Свидание на Аламуте

Махаб аль-Талир допил свое вино, еще раз промокнул губы и бодро резюмировал:
– Что ж, у вас есть знания, которые вы можете друг другу передать. Майя научит вас ходить босиком по стеклам, а вы расскажете ей немного о процессах ядерного синтеза. А сейчас, леди, я вас покину. Завтра у меня встреча с генеральным комиссаром ООН по атомной энергетике, поэтому мне надо выспаться. Можете заказывать все, что угодно! Завтра в полдень встретимся.
Он встал. Церемонно поцеловал руки Майе и Кириаки. Когда влажные губы и шелковистая борода араба коснулись руки Майи, девушка отчего-то вздрогнула. Женщина следила за ней внимательными глазами сквозь завесу дыма.
Когда араб ушел, Майя осторожно отодвинула от себя недоеденное филе и спросила спутницу:
– Кири… а почему у вас…
– Мои родители – греки, – просто ответила та. – Но я родилась и выросла во Франции. Училась в Страсбурге.
Голос у нее был глуховатый, даже низкий, но приятный.
Майя разглядывала ее лицо. Эта женщина обладала странной чувственностью – немного хищной, яркой и притягивающей. Кириаки пошевелилась, сбросила с плеч плащик. И внезапно, сквозь выпускаемый ею дым, сквозь ватную глухоту ресторана до Майи донеслось:
– Мэй… можно вас так называть? Скажите, пожалуйста, что вам известно об ассасинах?..
Новости
«…лидер правых, Жак Пеше, считает позором тот факт, что французы и немцы, не сумев справиться с иранским руководством, обратились за посредничеством к „русскому медведю“, неуклюжесть которого в решении любых вопросов очевидна для Запада. Тем не менее, российский президент, используя традиции византийской хитрости, уговорил Ахмади-Нежада допустить специалистов-атомщиков на территорию Ирана. Как официально сообщил иранский МИД, специальная группа, в которой первую скрипку будет играть независимая русская Добровольная комиссия атомных экспертов, обследует один из открытых иранских объектов – АЭС на севере, в горной цепи Эль-Бурс, на горном пике Аламут… Руководителем инспекционной группы назначен один из арабских ученых, некто Махаб аль-Талир, который в свое время много работал в Сирии, но, тем не менее, имеет репутацию вполне просвещенного, светского исламиста. В настоящее время французский Национальный Центр ядерных исследований в Гавре под руководством доктора физики мисс Чараламбу готовит специальную аппаратуру для проведения экспресс-анализов на степень обогащения уранового топлива в гористой местности Северного Ирана…»
 
Роберт Алан. «Ядерные игры»
 
Le Figaro, Париж, Франция
 
 
Точка Сборки-3
 
Париж. Другие и Зло…
 
Тихая, спокойная ночь окутывала Париж. И было в этой ночи все, что может предложить своим жителям самый прекрасный из всех прекраснейших городов, – и сладость, и грех; и тайна, и откровение; и святость, и разврат… и то, что должно произойти, и то, что не должно происходить ни при каких условиях.
В одном из почти безымянных студенческих кабачков в глубинах Латинского квартала – в одном из тех, что содержатся на паях студенческими общинами-землячествами, – царил самый разгар веселья. Голоногие и почти гологрудые Мари и Лис лихо отплясывали «Карманьолу» на сдвинутых столах, между пивных кружек и бутылей с домашним вином. Лица блондинки и брюнетки были уже перемазаны взбитыми сливками (в качестве репетиции будущего мероприятия), а какой-то воодушевленный поэт, взобравшись на табурет, уже декламировал «СИМОРОН-гимн» на французском, вовсю склоняя новоизобретенный глагол simoroner:
Je simorone,
Tu simorones,
Il simorone!
Nous simoronons,
Vous simoronez,
Ils simoronent! [8]
Другая группа молодых людей увлеченно писала «Манифест симоронствующего студента». Баррикадами шестьдесят восьмого дело обернуться не грозило, но уже было ясно, что студенты на предполагаемом движняке шорох наведут немалый.
…В ресторане «Обелиск», среди мягкого сияния хрусталя и блеска серебряных приборов Майя комкала во вспотевших ладонях крахмальную скатерть. Вопрос ее новой знакомой показался неожиданно зловещим, будто она спросила, заключала ли Майя договор с сатаной. Но зеленые глаза доктора Кириаки Чараламбу смотрели беспощадно, требуя ответа, и она только позволила себе снисходительно обронить, искривив точеные губы:
– Мы едем туда, где вера сильнее знания, моя дорогая. Персидский Восток до исламизации принял в лоно своей культуры школу гностиков, из которой выросли суфии. Поэтому я и спрашиваю вас, знаете ли вы что-нибудь об Абраксасе?
Майе впервые за время их путешествия было страшно.
А в другом уголке Вечного города, под бедновато выглядевшим светильником сидели два человека. Мужчина и женщина. Сидели, поджав под себя ноги, на простых циновках. Мужчина со светло-русыми, вьющимися волосами и с изнеженным, даже немного безвольным, как у многих потомственных аристократов, лицом упоенно смотрел на палочки для еды, мелькающие в безупречных руках его спутницы. Ему нравилась эта игра, и он в конце концов проговорил, не скрывая восхищения:
– Как вы ловко управляетесь с этими приспособлениями для еды, Элизабет! Это виртуозная техника!
Графиня Элизабет Дьендеш рассмеялась, показав жемчужные зубки, и легко отправила в рот при помощи палочек кусок мяса из своей пиалы, которую держала во второй руке. Она ела лягушачьи лапки «Тхе пан», маринованные в шанхайских специях и устричном соусе, с грибами Чен-Чу.
– Мои родители жили в Индокитае, мой милый Пяст, я там и выросла…
Графиню Элизабет-Коломбину Дьендеш де Кавай – так полностью звучало ее имя – Алесь Радзивилл встретил сам, совершенно случайно. Он заглянул на одну из вечеринок высшего парижского света, куда его пригласил Аристид Неро. Но в тот момент Неро вызвали в Елисейский дворец (там проходило какое-то срочное заседание верхушки МВД, решался вопрос об освобождении французских заложников где-то в Африке), и молодой аристократ остался без своего любовника. Впрочем, определенный интерес у него был: вечеринка являлась одним из тех образцов безудержного, рафинированного разврата, который процветал в строго определенных кругах и в том кругу, вход в который обеспечивал даже не толстый кошелек, а принадлежность к тайному миру сексуальных меньшинств. Происходило это все в пригороде Мант-ла-Жоли, где Сена рвется своими водами в Нормандию. Поговаривали, что именно тут располагалось убежище зловещего маркиза де Сада, когда его удалили из Парижа. Так это или нет, но в огромных залах второго этажа виллы, под светом старинных, потемневших от времени бронзовых люстр, в отблесках больших каминов танцевали люди. Мужчины – в коротких юбках и чулках. Дамам позволялось быть нагишом, только в туфлях и меховых боа; блики играли на обнаженных телах, на масках, которые тут были обязательным условием. Между музыкальными паузами слышались неразличимый шепот, приглушенные стоны, шуршание ног в чулках о паркет и стук каблуков. Некоторые, присев на кожаные диваны за угловыми столиками, бесстыдно мастурбировали, не выдерживая напряжения страсти. Пахло тонкими дорогими духами, потом и спермой, как в дешевом салоне пип-шоу. Но публика, очевидно, хотела именно этой одуряющей смеси сексуальных, утонченных и грубых, скотских запахов, в которых могла покачиваться на танцполе или играть в азартные игры у столиков по углам залов. Отсюда же вели занавешенные портьерами, лишенные какого-либо света входы в «комнаты тишины», где можно было стонать, терзая друг друга в объятиях, отдаваясь яростной похоти, и наконец снять с лица маску. Кто-то приходил сюда в поисках наслаждений на одну ночь и приключений, кто-то – поиграть в карты, шалея от риска и похоти, а кто-то просто мечтал искупаться в атмосфере греха, разлитого тут густо, как патока.