того, чтобы ребёнок стал страдать от жажды и по этому поводу орать, брыкаться и отвлекать собственную охрану.
По лицу Тота я понимаю, что он даже не удосужился посмотреть, какие именно изменения я внесла в инструкции гвардейцам.
— Ну, — говорит он. — Ну… в данном случае любопытство, может быть, и оправданно. Но к чему вам, скажите, на милость, расписание занятий гвардии рядовых и офицеров и тем более указы об улучшении их быта? Вы думаете, что и здесь имеете больше понятия, чем я?
— Я думаю, что заметила одну нелепицу. Промах, строго говоря. Отчего-то рукопашному бою обучается не весь состав. Досадное упущение.
— В каком смысле не весь?
— «Волчицы» этих занятий не посещают.
Судя по взгляду Тота, он только что из разряда бунтовщиков перенёс меня в категорию умалишённых.
— Естественно. К чему женщине рукопашный бой? Тем более у нас нет инструкторов нужного пола, и им неизбежно придётся для показательных спаррингов вступать в телесный контакт с инструктором-мужчиной. Это скандально.
— Это необходимо. У нас нет двух разных уставов для гвардейцев императора, отдельно для «волков» и «волчиц». В результате, те и другие вынуждены выполнять одинаковые обязанности, включая возможное участие в боевых действиях, но с разной подготовкой. Уточняю: вообще без подготовки, когда речь заходит о половине — вслушайтесь, Тот! — половине состава. Это глупость масштабов буквально вселенских. Или подлость. Не уверена, к какому определению склоняюсь больше.
— Бросьте. Все отлично понимают, что их чины фиктивны, и никаких обязанностей, кроме парадного стояния у трона императора, на «волчиц» не вешают.
— Тогда какого чёрта они вообще делают в гвардии? Проматывают государственные деньги?
— Во-первых, Ловаш решил, что вы будете выглядеть глупо в качестве единственной женщины-гвардейца, и набрал вам кордебалет, подобающий солистке. Во-вторых, ему нужна лояльность «волков», всех. Новой Люции ему не надо. И чтобы ночная кукушка дневную перекуковала — тоже.
— В таком случае, господа вампиры, будьте последовательны. Сказав «А», вы оказались перед необходимостью сказать и «Б». Каковы бы ни были причины того, что «волчицы» оказались приняты в гвардию, они должны подчиняться уставу и хорошо выполнять свои обязанности. А для этого им нужна соответствующая подготовка.
— Лиляна, поймите, есть непреложные законы. Публика, благодаря французским сериалам и событиям турецкой войны, готова видеть девушек и женщин в форме. Но не готова видеть их же наставляющими друг другу синяки и тем более сцепившимися весьма тесно с инструкторами-мужчинами. Ваши «волчицы» вас первыми же и поднимут на смех.
— Не поднимут, если я подам остальным пример и сама начну посещать тренировки.
Звук, изданный Тотом, представляет нечто среднее между смешком и отрыжкой. Или рычанием.
— Это невозможно. Никогда. Император не допустит, чтобы вас валяли по матам, тем более какие-нибудь мужчины. Ведь даже для начала тренировок нужна хотя бы одна партнёрша. И это если ещё забыть про маты.
Про маты я точно не хотела бы забыть. Если валять без них, то гораздо больнее. На моей голове всё ещё можно нащупать напоминание о том, как мне довелось «поваляться» по чугунной лестнице. Спасибо Катарине, что напомнила, кто устроил мне такое развлечение.