Сквозь годы

— Не плачь, — тихо сказал он.
— Я и не плачу! — сквозь рыдания выкрикнула Глэдис.
Она вела себя, как ребенок, и, тронутый такой реакцией, он взял в ладони ее залитое слезами трагическое лицо.
Глэдис выронила швабру из рук и молча посмотрела на него огромными темными глазами. Повинуясь душевному порыву, Коул обнял ее, и она уткнулась лицом ему в грудь.
Он почувствовал себя подлецом и понял, что должен сказать ей об этом.
— Прости меня, — покаянно пробормотал он, трогая губами ее шелковистые волосы. — Прости, что испортил тебе жизнь. Я был уверен, что ты знала, кем была твоя мать. Если бы я заподозрил, что это не так, то никогда и не заикнулся бы об этом, поверь!
Тело Глэдис, мягкое и послушное, так естественно покоилось в объятиях Коула, что его охватило непреодолимое желание приласкать ее. Трудно было устоять от такого искушения, но ему это удалось.
Постепенно рыдания Глэдис стихли, а вот ему, напротив, стало трудно дышать. Он закрыл глаза.
Если бы не эта ревность!.. Перед его глазами всплыла омерзительная сцена, когда Джерри лапал Глэдис, а она громко хихикала.
Эта девушка околдовала Коула давно, а ее близость и теперь сводила с ума. Он слегка отодвинулся, чтобы она не заметила, что с ним творится, но так случилось, что именно в эту секунду Глэдис подняла на него свои темно-карие глаза. Залитые слезами, с мокрыми ресницами, они придавали ее лицу такое невыносимо трогательное выражение, что Коул, не сдержавшись, нежно поцеловал ее припухшие губы, слизывая с них соленую влагу.
Она, дрожа, ответила на поцелуй.
  
6
 
Глэдис таяла в объятиях Коула, как снег под полуденным весенним солнцем.
Стремясь продлить эти сладкие минуты близости, она обняла его за шею и притянула к себе. Ей хотелось, чтобы он держал ее так долго-долго, чтобы ощутить наливающуюся тяжесть его тела и узнать, каково это — быть в объятиях того, кому ты небезразлична… пусть даже немного.
Глэдис знала, что Коул испытывает к ней противоречивые чувства. Может быть, промелькнуло в ее голове, когда их поцелуи стали еще более страстными, мы просто оба изголодались по любви и состраданию?..
Коул застонал. Поняв, что он сгорает от желания, она не испугалась, а напротив, испытала чувство какого-то освобождения, словно с нее сняли ответственность за то, что может с ними произойти.
— Держи меня, Коул! — шепнула она, взяв его за руки, и положила их себе на бедра. — Держи меня крепче! Трогай меня…
— Глэдис! — хрипло выдохнул он.
Она с наслаждением почувствовала его горячие ладони на своей талии и прижалась к нему еще крепче. Глэдис понимала, что совершает ошибку, но остановиться уже не могла. Она нежно провела кончиками пальцев по его лицу. Коул содрогнулся, крепко прижал ее к себе и, впившись в ее рот губами, проник языком внутрь. Глэдис застонала и вцепилась в его плечи.
Она безумно хотела этого мужчину и вместо того чтобы остановить, поощряла его, тихо вскрикивая в экстазе, когда он касался соска набухшей груди.
Но вдруг Глэдис осознала, что ею движет желание, которое она не в состоянии контролировать, и это очень опасно.
Коул почувствовал ее краткое замешательство и отпрянул, тяжело дыша. Она застонала и снова потянулась к его губам.
— Нет. Это ни к чему, — глухо пробормотал он, но тоже не смог устоять и ответил на ее поцелуй.
С трудом оторвавшись друг друга, они стояли молча, дрожа от возбуждения.
— Я знаю, — тихо вымолвила Глэдис.
— Может телефон зазвонить… или ребенок проснется, — хрипло проговорил Коул, снова потянувшись к ее бедрам, словно притягиваемый непреодолимой силой.
В оранжерее стоял густой аромат экзотических цветов, который обострял желание.
Коул прикусил губу. По мере того, как он освобождался от наваждения, взгляд его становился все более мрачным и настороженным.
— Между нами не должно быть никаких отношений, — четко выговаривая каждое слово, заявил он. — Теперь, надеюсь, тебе ясно, что только один из нас может жить здесь.
А почему мы не можем жить вместе? — хотелось крикнуть Глэдис.
Она желала постоянно видеть его, прикасаться к нему… Она так мучительно хотела этого мужчину, что это ее даже пугало. Никогда и ни к кому ей еще не приходилось испытывать таких сильных чувств… кроме разве что своих сыновей. Но то была материнская любовь, а это…
Однако Глэдис останавливала склонность Коула к выпивке. Снова оказываться рядом с таким мужчиной она не собиралась.
Гнев наполнил ее душу. Она хотела, но не могла получить желаемое!
— Но у меня есть преимущественное право. Я использую эту землю как средство к существованию, — грубо бросила она. — Мы с Дереком…
— Ах да, я и забыл о милом старине Дереке, — холодно отозвался Коул.
В нем будто кончился завод, как это бывает с механической игрушкой.
— Я тебе уже говорила, что мы с Дереком не любовники и никогда ими не были.
— Тогда извини, — сказал Коул и повернулся, чтобы выйти.
— Куда ты?
Мысль о том, что он уедет, приводила Глэдис в смятение. Ей хотелось, чтобы он остался и снова поцеловал ее, заставляя забыть обо всем…
— Надо разобрать бумаги Джерри, — через плечо бросил Коул.
Она занервничала еще сильнее.
— Но… мы еще не пришли ни к какому решению…
Он обернулся и окинул ее пристальным взглядом.
— Почему же? Я остаюсь здесь, — твердо сказал он, — а ты уезжаешь. У тебя есть два дня на раздумья, и я настоятельно советую тебе принять от меня чек и начать поиски другого жилья. Не вставай у меня на пути, Глэдис, — угрожающе предупредил он, — иначе тебе придется горько об этом пожалеть!
Она обреченно опустила голову.
Уговаривать его нет смысла. Очевидно, он сожалеет, что поцеловал ее. Это был просто очередной приступ безумия, который снова привел к недоразумению.
Придется уезжать. Коул никогда не согласиться разделить с ней дом и уж тем более не допустит, чтобы она стала хозяйкой усадьбы.
Глэдис провела остаток дня в подавленном состоянии, механически выполняя повседневную работу. Шон беззаботно играл рядом с ней.
Но Глэдис мучили не только психологические переживания: Коул разжег в ней сексуальный голод и оставил его неудовлетворенным.
Вечером, уложив Шона, она возилась на кухне, не обращая внимания на Коула, который разложил стопки бумаг на столе. Чек он положил на самом виду, у вазы для фруктов.
Глэдис не предложила ему ужин, и вскоре он ушел, вероятно, в паб.
Решив не стелить ему постель, Глэдис поужинала и закрылась в своей спальне. Но успокоиться она так и не смогла — все ждала, не постучит ли он в ее дверь, и вздрагивала от каждого шороха.
Входная дверь хлопнула только после полуночи, и она затаила дыхание. Казалось, слышно было, как громко бьется ее сердце. Коул прошел в кухню. Глэдис облизала пересохшие губы, закуталась поплотнее в халат и замерла. На лестнице раздались тяжелые шаги. Она задрожала. Потом хлопнула дверь одной из спален, и Глэдис разразилась слезами, сама не зная почему.
— Значит, Коул вернулся? — спросил ее Дерек на следующее утро, когда они уселись на кухне проверять накладные.
— Он был вечером в пабе? — Глэдис подняла на него глаза. Ее интересовало, как восприняли появление Коула жители поселка.
Дерек кивнул.
— Надо отдать ему должное, он вел себя достойно. При его появлении все разговоры стихли, но он, как ни в чем не бывало, поздоровался, уселся за столик и сделал заказ. Так что будет с усадьбой?
Глэдис вкратце описала другу вчерашний разговор с Коулом.
— Он настроен очень решительно, — огорченно закончила свой рассказ она. — Впрочем, я понимаю, почему ему хочется остаться здесь.
— Подумай лучше о себе. — Дерек дружески положил руку ей на плечо. — Весь поселок готов поддержать тебя.
Тут Глэдис почувствовала чей-то взгляд и, подняв голову, увидела Коула, который стоял в дверях кухни, мрачно наблюдая за ними.