Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару
Юджин Митчелл не разделял католической веры жены, но, несмотря на религиозные различия, их брак был прочным, они как бы дополняли друг друга. Мейбелл, казалось, обладала той силой, той природной мудростью, которых так явно не хватало ему. Он ценил жену за ее энергичность, настойчивость в достижении поставленных целей. Она и его умела заставить быть более энергичным в жизни, а потому Юджин молчаливо принимал и ее служение римской католической церкви, и участие в движении за равноправие женщин.
Но в чем муж и жена были едины — это в бесконечной преданности своей семье, Атланте и Югу. Будучи очень эрудированным человеком, Юджин все свое свободное время отдавал чтению и был большим знатоком истории Атланты. Был он также умным бизнесменом и использовал свое знание законов для достижения максимального успеха в сделках с недвижимостью и защиты своих скромных финансовых инвестиций. Возможно, Мейбелл предпочла бы жизнь с большим риском и предприимчивостью. Но ее муж не был человеком, умеющим «ловить свой шанс».
С переездом на Джексон-стрит жизнь Маргарет потекла в рамках более строгих правил, чем это было в доме бабушки Стефенс. Непреклонность характера матери подавляла ребенка: казалось, что бы ни сделала Маргарет — все вызывало недовольство Мейбелл, и наказание не заставляло себя долго ждать: мать быстро пускала в ход щетку для волос, как только она находила, что ее дочь поступила плохо или невоспитанно.
Брат Маргарет, Стефенс, был рыженьким, курносым мальчиком, выглядевшим маленьким для своих лет, но Маргарет, будучи на пять лет младше, всячески старалась добиться его внимания и одобрения. Это обычно означало постоянную готовность к совершению каких-нибудь подвигов с ее стороны, особенно таких, перед которыми робели сам Стефенс и его тихие друзья. В детстве для Маргарет не было такого дерева, на которое она не смогла бы залезть, и такой щели, через которую она не смогла бы проскользнуть.
Девочка очень любила отца, но виделись они редко. Отец был спокойным человеком с тихим голосом, темными живыми глазами и усами, концы которых он подкручивал и которые кололи ей щеку и щекотали, когда отец целовал ее перед сном. По выходным дням он всегда занимался своими книгами, поскольку в те годы был президентом ассоциации молодежных библиотек, а с 1900 по 1905 год состоял членом попечительского совета недавно построенной библиотеки Карнеги, посвящая большую часть своего свободного времени поиску и приобретению книг по истории Джорджии и Атланты для справочно-библиографического отдела библиотеки.
Население Атланты к началу XX века утроилось за срок чуть менее двадцати лет и достигло почти 90 тысяч человек. Поскольку город в 70-х годах XIX века был после войны отстроен практически заново, он и выглядел моложе, чем большинство других городов Юга.
Район Джексон-хилл, где жили Митчеллы, простирался от лугов на окраине города, на которых жители пасли домашний скот, до деловых кварталов Атланты с высокими, недавно построенными зданиями банков и страховых компаний.
Чуть ниже Джексон-стрит находился большой свободный участок земли, заросший травой; на нем Митчеллы пасли свою корову джерсийской породы. Туберкулез был бичом семьи на протяжении многих поколений, и Мейбелл верила в новую модную теорию, согласно которой густые жирные сливки из молока коров этой породы помогают предотвратить «белую чуму».
Пони Стефенса, маленький мустанг из Техаса, также свободно бродил по этому полю. Лошадь подарила Стефенсу мать, когда ему исполнилось восемь лет, заявив при этом, что каждый мужчина старше восьми лет обязан уметь ездить верхом.
И хотя Маргарет ужасно завидовала этой новой игрушке брата, но, так как ей было только три года, родители категорически отказывались позволить ей хотя бы посидеть на спине такого «горячего» животного. Ей было строго-настрого велено оставаться на террасе, пока сам Стефенс и его юные друзья катаются верхом на мустанге по улице перед домом. И вот как-то в один из холодных ветреных дней, долго простояв на этой веранде, она так замерзла, что, желая согреться, забежала домой и встала совсем рядом с камином с открытой решеткой. И в этот момент в подвальном этаже дома, где находилось основание камина, что-то загорелось, и неожиданно появившаяся тяга взметнула пламя в камине высоко вверх. Юбки Маргарет мгновенно загорелись. На пронзительные крики девочки из соседней комнаты прибежала Мейбелл. Зовя на помощь, она металась в поисках одеяла, которым можно было бы сбить пламя на истерически орущем ребенке. Слуги заливали огонь водой, в то время как Мейбелл поместила укутанного ребенка в коляску и помчалась в госпиталь. Все это заняло считанные минуты, тем не менее Мейбелл успела убедиться, что хоть ожоги на ногах Маргарет и были серьезными, но страшных рубцов можно будет избежать.
Несколько следующих недель девочка провела в постели, окруженная заботами Мейбелл и бабушки Стефенс. Навещая ее, бабуля Стефенс развлекала внучку рассказами о своем собственном далеком детстве. Когда же Маргарет наконец позволили подняться, повязки все еще оставались на ее ногах, а потому Мейбелл надевала на нее старые панталоны Стефенса, чтобы скрыть это. Но и позднее, когда повязки уже сняли, мать продолжала одевать девочку в мальчиковую одежду, чтобы избежать, как она говорила, нового несчастного случая. Этот мальчишеский наряд был источником постоянных огорчений для Маргарет. Соседи звали ее «Джимми» из-за необыкновенного сходства ее с одним из комических персонажей того времени. Не отставали в насмешках и соседские дети. Брюки как бы отдаляли ее от общества девочек, но зато делали ее компанию более приемлемой для брата и его друзей. Теперь Стефенс даже брал ее с собой кормить животных в их домашнем зверинце, состоявшем из нескольких уток, двух маленьких аллигаторов, колли и множества кошек. Именно в то время Маргарет узнала, что есть свои преимущества в том, чтобы быть больным и «не таким, как все», и этот урок она не собиралась забывать.
В те годы день 26 апреля считался в Атланте днем поминовения всех погибших за Конфедерацию. В первый раз Мейбелл взяла дочку на парад, которым отмечался этот день, когда ей исполнилось четыре года, но выглядела она крошечной даже для своего возраста.
Она стояла рядом со Стефенсом, поднимаясь на цыпочки и вытягивая шею, чтобы лучше видеть происходящее, задавая вопросы и получая в ответ, что или она будет вести себя тихо, или ее придется увести домой. Инстинктивно она чувствовала, что этот парад не похож ни на какие другие…
Жители Джорджии прибывали в этот день со всех уголков штата, и Атланта казалась заполненной людьми до отказа. «Это было похоже на сбор древнего племени, — вспоминал Стефенс. — Все, от древних стариков до младенцев в колясках, были там, выстроившись вдоль Персиковой улицы». Но это был скорбный праздник, и лица людей казались напряженными от сдерживаемых эмоций. Не было ни воздушных шаров, ни радостных криков, ни аплодисментов — этих непременных атрибутов всех остальных парадов. Шествие открывал оркестр, исполнявший мелодии Конфедерации, затем проезжала артиллерия с артиллеристами, сидящими на ящиках с зарядами, и уже потом — пехота и кавалерия. Во время этого марша из толпы иногда кричали: «Привет, Билл!» или «Привет, Джо!», но как только оркестр замолкал, полная тишина воцарялась кругом.
Люди стояли молча и неподвижно, в то время как мимо них проходили знаменосцы, высоко неся флаги Конфедерации — кроваво-красного цвета, украшенные белыми звездами. И, наконец, шаркающей походкой, протянувшись на несколько кварталов, шли ветераны — участники той великой войны. Это были бывшие солдаты, защитники Атланты, люди, сражавшиеся за свое Дело, и лица многих вокруг были мокры от слез. Шел 1904 год, 40 лет прошло со дня битвы за Атланту, но город до сих пор хранил в душе идеи Конфедерации, и люди, стоявшие сейчас вдоль улицы и плакавшие, глядя на солдат, вернувшихся живыми с той войны, оплакивали поражение и утраты своего народа.
После парада Мейбелл повела детей к зданию почты посмотреть на флаг Соединенных Штатов, единственный в городе и столь отличный от флага Конфедерации. Мейбелл стояла с детьми в торжественной тишине, склонив голову и от волнения так крепко держа их за руки, что ее ногти почти врезались в детские ладони. Джорджия была завоеванной землей, и сами они были покоренным народом, и дети чувствовали это. Никогда не смогут они забыть об этом.