Красная перчатка

— Давай-ка прокатимся. Раз уж прогуливать урок — так хоть с музыкой.
К моему чрезвычайному удивлению, Даника послушно забирается на пассажирское сиденье двухместного красавца. Сажусь за руль, пристегиваюсь.
— Так о чем все-таки записка?
— Ни о чем. Захаров жаждет забрить меня в свою развеселую шайку.
— Ты собираешься ее оставить? — Девушка проводит затянутой в перчатку рукой по приборной панели. — Солидная взятка.
Машина просто загляденье. Тихо поет двигатель, автомобиль слушается малейшего нажатия педали.
— Если ты ее возьмешь, окажешься у него на крючке.
А я уже и так на крючке. Я, похоже, у всех сразу на крючке.
Выезжаю с парковки и сворачиваю на шоссе. Некоторое время мы молчим.
— Сегодня ты меня спросил, работала ли я над кем-нибудь. — Даника отвернулась и уставилась в окно.
— Учти, пожалуйста, что уж я-то точно тебя осуждать не стану.
Даника смеется.
— Куда мы едем?
— Думал раздобыть кофе и пончиков. Мозги подзарядить.
— Я как-то все больше предпочитаю зеленый чай.
— Да быть того не может, — в притворном изумлении прижимаю руку к груди. — Но ты же собиралась рассказать мне все свои секреты. Продолжай, пожалуйста, что же ты остановилась?
Даника закатывает глаза и включает радио. Колонки тоже высший класс. Не шипят, не хрипят, звук насыщенный и кристально чистый. Она убавляет громкость.
— Да рассказывать особо нечего. В двенадцать лет мне нравился один парень. Как раз перед поступлением в Уоллингфорд все случилось. Его звали Джастин. Мы учились в средней школе с художественным уклоном, он снимался в кино, в рекламе. А я даже не была толком в его компании, так, немного.
Понимающе киваю. Я сам вечно только «немного» в чьей-то компании.
— Ходила за ним по пятам, как собачка. Стоило ему со мной заговорить — прямо сердце из груди выпрыгивало. Написала про него хокку.
— Что, серьезно? Хокку?
— Ага. Хочешь послушать?
 Золотые кудри, 
 взгляд как лазерный луч, 
 почему ты не видишь меня? 
Я фыркаю, мы вместе смеемся.
— До сих пор помнишь наизусть, вот это да.
— Потому помню, что он его прочел. Учительница, не предупредив, вывесила все хокку на доске в классе. И одна девчонка рассказала ему, что это мое. Жуть. Такое было унижение. Все его друзья издевались, а он сам при виде меня принимался мерзко ухмыляться. Бр-р-р.
— Как придурок, короче, себя повел.
— А он и был придурком. Но все равно мне нравился. Думаю, после того случая стал даже больше нравиться, как ни странно.
— И ты над ним поработала?
— Нет, я поработала над собой. Чтобы это прекратить, чтобы не чувствовать ничего.
Не ожидал такого ответа. Мне даже немного стыдно.
— Даника, ты хороший человек. Я часто на тебя ворчу, но на самом деле по-настоящему тобой восхищаюсь. Ты всегда стараешься поступать правильно.
Сворачиваю к придорожному кафе. Девушка качает головой.
— Было так странно. Потом. Я смотрела на него и чувствовала... знаешь, как бывает, когда знакомое, но забытое слово вертится на языке? Кассель, это было неправильно.
Мы выходим из машины.
— Я же не говорил, что работать над самим собой — удачная идея...
В кафе продают свежую выпечку. Там высокие, облицованные металлическими плитками потолки, а еще там полно студентов и фрилансеров, которые стучат но клавиатурам ноутбуков и почти с обожанием поглаживают кофейные чашки — наверное, только проснулись.
Я беру обычный кофе, а Данике приносят мате со сливками в ядовито-зеленом стакане.
Корчу противную рожу. Мы заняли последний свободный столик, рядом со входом и газетным автоматом. В глаза сразу же бросается яркий заголовок.
— Да ладно тебе, это вкусно. Хочешь попробовать?
Но я лишь качаю головой. На фотографии — знакомое лицо, а рядом подпись: «Наемный убийца из Бронкса избежал правосудия». Еще там написано: «Эмиль Ломбардо, известный под кличкой Охотник, сбежал из-под ареста. Его обвиняют в убийстве двух человек». Выходит, они даже не побоялись назвать его при мне настоящим именем. Шарю по карманам.
— Четвертак есть?
Даника лезет в портфель, достает монетку и кладет ее на стол.
— Знаешь, что было самое странное? Ну, когда я наложила проклятие на саму себя.
Добавляю свои пятьдесят центов и скармливаю мелочь автомату.
— Нет. Что было самое странное?
Достаю газету. Две жертвы — тридцатичетырехлетняя женщина и ее мать. Свидетельницы преступления, что-то связанное с захаровскими манипуляциями с недвижимостью. Есть и маленькая фотография убитых. На вид обычные, симпатичные люди.
Симпатичные, хорошие, такие, как Даника.
— Самое странное — потом, когда я перестала что-нибудь к нему чувствовать, он предложил встречаться. И когда я отказалась, очень обиделся. Не понял, в чем же дело и что он сделал не так.
Провожу затянутым в перчатку пальцем по фотографии жертв, слегка размазывая чернила. Вчера я помог их убийце ускользнуть.
— Да, действительно странно, — отвечаю я глухим безжизненным голосом.
Возвращаемся в школу как раз к началу урока по фотошопу. Вхожу в кабинет ровно со звонком.
— Мистер Шарп, вас вызывают к секретарю.
Учительница, мисс Такано, не глядя, протягивает мне большого пластмассового динозавра — это у нее пропуск такой, когда ученикам нужно выйти из класса, вместо обычного жетона или записки.
Неторопливо иду через двор, размышляя о новеньком сияющем автомобиле. А еще о нашей постановке «Макбета» в десятом классе. Вспоминаю, как Аманда Кервик в роли леди Макбет смотрела на свои руки, без перчаток, и искала на них следы крови.
Мои руки чисты. Сам Макбет в той пьесе говорит: «Все средства хороши для человека, который погрузился в кровь, как в реку. Чрез эту кровь назад вернуться вброд труднее, чем по ней пройти вперед»  [4].
Качаю головой. Я просто-напросто оправдываюсь и пытаюсь уговорить себя взять подарок Захарова.
— Не думала, что вы вернетесь так скоро, — хмурится мисс Логан. — Кассель, покидая кампус, нужно извещать администрацию.
— Знаю, — сокрушенно отвечаю я.
Надеюсь, Норткатт ограничится простым выговором. Сам неделю назад хвастался Лиле, как ловко и незаметно могу ускользнуть из Уоллингфорда, а теперь уезжаю у всех на виду, не озаботившись ни прикрытием, ни уважительной причиной.
Но Логан не ругается — только протягивает мне журнал, где нужно расписаться.
— Поставьте здесь время, когда уехали, — командует она, тыкая затянутым в кожу пальцем в нужную строчку. — А вот здесь, когда вернулись.
Пишу все честно, не мухлюю.
— Хорошо. Когда ваш адвокат позвонил и попросил напомнить о встрече, он так и сказал, что вы немного не в себе. Директор просила передать, что вы можете не возвращаться на урок.
— Со мной все в порядке.
Что-то происходит. И лучше бы поскорее выяснить, что именно, пока я не облажался.
— Кассель, мы сочувствуем вашей потере. Надеюсь, сегодняшняя встреча прошла успешно.
— Спасибо. — Я стараюсь казаться мрачным и печальным.
Выхожу из кабинета секретаря. Что случилось? Наверное, им позвонил человек Захарова и притворился семейным юристом. Может даже, тот водитель эвакуатора. Хотели дать мне время прокатиться на новом автомобиле. Да уж, когда к тебе подкатывает глава преступного клана, он делает все безупречно. Федеральным агентам бы у него поучиться.
Во дворе по дороге обратно на урок сталкиваюсь с Даникой.
— Привет, а я тебя не заметил у секретаря.
— А я была в кабинете у Норткатт, — угрюмо отвечает девушка, пиная ботинком камешек. — Пропустила из-за тебя урок, поверить не могу.
Похоже, она получила первый в жизни выговор за прогул.
— Прости.
Даника корчит рожу, ни капли не поверив в искренность моих извинений.